держал себя. Постараюсь вперед быть правдивее. Сегодня спал мало, встал рано. На прогулке почувствовал новое и радостное, умиленное состояние любви, особенной любви ко всем, желание передать им свое душевное состояние, свое радостное, свободное отношение к Богу, и сострадание, уважительное, любовное к ним, и уверенность в том, что можно, можно помочь им. Пришел домой, поговорил с Мар[ьей] Ал[ександровной], и сейчас уже не то на душе. Да, надо как можно больше молчать. А если говорить, то только тогда, когда чувствуешь, что говорит в тебе Он. Думал:
Вся тайна нашей жизни, сущность нашей жизни в переходе сознания себя, как отделенного существа, к сознанию себя Всем, не раздельным, единым, свободным, всемогущим существом ― Богом. Жизнь есть кажущееся нам постепенное освобождение в себе божеского сознания. Жизнь есть только, только это. Те, кто держится старого, установившегося понятия Бога, могут говорить, что Бог дал людям благо познавать Его в себе. Но это предположение произвольно. Есть и верно только одно: то, что жизнь человеческая есть освобождение в себе ⟨невещественного, неподвижного, внепространственного, вневременного начала⟩ от отделенности и неизбежных условий отдаленности. Условия эти: вещество в пространстве и движение во времени. ―
————————————————————————————————————
Допишу после. Сейчас 12. Принесли почту.
————————————————————————————————————
20 Авг.
Вчера ничего не делал, кроме коротких ответов на письма.
Ездил в Овсянниково. Буланже еще нет. Разговор с Тенишевым об Ед[ином] Налоге. Спокойно, кротко на душе. Вечером с Мих[аилом] Сергеевичем] приятно. Всё слаб.
Сегодня проснулся всё слабый и не бодрый умом. Ходил навстречу лошадям и дорогой думал только одно и практически оч[ень] важное, именно то, что я, должно быть, всем надоел своими не перестающими писаниями всё об одном и том же (по крайней мере так это должно казаться большой публике), вроде Croft Hiller’а, и что надо молчать и жить; а если писать, и то если оч[ень] захочется, то только художественное, к к[отор]ому
