краснощекій, отмахнулъ руками дымъ отъ лица и хрипящимъ голосомъ замѣтилъ:
— А вотъ ежели накалить штыкъ, да въ брюхо какому нибудь…
— И холодный — хорошо… — негромко отозвался рябой. Голова его покачнулась.
Пожирая дерево, огонь ласково свиститъ, его разноцвѣтные языки жадно вьются, летятъ кверху и, сплетаясь другъ съ другомъ, гибко наклоняются къ землѣ. Бѣлыя снѣжинки падаютъ въ костеръ. Рыжій солдатъ громко и сильно дышетъ черезъ носъ, сдувая снѣгъ съ усовъ. Четвертый, худой и скуластый, не отрываясь, смотритъ въ огонь круглыми, темными глазами.
— Ну, и много положили сегодня народу! — вдругъ тихо восклицаетъ рябой, раздвигая губы въ широкую улыбку. И еще тише онъ медленно тянетъ:
— А-а-яй…
Уныло шипитъ сырая головня. Гдѣ-то очень далеко родился странный, стонущій звукъ. Рыжій и рябой насторожились, глядя во тьму, огонь все игралъ на ихъ лицахъ, и уши опасливо вздрагивали, ожидая еще звука. Скуластый солдатъ не двигался, упорно глядя въ огонь.
— Да-а… — сказалъ рыжій густо и громко.
Рябой вздрогнулъ, быстро оглянулся. И
краснощёкий, отмахнул руками дым от лица и хрипящим голосом заметил:
— А вот ежели накалить штык, да в брюхо какому-нибудь…
— И холодный — хорошо… — негромко отозвался рябой. Голова его покачнулась.
Пожирая дерево, огонь ласково свистит, его разноцветные языки жадно вьются, летят кверху и, сплетаясь друг с другом, гибко наклоняются к земле. Белые снежинки падают в костёр. Рыжий солдат громко и сильно дышит через нос, сдувая снег с усов. Четвёртый, худой и скуластый, не отрываясь, смотрит в огонь круглыми, тёмными глазами.
— Ну, и много положили сегодня народу! — вдруг тихо восклицает рябой, раздвигая губы в широкую улыбку. И ещё тише он медленно тянет:
— А-а-яй…
Уныло шипит сырая головня. Где-то очень далеко родился странный, стонущий звук. Рыжий и рябой насторожились, глядя во тьму, огонь всё играл на их лицах, и уши опасливо вздрагивали, ожидая ещё звука. Скуластый солдат не двигался, упорно глядя в огонь.
— Да-а… — сказал рыжий густо и громко.
Рябой вздрогнул, быстро оглянулся. И
