неоспоримо истинным и хорошим, покажутся слишком смелыми ⟨и кого-нибудь оскорбят⟩, то я прошу ⟨тех, которые будут читать это мое писание⟩ не приписывать этого желанию осуждать или высказаться, а только желанию указать людям на то заблуждение, в котором они находятся, и на то,[1] что главные бедствия, на которые они жалуются и от которых страдает в наше время большинство людей, происходят только от этого заблуждения.
Ошибаюсь ли я или нет, но мне страшно подумать, что я унесу с собой, не высказав их, в могилу те средства избавления людей от их бедствий, которые кажутся мне несомненно безошиб[оч]ными и достигающими цели. Только эта одна мысль руководит мною в настоящем писании.
Большинство образованной молодежи нашего времени — не одной русской, но и в Европе и Америке, живет и действует при полном отсутствии[2] знания того, зачем живут люди в этом мире, какой смысл и значение их жизни и какие вытекают из этого значения высшие человеческие обязанности.[3] Большинство образованных людей считают незнание цели и смысла жизни нормальным условием человеческого существования и даже смотрят на это незнание как на признак высокого и утонченного образования.
Религия, то самое, что дает ответ на вопрос[4] и назначение человеческой жизни и определяет вытекающие из этого назначения обязанности, считается остатком невежества старого времени и делом не только ненужным, но положительно вредным. Вредным считается всякая религия, особенно же вредной считается религия[5] Иисуса Назарянина, по словам образованных людей нашего времени, 18 веков державшая в своих тисках христианские народы и вытравившая из этих народов все чувства человеческого достоинства, самоуверенности и воспитавшая рабов вместо людей.
В 1851 г. двадцатитрехлетний Толстой приехал на Кавказ. Он, конечно, много слышал рассказов о Хаджи-Мурате, считавшемся самым смелым и опасным из всех сподвижников Шамиля. Впоследствии, в одном из вариантов повести, Толстой писал: «Людям, не бывавшим на Кавказе во время нашей войны с Шамилем, трудно себе представить то значение, которое имел в это время Хаджи-Мурат в глазах всех кавказцев», следовательно и в глазах молодого Толстого. Тем не менее, ни в Дневнике, ни в письмах Толстого за первые месяцы его пребывания на Кавказе в 1851 г. имя Хаджи-Мурата не упоминается, как и имя Шамиля.
1 ноября 1851 г. Толстой переехал из станицы Старогладковской в Тифлис. Здесь, в № 89 единственной местной газеты «Кавказ» от 15 ноября 1851 г., было напечатано сообщение «о важном раздоре между Шамилем и Гаджи Муратом», а в № 94 той же газеты от 11 декабря 1851 г. то, что последствием этого раздора был переход Хаджи-Мурата к русским. Газета писала, что «это обстоятельство весьма важное... выгодное», ибо Хаджи-Мурат «был самый смелый, предприимчивый, воинственный и любимый народом из наибов Шамиля».
В момент появления этого газетного сообщения Хаджи-Мурат уже находился в Тифлисе.
В течение десятидневного пребывания Хаджи-Мурата в Тифлисе Толстой был болен и не выходил из дома. Кроме того, он был поглощен работой над первым своим произведением — «Детство». К Хаджи-Мурату тогда он относился отрицательно, что видно из его письма к брату Сергею Николаевичу от 23 декабря 1851 г.: «Ежели захочешь щегольнуть известиями с Кавказа, то можешь рассказывать, что второе лицо после Шамиля, некто Хаджи-Мурат, на-днях передался русскому правительству. Это был первый лихач (джигит) и молодец по всей Чечне, а сделал подлость»[6].
Имеющиеся данные приводят к выводу, что Толстой не встречался с Хаджи-Муратом. Об этом можно судить по его записи в Дневнике, сделанной
- ↑ Зачеркнуто: те, некоторые, признаваемые мною несомненными, средства избавления от тех
- ↑ Зач.: того единственного руководства в жизни, которое с тех пор, как мы знаем жизнь людей, всегда слу[жило], указывало им
- ↑ Зач.: Я говорю о религии.
- ↑ Зач.: о смысле
- ↑ Зач.: христианская
- ↑ T. 59, стр. 132—133.
