служения. И это успокаивало, но только тогда, когда был явный случай служения, т. е. что оно несомненно требовалось и к нему влекло. Но что делать, когда нет ни того, ни другого? Отдаться Богу, отречься от себя. Делай, как хочешь. Я согласен (тоже не то).
Пойду обедать.
26 Июля 96. Я. П. Утро. Всю ночь не спал. Сердце болит, не переставая. Продолжаю страдать и не могу покорить себя Богу. Одно: овладел похотью, но — хуже — не овладел гордостью и возмущением, и не переставая болею сердцем. Одно утешает... я не один, но с Богом, и потому как ни больно, чувствую, что что-то совершается. Помоги, Отец.
Вчера шел в Бабурино и невольно (скорее избегал, чем искал) встретил 80-летн[его] Акима пашущим, Яремичеву бабу, у к[оторой] в дворе нет шубы и один кафтан, потом Марью, у к[оторой] муж замерз и некому рожь свозить, и морит ребенка, и Трофим, и Халявка, и муж и жена умирали, и дети их. А мы Бетховена разбира[ем], и молился, чтобы Он избавил меня от этой жизни. И опять молюсь, кричу от боли. Запутался, завяз, сам не могу, но ненавижу себя и свою жизнь.
30 Июля 1896. Ясн. Поляна. Много еще страдал и боролся и всё не победил ни того — ни другого. Но лучше. Была Анненк[ова] и хорошо сказала: [вымарано 5 слов] Испортили мне и дневник, пишу в виду возможности чтения живыми. Поправило меня только сознание того, что надо жалеть, что она страдает и что моей вины нет конца. Сейчас сверху заговорили об Еванг[елии] и Танеев стал en ricanant[1] доказывать,[2] что Хр[истос] советовал скопиться. Я рассердился — стыдно. Ходил дня два назад к погорелым, не обедал, устал, а было хорошо. Таня уехала. Я ей советовал и жалею. Вчера б[ыл] у адвоката, к[оторый] хотел взять 100 р[ублей] с нищей на свои украшения дома. То же везде. За это время б[ыл] в Пирогове, брат Сережа совсем пришел к нам. Радостная была поездка с Таней и Ч[ертковым]. Нынче в Деменке напутствовал умирающего мужика.
