ко напечатлѣвались всѣ воспоминанія и добра и зла. Если онъ никогда не забывалъ нанесеннаго ему зла, то вѣчно за то носилъ въ сердцѣ благодѣяніе. Признáемся также, что, по живому и острому расположенію ума своего, Арно не могъ удержаться отъ остраго слова, и если прибавимъ къ этому недостатку необыкновенную откровенность Арно, то намъ будетъ понятно, отъ чего онъ имѣлъ столько враговъ. Между тѣмъ не было человѣка добрѣе его. Неразъ доказывалъ онъ это; неразъ, занимая важную должность при Университетѣ, онъ подавалъ руку помощи отвергнутому таланту или скромному достоинству. Арно принялъ въ свою канцелярію нашего поэта Беранже, котораго онъ одинъ тогда разгадалъ. Разговоръ Арно былъ исполненъ выраженій смѣлыхъ и живописныхъ, носилъ на себѣ отпечатокъ той насмѣшливости, которая встрѣчается въ его басняхъ, разныхъ стихотвореніяхъ и даже въ пѣсняхъ, оригинально веселыхъ . . . . да, Мм. Гг., въ пѣсняхъ Арно, въ пѣсняхъ трагическаго писателя! Я такъ горжусь этимъ обстоятельствомъ, что спѣшу заговорить о немъ: это для меня важный авторитетъ, это новое доказательство въ пользу рода сочиненія, которому я осмѣливаюсь, можетъ быть, дерзко доставить между вами право гражданства.
Для этого, Мм. Гг., мнѣ бы должно развернутъ передъ вами то, что я назову героическими временами пѣсни, когда она сопутствовала въ сраженіяхъ Роланду и храбрымъ рыцарямъ Карла Великаго, или когда съ Труверами и Менестрелями съ арфою въ
