куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что-то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что-нибудь задержало ее.
— Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, — сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. — Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
— Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, — отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
— Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
— Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции...
— Диспозиция, — желчно вскрикнул Кутузов, — а это вам кто сказал?... Извольте делать, чтò вам приказывают.
— Слушаю-с.
— Mon cher, — сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, — le vieux est d’une humeur de chien.[1]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, чтò делалось.
- ↑ Ну, любезный, — старик сильно не в духе.