него всякаго человѣка! Въ нашихъ степныхъ хозяйствахъ чугунныя машины, да еще состоящія изъ цѣльныхъ литыхъ частей, убійственны. Приводы къ молотилкамъ должны быть деревянные, составные. Сломался зубъ, — вонъ его! Каждый рабочій можетъ вбить такой же деревянный запасный, и дѣлу конецъ. А тутъ выломился зубъ, – тащи все десятипудовое колесо на заводъ и переливай его, а тою порой сиди у моря да жди погоды. Таковъ общій недостатокъ чугунныхъ приводовъ. Но приводъ г. Вильсона, кромѣ того, по своей конструкціи, которую здѣсь объяснять не буду, не выдерживаетъ давленія при нашей, даже самой правильной работѣ, хотя, предназначенный для Русскихъ, долженъ бы быть разчитаннымъ на вѣчное авось русскаго человѣка. Трудно описать что дѣлалось съ приводомъ г. Вильсона. Ломалась то одна, то другая часть, и спасать машину являлись всевозможные знахари, подвергавшіе ее самымъ разнообразнымъ искусамъ, бывшимъ въ открытой враждѣ съ элементарными законами механики. Гдѣ нѣтъ сознательнаго разумѣнія, является клятва и божба, — и эти люди клялись на чемъ свѣтъ стоитъ въ истинахъ подобныхъ слѣдующей: „чтобъ облегчить экипажъ, надо уменьшить колеса.“ Они клялись, а я находился въ положеніи философа, который видитъ несостоятельность чужой системы, но не въ силахъ составить своей. Ну, дѣлайте какъ знаете. Они дѣлали — и о, Боже! Что выходило!
Зная по горькому опыту, что г. Вильсонъ
„ — смѣясь всѣ клятвы пишетъ |
я съ весны заказалъ сосѣднему машинисту, такой же деревянный приводъ, съ горизонтальнымъ чугуннымъ колесомъ, какой онъ дѣлалъ для своей экономіи.
Какъ у насъ нѣтъ ни телеграфовъ, ни коммиссіонеровъ, ни спеціалистовъ, то мы ничего навѣрное не знаемъ, а земля только слухомъ полнится. И до насъ съ сосѣдомъ дошелъ слухъ, что въ Ельцѣ чугунъ лучше и гораздо дешевле Орловскаго. Отправили за чугуномъ въ Елецъ за 180 верстъ. Оказалось, цѣна чугуна та же; но разчитавъ дальній провозъ и двухнедѣльную задержку посланныхъ на заводъ, вещи обошлись намъ почти вдвое дороже противъ Орловскаго. „Не всякому слуху вѣръ.“
