1898 г. Октября 21. Я. П.
Кроме живой грамоты, Маши, посылаю тебе и мой почерк, милая Соня. Жизнь наша идет хорошо, и погода 2-й день теплая и сухая. Жаль, что ты не приехала. Может быть, твоя осенняя тоска и прошла бы. Нынешняя осень и на всех действует удручающе. У меня, не переставая, болит голова и два дня не мог работать. Нынче опять работалось, но голова всё болит.
Твое письмо ко мне1 было грустное и доброе, и трогательное, а нынешнее к Тане хуже. — Как жаль Сережу.2 Я однако не перестаю надеяться, что она образумится. Что между ними, не знаю, но уверен, что самолюбие и гордость, отсутствие смирения с ее стороны. Это может пройти с годами. Удивительно, как иные люди не чувствуют тех обязанностей, кот[орые] налагает на супругов сожительство и рождение детей. — Это не обязанность, а связь, кот[орую] нельзя разорвать. А она этого не чувствует. Ты приписываешь, вероятно, неправильное значение моему ответу Андрю[ше] на вопрос: хочется ли мне в Москву? Как может хотеться ехать в место, где хуже. Если еду, то п[отому], ч[то] ты там, и мне хочется с тобой быть, а место хуже и беспокойством, и отсутствием природы, и всем тем, чем деревня лучше города. Прощай, до свидания. Целую тебя.
На конверте: Софье Андреевне.
1 От 21 октября (ПСТ, стр. 712).
2 21 октября С. А. Толстая писала Татьяне Львовне о размолвках C. Л. Толстого с женой М. К. Толстой (ACT).
1898 г. Октября 30. Я. П.
Прочел твое письмо к Тане,1 милая Соня, и ужасно жалко тебя было и больно за тебя. Так ты полагаешь душу на то, чтобы помочь Мише, а он так жестоко, как могут только дети и находящиеся в сумасшествии эгоизма юноши, огорчает тебя. Мне всегда страшно за себя и за других, когда подумаешь, что умрет тот, кому делаешь больно. Особенно молодым, как Мише,
