смертной казни. Но, слава Богу, смертной казни у нас нет. И не мне вводить ее. Провести 12 раз скрозь[1] 1000 человек. Николай».
— Прочти, — сказал он Чернышеву, очевидно очень довольный своим этим сочинением.
Чернышев прочел и наклонил в знак почтительного удивления голову так, что хохол его затрясся, и потом,[2] открыв свой портфель, начал докладывать: было дело о бежавшем арестанте и суде над офицером, в карауле которого он бежал, другое дело было о переименовании полка из 54-го в Нежинский,[3] еще о назначениях и производствах, о благодарности за смотр и, наконец, о донесении Воронцова о Хаджи-Мурате.
Николай[4] слушал всё, держа своими большими белыми руками, с одним золотым кольцом на безыменном пальце, листы доклада и глядя осоловелыми глазами в лицо Чернышева.
— Подожди немного, — вдруг сказал он и закрыл глаза. — Ты знаешь?
— Знаю, Ваше Величество.
Чернышев знал, слышав это не раз от Николая Павловича, что, когда ему нужно решать какой-либо важный вопрос, ему нужно было только сосредоточиться на несколько мгновений, и тогда на него находило наитие, и решение составлялось само собой, неизменное и самое верное, и ему стоило только выразить его. Так он решил вопрос о студенте, который должен был быть прогнан сквозь 12 тысяч. Так он решил еще нынче утром вопрос о двух миллионах государственных крестьян, которых он присвоил себе, приказав перечислить их в удельные, не забыв при этом написать генерал-губернатору держать это дело в тайне, чтобы не дать повода всяким вралям ложно перетолковывать это благодетельное для крестьян[5] распоряжение. Так он и теперь решил дело о Хаджи-Мурате и вообще о кавказской войне. О Хаджи-Мурате он решил, что выход Хаджи-Мурата означает только то, что его, Николая Павловича, план войны на Кавказе уже начинает приносить свои плоды. Хаджи-Мурат отдался русским, по его мнению, очевидно, только потому, что исполняется им составленный план медленного движения вперед, постепенного разорения аулов, истребления их продовольствия и вырубки их лесов. То, что план, составленный перед назначением Воронцова в 1845 году, был совсем другой; что он тогда говорил, что надо одним ударом уничтожить Шамиля, и что по его повелению
- ↑ В подлиннике сквозь переправлено на: скрозь
- ↑ Зачеркнуто: взглянул на свою памятную записку.
- ↑ Зач.: еще о поляке Росоловском, оскорбившем офицера
- ↑ Зач.: Павлович
- ↑ Зач.: дело
