Ни милой дочери вечернія заботы,
Ни предстоящій трудъ, ни отдаленный бой
Курантовъ не могли души его больной
Отвлечь отъ тысячи печальныхъ размышленій:
Знать, въ этотъ часъ, унылый и глухой,
Страданьями съ судьбой расплачивался геній.
Недаромъ головой онъ на руки поникъ
И тихо вздрагивалъ,—безпомощный старикъ.
Въ какомъ-то безпорядкѣ смятомъ
Лежалъ камзолъ его въ углу на грудѣ книгъ,
И брошенъ былъ на стулъ, знакомый меценатамъ,
Парадный, пудреный парикъ.
«Эхъ, Ломоносовъ, бѣдный Михаилъ
«Васильичъ!» самъ съ собой онъ съ грустью говорилъ,
«Ты родины своей ничѣмъ не могъ прославить,
«И вотъ, за то, что ты не любишь уступать,
«За то, что ты привыкъ все только съ бою брать,
«Отъ академіи хотятъ тебя отставить…
«Пора тебѣ молчать, глупѣть и умирать!»
Такъ онъ хандрилъ,—и вотъ, отъ темнаго начала
До темнаго конца вся жизнь предъ нимъ предстала:
Страница:Polonsky Polnoe Sobranie Stikhotvoreniy 1896 tom 1.pdf/399
Эта страница была вычитана
