— Хорошо, хорошо, — сказал Багратион, — благодарю вас, господин офицер.
— Ваше сиятельство, — сказал Ростов, — позвольте вас просить.
— Чтò такое?
— Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1-му эскадрону.
— Как фамилия?
— Граф Ростов.
— А, хорошо! Оставайся при мне ординарцем.
— Ильи Андреича сын? — сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
— Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
— Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким-нибудь приказанием к государю, — подумал он. — Слава Богу!».
Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l’empereur![1] бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтоб отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же батальоны, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, — могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими батальонами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашею обычною храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
- ↑ да здравствует!