Надъ городомъ угрюмо виситъ холодная, нѣмая тьма и тишина. Звѣздъ нѣтъ и не видно неба, только бездонный мракъ насторожился, замеръ и чутко ждетъ чего-то… Легкія, сухія снѣжинки медленно кружатся въ воздухѣ, точно боясь упасть на темные камни пустынныхъ улицъ. Холодно…
Ночь полна затаеннаго страха; въ тишинѣ и во мракѣ, пропитанномъ холодомъ, напряглось, беззвучно дрожитъ нѣчто слѣпое, угрюмое, неуловимое глазомъ и щекочетъ сердце ледяными иглами…
Придавленные тьмой дома осѣли въ землю, стали ниже; въ ихъ тусклыхъ окнахъ не видно свѣта. Кажется, что тамъ, внутри, за каменными стѣнами неподвижно притаились люди, объятые холодомъ и темнымъ страхомъ. Они смотрятъ передъ собой, не мигая, широко открытыми глазами, и съ трудомъ сдерживая трепетъ ужаса въ сердцѣ, безнадежно прислушиваются, молча ждутъ свѣта, звука…
А съ темныхъ улицъ слѣпымъ окомъ смотритъ въ окна жадный черный звѣрь и тоже ждетъ…
Цѣлый день въ городѣ гудѣли пушки, сухо и зло трещали ружья, на улицахъ валялись трупы,
Над городом угрюмо висит холодная, немая тьма и тишина. Звёзд нет и не видно неба, только бездонный мрак насторожился, замер и чутко ждёт чего-то… Лёгкие, сухие снежинки медленно кружатся в воздухе, точно боясь упасть на тёмные камни пустынных улиц. Холодно…
Ночь полна затаённого страха; в тишине и во мраке, пропитанном холодом, напряглось, беззвучно дрожит нечто слепое, угрюмое, неуловимое глазом и щекочет сердце ледяными иглами…
Придавленные тьмой дома осели в землю, стали ниже; в их тусклых окнах не видно света. Кажется, что там, внутри, за каменными стенами неподвижно притаились люди, объятые холодом и тёмным страхом. Они смотрят перед собой, не мигая, широко открытыми глазами, и с трудом сдерживая трепет ужаса в сердце, безнадёжно прислушиваются, молча ждут света, звука…
А с тёмных улиц слепым оком смотрит в окна жадный чёрный зверь и тоже ждёт…
Целый день в городе гудели пушки, сухо и зло трещали ружья, на улицах валялись трупы,
