«Думалъ онъ, ты уйдешь и забудешь
«Его клятвы, какъ онъ ихъ забылъ;
«Онъ тебя никогда не любилъ, —
«А ты будешь любить, — вѣчно будешь!..»
И вотъ, чудится ей, со струной
Говоритъ она: «Это во снѣ мнѣ приснилося,
«И не знаю сама я, какъ это случилося…
«Матерь Божія! — Ножъ былъ со мной…»
Она бредить, а все-жъ за безчестье
Нанесла она страшный ударъ,
Тотъ ударъ, что̀ дворцы и базаръ
Называютъ кровавою местью.
На пиру былъ Донъ-Педро, — домой
Шелъ, посвистывая; на пути, ночью хмурою,
Не узналъ онъ Гитаны и назвалъ Лаурою,—
Но, едва сжалъ ей локоть рукой,
Отшатнувшись, очнулась Гитана
И вонзила въ него лезвіе…
Онъ безъ крика взглянулъ на нее
Страшнымъ взглядомъ — и грохнулся; рана
Стала кровью пятнать мраморъ плитъ…
Постоявъ, завернулась Гитана въ мантилію
Думал он, ты уйдешь и забудешь
Его клятвы, как он их забыл;
Он тебя никогда не любил, —
А ты будешь любить, — вечно будешь!..»
И вот, чудится ей, со струной
Говорит она: «Это во сне мне приснилося,
И не знаю сама я, как это случилося…
Матерь Божия! — Нож был со мной…»
Она бредить, а всё ж за бесчестье
Нанесла она страшный удар,
Тот удар, что дворцы и базар
Называют кровавою местью.
На пиру был Дон-Педро, — домой
Шел, посвистывая; на пути, ночью хмурою,
Не узнал он Гитаны и назвал Лаурою,—
Но, едва сжал ей локоть рукой,
Отшатнувшись, очнулась Гитана
И вонзила в него лезвие…
Он без крика взглянул на нее
Страшным взглядом — и грохнулся; рана
Стала кровью пятнать мрамор плит…
Постояв, завернулась Гитана в мантилию
