Кого не тѣшитъ временная слава,
И чья любовь ко всѣмъ даетъ святое право
Сказать:— «Я сынъ Небеснаго Отца»…
Но я не изъ числа блаженныхъ:
Униженныхъ и оскорбленныхъ
Я братьями своими не считалъ;
По-рабски тѣшился, по-рабски и страдалъ…»
.................
Тутъ, приподнявъ свои худыя плечи,
Скрестилъ онъ пальцы рукъ, замолкъ и опустилъ
Рѣсницы. Признаюсь, меня онъ изумилъ:
Не ждалъ я отъ него такой мудреной рѣчи
И странно было мнѣ, что онъ не проронилъ
Ни слова о дѣлахъ, ни слова о несчастной,
Что стала жертвою молвы
По милости его настойчивости страстной,
Ни слова о родныхъ, товарищахъ… Увы!
Смерть, вѣя холодомъ, въ лицо ему глядѣла
И обезцвѣчивала все,
Что грѣетъ, чѣмъ свѣтло земное бытіе.
Кого не тешит временная слава,
И чья любовь ко всем дает святое право
Сказать:— «Я сын Небесного Отца»…
Но я не из числа блаженных:
Униженных и оскорбленных
Я братьями своими не считал;
По-рабски тешился, по-рабски и страдал…»
................
Тут, приподняв свои худые плечи,
Скрестил он пальцы рук, замолк и опустил
Ресницы. Признаюсь, меня он изумил:
Не ждал я от него такой мудреной речи
И странно было мне, что он не проронил
Ни слова о делах, ни слова о несчастной,
Что стала жертвою молвы
По милости его настойчивости страстной,
Ни слова о родных, товарищах… Увы!
Смерть, вея холодом, в лицо ему глядела
И обесцвечивала всё,
Что греет, чем светло земное бытие.
