— Какой бы из тебя солдат, первый сорт вышел, — говорил ему мрачный Панов, бывший его дядькой, — кабы не глупость твоя.
— Видно, глупость то допрежь меня родилась, — отвечал он.
Закусив, Хаджи-Мурат надел оружие и вышел. Перед домом стояла толпа человек тридцать. Среди них были и конные. Громко говорившая толпа замолкла, как только Хаджи-Мурат вышел из сакли и поздоровался с ближайшими. Некоторые ответили на его «селям», большинство же молчало.
Сафедин подал лошадь, старик тесть взялся за стремя и Хаджи-Мурат,[1] не тряхнув винтовкой, вскочил в седло, оправил бурку и, не глядя вокруг себя, тронул лошадь вниз по аулу. Люди, стоявшие на его дороге, расступились, и Хаджи-Мурат с Сафедином и хозяйским сыном выехали из аула. Но только что они выехали, как начался громкий говор[2] среди толпы чеченцев.
— Берегись, — послышалось вдали из лесу, и из невидного тумана стала с треском опускаться ветвистая чинара.
Офицеры только что успели отскочить, даже не успели оттащить барабаны, как чинара, ломая сучья, с грохотом ударилась о землю. И только когда она уже ударилась, офицеры увидали, что она прикрыла сучьями двух солдат, которые по дороге тащили сучья. Один из этих солдат попал между двумя отростками и его только обсыпало сухими листьями и оцарапало в двух местах лицо, другой же попал прямо под сук, и его сломанным суком прижало к земле. Солдат этот был Никитин. Он лежал с прорванным животом, закатив глаза и открывши рот. На полушубке его и под ним на сухих листьях была лужа крови. Офицеры, солдаты бросились к нему, подняли с него дерево, выпростали его и положили на носилки. Никитин жалобно стонал и с удивлением смотрел вокруг себя, но ничего не говорил. Между солдат начались упреки, перекоры и оправдания.
— Дуром пошло дерево. Не туда, куда ей надо.
— Да ведь мы кричали ему.
— Смотреть надо. Весь живот разорвало, где же живому быть.
— Вот тебе и без Шамиля смерть пришла. Где не думано, не гадано... — слышались разговоры. Никитин был из роты Полторацкого, и потому Полторацкий распоряжался укладкой раненого на носилки, призывом фельдшера, первой перевязкой и отправкой в больницу.
— Ну что? — спрашивал Полторацкий у фельдшера.