понимаетъ,[1] что онъ не можетъ приписывать этому значенія. При томъ же ему такъ многое еще непонятно. — Тоже — если человѣкъ силенъ тѣлесно и даже духовно; тоже особенно, когда человѣкъ истинно добръ, онъ не видитъ своей доброты, какъ летящій на балонѣ не чувствуетъ своего движенія.
11) Въ самой преданности другому существу, въ отреченіи отъ себя во имя другаго существа есть особенное[2] духовное наслажденіе. Такое чувство испытывали во время крѣпостнаго права рабы, дворовые, такое же испытываютъ придворные къ своимъ владыкамъ, почитатели къ духовнымъ лицамъ, старцамъ. Хорошо выработать въ себѣ такое чувство къ Богу. «Но, — скажутъ, — Его не видишь». Не видишь, но чувствуешь, сознаешь живѣе, чѣмъ извнѣ чувствовалъ своего человѣческаго героя. «Но, — скажутъ еще, — тамъ награда: милости того, кому преданъ». A здѣсь развѣ нѣтъ? И здѣсь награда, да еще какая: радостная жизнь.
12) Жизнь человѣческую можно представить такъ: Движенiе по коридору или трубѣ сначала свободное, легкое, потомъ, при все большемъ и большемъ саморасширеніи, все болѣе и болѣе стѣсненное, трудное. Во время движенія человѣкъ все ближе и ближе видитъ передъ собой полный просторъ и видитъ, какъ идущіе передъ нимъ скрываются, изчезаютъ въ этомъ просторѣ.
Какже, чувствуя всю напряженность, сдавленность движенія, не желать поскорѣе дойти до этого простора? И какже не желать и бояться приближенія къ нему?
13) Ѣхалъ верхомъ лѣсомъ, и было такъ хорошо, что думалъ: имѣю ли я право такъ радоваться жизнью? И отвѣчалъ себѣ: да, имѣлъ бы право на радость жизнью всякій человѣкъ, если бы не было грѣха, не было страданій, производимыхъ одними людьми надъ другими. Теперь же, когда есть грѣхъ и есть жертвы его невольныя, должны быть жертвы вольныя, и мы не имѣемъ права радоваться жизнью, а должны радоваться жертвой, вольной жертвою.
Людямъ дана возможность полнаго блага жизни. Если бы
