15 Мая. Весь день слабъ. Ничего не работалъ. Даже книжку не растворялъ. Много говорилъ съ народомъ. Былъ скучный господинъ. Всѣ домашніе оч[ень] милы. Что то хотѣлъ записать не важное, но забылъ. Ч[ертковъ] и Таня требуютъ, чтобы я имъ далъ комедію, но никакъ не могу — такъ плохо.
16 Мая. Весь день боленъ: изжога и слабость. Ничего не дѣлалъ, не ѣлъ и не выходилъ.
17 Мая. Нынче немного получше. Хорошее письмо от Саши. Немного утромъ походилъ, читалъ Reville’a. Интересно. Вызываетъ мысли. Обѣдалъ въ залѣ. Вечеромъ гости, игралъ въ карты. Скучно. Письма мало интересныя, a требующія отвѣтовъ и заботъ. Ложусь въ 11.
18 мая. Нынче чувствую себя совсѣмъ хорошо и тѣломъ, и духомъ. Походилъ. Поправилъ пьесу, но все плохо. Получилъ милое письмо, трогательное, Угрюмовой и написалъ ей длинное письмо. Спалъ передъ обѣдомъ. И вечеръ, какъ обыкновенно.
Все читаю Reville’я, и много интереснаго. У готентотовъ[1] судья начальникъ, приговаривающій къ смерти, долженъ первый наложить руку на казненнаго. Они хорошо говорятъ, что человѣку надо жить, какъ луна — мѣсяцъ: vivre en mourant et mourir en vivant.[2] Reville оч[ень] наивный писатель — считаетъ верхъ непросвѣщенія людей, когда они живутъ не признавая ни государства, ни собственности. — На много мыслей наводитъ меня это чтеніе:
1) Религіозная истина: [3]сознаніе въ себѣ невидимаго начала дающаго жизнь всему и стремленіе къ удовлетворенiю требований этого начала, познаваемыхъ и каждымъ изъ людей, и нѣкоторыми наиболѣе чуткими къ этому сознанію, людьми. И вездѣ одно и то же: выраженіе этого высшаго начала соединяетъ людей, соединенные люди, подъ вліяніемъ похотей — страстей, извращаютъ пониманіе этого начала и его требованій, и соединеніе однихъ людей служитъ основаніемъ и причиной отступленія отъ сознанныхъ требованій.
Тогда появляется вновь болѣе ясно[е] выраженіе религіознаго начала и его требованій, и ему подчиняются нѣсколько
