Doch was meine Seele gequälet,
Das haben sie nicht gesagt…
т. е. «Они много тебѣ разсказывали и много насплетничали, но не сказали они того, что мучитъ мою душу». Но это, собственно, вздоръ. Настоящая причина разлуки лежала въ нихъ самихъ, и отъ того нигдѣ такъ не зла иронія, какъ въ изображеніи этой разлуки, — сухая, горькая иронія, не смотря на свое внѣшнее шутовство.
«Липа цвѣла, соловей пѣлъ, солнце смѣялось дружески, весело ты поцѣловала меня и рука твоя обвила меня и прижала ты меня къ колыхавшейся груди.
«Стали падать листья, ворона закаркала, — солнце стало глядѣть капризно. Морозно, холодно сказали мы другъ-другу прости, и ты сдѣлала мнѣ преучтивѣйшій книксенъ.»
Иронія поэта не остановилась на одной разлукѣ: нѣтъ! потомъ, этой ироніи любо стало отравлять и пересмѣивать всѣ воспоминанія:
«Мнѣ снился снова былой сонъ: то была майская ночь, мы сидѣли подъ липою и клялись другъ-другу въ вѣчной вѣрности.
«То были клятвы и снова клятвы, — то были шепотъ и лобзанья. А чтобъ я помнилъ клятву — ты мнѣ укусила руку.
«О милочка, съ ясными глазами, о прекрасная и кусающаяся милочка. Клятвы были въ порядкѣ вещей, но кусаться было совсѣмъ излишне.»
Наступаетъ катастрофа… какъ она произошла, мы знаемъ такъ-же темно, какъ и то, вслѣдствіе чего произошла разлука, повторилась-ли тутъ alte Geschichte, разсказываемая поэтомъ: — другое-ли что вмѣшалось тутъ; какъ-бы то ни было, катастрофа разразилась…
Das ist ein Flöten und Geigen,
Trompeten schmettern drein;
Da tanzt den Hochzeitsreigen
Die Herzallerliebste mein…
Въ слѣдъ за катастрофой, разъясненіе причинъ которой мы на время оставляемъ — начинаются стоны тоски и горя, — но съ перваго-же раза въ этихъ стонахъ поражаетъ васъ съ одной стороны отсутствіе настоящей, искренней печали; съ другой, какое-то, такъ-сказать, самоуслажденіе. Эти стоны повторяются безпрестанно, эта мысль сдѣлалась совершенною idée fixe, преслѣдующею поэта повсюду — но, прослѣдите эти пѣсни, вы увидите, что поэтъ самъ питаетъ свою тоску, находитъ удовольствіе
