У него и отца было два съ половиной надѣла, двѣ съ половиной десятины. Хлѣба не хватало въ средніе года, про сѣно и говорить нечего. Мало того, лѣтомъ кормить скотину, коровъ, для молока ребятамъ, было не на чемъ. Пары были обглоданы до земли, и какъ только не было дождя, голодная скотина мычала безъ корма, а у купца и у барыни-сосѣдки сады, лѣса, поляны, луга, приходи за деньги — 50 въ день косить. Имъ накосишь, они продадутъ, а твоя скотина реветъ безъ корма, и ребята безъ молока. Всё это было и прежде, но онъ не видалъ этого. Теперь же онъ не только видѣлъ, но чувствовалъ всѣмъ существомъ. Прежде былъ міръ суевѣрій, скрывавшій это. Теперь ничто уже не скрывало для него всю жестокость и безуміе такого устройства жизни. Онъ не вѣрилъ уже ни во что, а всё провѣрялъ. Повѣряя экономическую жизнь, онъ увидалъ не только ужасающія неправды, но еще болѣе ужасную нелѣпость. То же самое онъ увидалъ и въ религіозной жизни окружающихъ. Но ему казалось это не важно, и онъ продолжалъ жить, какъ всѣ, ходилъ и въ церковь и говѣлъ и посты соблюдалъ, и крестился, садясь за столъ и выходя, и молился утромъ и вечеромъ.
На зиму Егоръ поѣхалъ въ Москву. Товарищи обѣщали ему мѣсто на фабрикѣ. Онъ поѣхалъ и мѣсто вышло, 20 рублей въ мѣсяцъ, и обѣщали прибавку. Здѣсь въ Москвѣ среди фабричнаго народа Егоръ увидалъ съ такой же ясностью, какъ онъ видѣлъ въ деревнѣ, всю жестокость и несправедливость положенія крестьянина, еще худшее положеніе фабричнаго. Люди, женщины, слабые больные дѣти по 12 часовъ въ сутки, убивая свои жизни, работали какія-нибудь ненужныя глупости для богачей: конфеты, духи, бронзы и всякую дрянь, и эти богачи спокойно забирали въ свои лопающіеся отъ избытка сундуки деньги, добываемыя этими затратами жизней человѣческихъ. И такъ шли поколѣнія за поколѣніями и никто не видѣлъ, не хотѣлъ видѣть ни неправды, ни безумія этого. Въ Москвѣ онъ еще больше сталъ ненавидѣть людей, творящихъ неправду, и сталъ все больше и больше надѣяться на возможность уничтоженія этой неправды. Но онъ не дожилъ въ Москвѣ и мѣсяца. Его арестовали въ собраніи рабочихъ, судили и присудили на три мѣсяца тюрьмы.
Въ тюрьмѣ, въ общей камерѣ, онъ сначала сошелся съ такими же соціалъ-революціонерами, какъ и онъ, но потомъ, чѣмъ ближе онъ узнавалъ ихъ, тѣмъ больше его отталкивало отъ нихъ ихъ самолюбіе, честолюбіе, тщеславіе, задоръ. Онъ еще серьезнѣе, строже къ себѣ сталъ думать. И тутъ случилось то, что въ ихъ камеру былъ посаженъ крестьянинъ за поруганіе
