Она изъ укромнаго вышла угла
И свѣтлымъ видѣньемъ ко мнѣ подошла,—
И съ дрожью стыдливой любви мнѣ сказала:
«Привстань! Я рубашку тебѣ принесла»…
Я понялъ: она на меня надѣвала
Бѣлье, что съ себя потихоньку сняла…
И плакалъ я.— Дѣтское что̀-то, родное
Проснулось въ душѣ, и мое ретивое
Такъ билось въ груди, что пророчило мнѣ
Надежду на счастье въ родной сторонѣ…
..............
И вотъ, я на родинѣ!— Тѣ же невзгоды,
Тщеславіе бѣдности, праздный застой,
И старыя сплетни, и новыя моды…
Но нѣтъ! не забыть мнѣ сестрицы святой!
Рубашку ея сохраню я до гроба…
И пусть нашихъ недруговъ тѣшится злоба!—
Я вѣрю, что зло отзовется добромъ:—
Любовь мнѣ сказалась подъ Краснымъ Крестомъ.
Она из укромного вышла угла
И светлым виденьем ко мне подошла,—
И с дрожью стыдливой любви мне сказала:
«Привстань! Я рубашку тебе принесла»…
Я понял: она на меня надевала
Белье, что с себя потихоньку сняла…
И плакал я.— Детское что-то, родное
Проснулось в душе, и мое ретивое
Так билось в груди, что пророчило мне
Надежду на счастье в родной стороне…
..............
И вот, я на родине!— Те же невзгоды,
Тщеславие бедности, праздный застой,
И старые сплетни, и новые моды…
Но нет! не забыть мне сестрицы святой!
Рубашку её сохраню я до гроба…
И пусть наших недругов тешится злоба!—
Я верю, что зло отзовется добром:—
Любовь мне сказалась под Красным Крестом.
