Гансъ, учитель Скорятиныхъ, читалъ намъ вчера изъ одного своего волюма переводъ Цыгановъ; кажется, очень вѣрно и удачно переведено.
16 Февраля. Вчера расплатился я съ писцами въ Архивѣ — и унесъ изъ моей каморки всѣ мои бумаги! На моемъ столѣ работаетъ уже Вignon! Вы скорѣе прочтете, вѣроятно, его умную компиляцію, нежели мои голыя выписки; но для Русскихъ мои врядъ ли не любопытнѣе?
Между тѣмъ сіяетъ весеннее солнце; народъ толпится на всѣхъ улицахъ: я встрѣтилъ жирнаго быка le boeut gras (въ 3,000 пудъ), покрытаго бархатно-атласнымъ покрываломъ и погремушками, въ сопровожденіи музыки, паясовъ, жандармовъ и франконіевой кавалеріи: шумно и какъ будто весело, а воображенію чудится Фiэски босый и подъ чернымъ покровомъ и вдали три головы на воздухѣ! Досадно, что эта кровавая площадь въ сосѣдствѣ Pеrе Lachaisе (кладбище); тамъ инаго рода воспоминанія, тамъ грусть и печаль безъ ужасовъ; иду толкаться въ толпахъ народа; авось встрѣтимъ — быка! Можетъ быть ввечеру въ маскерадъ — къ Мюсару; но врядъ-ли? Въ салонѣ С—ной пріятнѣе, и въ моемъ кабинетѣ тише и даже забавнѣе; ибо Сен-Симонъ разсказываетъ мнѣ важно важныя пустяки Двора важнаго Лудвига XIV.
Вчера былъ послѣдній день здѣшней масляницы и первый Парижской весны. Солнце блистало. Я
