1645. 1316. Немножко светлее думал. — См. последняя запись от 5 августа в большом Дневнике.
1646. 1316—7. Совестно, стыдно, комично и грустное мое воздержание от общения с Чер[тковым]. — Чтобы успокоить Софью Андреевну, Толстой с середины июля прекратил ездить к Чертковым в Телятинки. Последний раз он был у Черткова 17 июля. Сам же В. Г. Чертков продолжал еще несколько дней бывать в Ясной поляне с согласия С. А. Толстой. Каждое его посещение вызывало новую вспышку раздражения Софьи Андреевны. После одного из таких посещений, 24 июля, Чертков прекратил свои поездки в Ясную поляну, и тем самым прекратилось его личное общение с Толстым. Если не считать двух кратковременных свиданий: 28 сентября, когда они случайно встретились на дороге (см. прим. 1395), и 7 октября в Ясной, куда Чертков приезжал по приглашению С. А. Толстой и T. Л. Сухотиной (см. прим. 1468), — перерыв в их личном общении длился вплоть до смертельной болезни Толстого, когда 2 ноября Чертков, вызванный телеграммой, приехал в Астапово. (См. прим. 1615.) Как Толстой относился к своей вынужденной разлуке с Чертковым, свидетельствуют, кроме данной записи, запись в «Дневнике для одного себя» от 8 августа и письма Толстого к нему. Приводим выдержки из этих писем, 14 июля: «Вы поймете, милый друг, всю тяжесть приносимой мною жертвы лишения личного, надеюсь временного, лишения общения с вами, но знаю, что вы любите не меня, Льва Николаевича, а мою душу. А моя душа — ваша душа, и требования ее одни и те же...» 16 июля: «Нынче с утра мечтал о том, что поеду к вам, если меня пустят, т. е. Софья Андреевна скажет об этом. Но она торопилась и уезжая ничего не сказала, и я нынче не приеду, ce qu’est retardé n’est pas perdu [то, что отложено, не потеряно]. До другого раза... То, что в том, что меня не пустила нынче к вам Софья Андреевна, было бы что-то унизительное, стыдное, если бы я не знал, что не пускает меня нынче к вам не Софья Андреевна, а бог....» 26 июля: «Думаю, что мне не нужно говорить вам, как мне больно и за вас и за себя прекращение нашего личного общения, но оно необходимо. Думаю, что тоже не нужно говорить вам, что требует этого от меня то, во имя чего мы с вами живем. Утешаюсь, — и думаю, не напрасно, — мыслью, что прекращение это только временное, что болезненное состояние это пройдет. Будем пока переписываться». 31 июля: «Софья Андреевна очень спокойна, добра, и я боюсь всего того, что может нарушить это состояние, и потому до времени ничего не предпринимаю для возобновления свидания с вами». 7 августа: «Одно скажу, что мне в последнее время как-то совестно, смешно и вместе неприятно избегать вас, но не могу, не умею ничего сделать другого. Мне жалко ее, и она несомненно жальчее меня, так что мне было бы дурно, жалея себя, увеличить ее страдания». 26 октября (накануне ухода): «Нынче в первый раз почувствовал с особенной ясностью — до грусти — как мне недостает вас. Есть целая область мыслей, чувств, которыми я ни с кем иным не могу так
