Страница:L. N. Tolstoy. All in 90 volumes. Volume 58.pdf/363

рад был, что драма его понравилась мне, и теперь чем больше думаю о ней, тем больше нравится» (см. т. 89). В письме к В. Г. Черткову, полученном 28 марта 1910 г., Ернефельт писал о своем посещении Толстого следующее: «Дорогой Владимир Григорьевич, пишу тебе сейчас после приезда домой... Благодарим также за доставленный тобою нам случай увидеть дорогого Льва Николаевича. Попробую вкратце передать всё, что он мне говорил, зная, как ты ценишь все его слова и не менее сам их ценя. В первый день нашего пребывания в Ясной поляне мы оживленно заговорили о том приятном впечатлении, которое мы получили у тебя в доме, а также у Димы в Телятинках. Софья Андреевна перебивала мой восторженный рассказ негодующими восклицаниями... Лев Николаевич не вытерпел, встал и ушел. Потом призвал нас к себе. Там я начал выражать ему благодарность за его последнюю книгу «На каждый день». Он очень сочувственно выслушал, был тронут, но в конце сказал: «Когда меня благодарят за исполненную мною должность (т. е. долг), я чувствую себя, как танцовщица, которая хорошо сплясала свой танец». Разговор возник о культуре европейской и китайской. Лев Николаевич начал доказывать, что европейцы никак не впереди относительно к китайцам. Призвал Эро и Лизу и нарисовал на бумажке фигуру пифагорейской проблемы... Потом нарисовал, как китайцы разрешают ту же проблему... Это на самом деле поразительное изобретение. У нас всегда думают, что Пифагор первый нашел эту теорему, но как много легче и яснее доказано то же самое уже давно у китайцев. София Андреевна очень не желала, чтобы мы много говорили с Львом Николаевичем. В особенности ей не понравилось выраженное мною желание, чтобы Лев Николаевич ехал в июле в Штокгольм на Конгресс мира. — «Кто хочет убить Льва Николаевича, тот пусть устраивает поездки Льву Николаевичу», — говорит, — «всего лучше, когда он сидит на месте и пишет; и если он вздумает поехать, то мы с Татьяною уже решили, что с места не тронемся, делайте, что хотите. Тогда он наверное не поедет». — Я дал обещание не говорить с Львом Николаевичем о поездке... К обеду Лев Николаевич сперва не выходил. София Андреевна заявила, что он спит и что будить его у них не полагается. Но Лев Николаевич пришел к концу обеда и опять радостно беседовал со всеми... Так как Лев Николаевич не был здоров, нас не звали на следующий день. Но в следующий день вечером прислали нам из Ясной лошадей и письмо от Льва Николаевича, и мы опять поехали туда. Лев Николаевич был в самом лучшем расположении духа и много и любезно говорил со мною и со всеми. Со мной наедине Лев Николаевич говорил о смерти. «В моих годах смотришь на смерть как на нечто самое радостное. А вы боитесь смерти?» Я вкратце сказал, как чувствую. Еще был очень интересный разговор об искусстве, в особенности о драме. Лев Николаевич советовал мне писать независимо от внешних форм: если будет восемь действий, то восемь, если два, то два (Мне кажется, так можно писать повести, а в драме сейчас видишь всю ее, и иначе невозможно писать драму). — Потом Лев Николаевич подробно выслушал проект моей новой драмы «Смерть», указав на важность не присоединять несколько тем к первоначальной и тем не осложнять

345