словомъ, ни взглядомъ, но я люблю тебя какъ роднаго. И не здѣсь ли, не подъ тѣнью-ли этаго гранита, я любилъ, будучи еще ребенкомъ, помечтать на просторѣ? Да, я помню день, когда черныя тучи, нагоняемыя вѣтромъ, летѣли къ Ярсукану, когда этотъ вѣтеръ страшно вылъ въ ущельяхъ, волны Нижига затопляли берега, и ослѣпительная молнія, разрѣзая тучи, падала стрѣлами внизъ, и потомъ громъ страшно гремѣлъ въ пустынѣ, я сидѣлъ тогда у твоего подножія, я смотрѣлъ на ужасы природы, и мнѣ казалось, что и въ буряхъ есть какое-то наслажденіе. Да, съ тѣхъ поръ я люблю бурю, люблю разгнѣванную природу, люблю ее, угрюмую, безъ прикрасъ человѣка, и вѣрю поэту, что
|
Есть наслажденіе и въ дикости лѣсовъ; |
Да, Кавказъ! твои дни и ночи, твои бури, твоя пышная зелень равнинъ и заоблачный снѣгъ твоихъ горъ дышутъ чѣмъ-то потрясающимъ. Все и все здѣсь поражаетъ сердце, и поэту не надобно идти далеко; самый этотъ гранитъ рано, или поздно найдетъ себѣ пѣвца въ будущихъ обитателяхъ Кавказа. Можно сказать даже навѣрное, что самое настроеніе народнаго духа ручается за поэтическое развитіе племенъ Кавказа, и древнія пѣсни его, и бродящіе егегоаки[1], все это не безъ достоинства, относительно мысли и силы. Однакожъ, что будетъ,
- ↑ Черкескіе барды.
