До Ельца дороги ужасны. Нѣсколько разъ коляска моя вязла въ грязи, достойной грязи Одесской. Мнѣ случалось въ сутки проѣхать не болѣе пятидесяти верстъ. Наконецъ увидѣлъ я Воронежскія степи и свободно покатился по зеленой равнинѣ. Въ Новочеркаскѣ нашелъ я Графа П., ѣхавшаго также въ Тифлисъ, и мы согласились путешествовать вмѣстѣ.
Переходъ отъ Европы къ Азіи дѣлается часъ отъ часу чувствительнѣе: лѣса исчезаютъ, холмы сглаживаются, трава густѣетъ и являетъ бóльшую силу растительности; показываются птицы невѣдомыя въ нашихъ лѣсахъ; орлы сидятъ на кочкахъ, означающихъ большую дорогу, какъ будто на стражѣ, и гордо смотрятъ на путешественника. Калмыки располагаются около станціонныхъ хатъ. У кибитокъ ихъ пасутся уродливыя, косматыя козы, знакомыя вамъ по прекраснымъ рисункамъ Орловскаго.
На дняхъ посѣтилъ я Калмыцкую кибитку (клѣтчатый плетень, обтянутый бѣлымъ войлокомъ). Все семейство собиралось завтракать; котелъ варился посрединѣ, и дымъ выходилъ въ отверстіе, сдѣланное въ верху кибитки. Молодая Калмычка, собою очень не дурная, шила, куря табакъ. Я сѣлъ подлѣ нее. Какъ тебя зовутъ? — *** — Сколько тебѣ лѣтъ? — Десять и восемъ. Что ты шьешь? — портка. — Кому? — себя. Она подала мнѣ свою трубку и стала завтракать. Въ котлѣ варился чай
