Было бы невѣрно видѣть во мнѣ защитника какихъ-либо обособленныхъ взглядовъ на поэзію. Я равно люблю и вѣрныя отраженія зримой природы у Пушкина или Майкова, и порыванія выразить сверхчувственное, сверхземное у Тютчева или Фета, и мыслительныя раздумья Баратынскаго, и страстныя рѣчи гражданскаго поэта, скажемъ Некрасова. Я называю всѣ эти созданія однимъ именемъ поэзіи, ибо конечная цѣль искусства — выразить полноту души художника. Я полагаю, что задачи «новаго искусства», для объясненія котораго построено столько теорій, — даровать творчеству полную свободу. Художникъ самовластенъ и въ формѣ своихъ произведеній, начиная съ размѣра стиха, и во всемъ объемѣ ихъ содержанія, кончая своимъ взглядомъ на міръ, на добро и зло. Попытки установить въ новой поэзіи незыблемые идеалы и найти общія мѣрки для оцѣнки — должны погубить ея смыслъ. То было бы лишь смѣной однѣхъ узъ на новыя. Кумиръ Красоты столь же бездушенъ, какъ кумиръ Пользы.
1900 іюль. Ревель.
Было бы неверно видеть во мне защитника каких-либо обособленных взглядов на поэзию. Я равно люблю и верные отражения зримой природы у Пушкина или Майкова, и порывания выразить сверхчувственное, сверхземное у Тютчева или Фета, и мыслительные раздумья Баратынского, и страстные речи гражданского поэта, скажем Некрасова. Я называю все эти создания одним именем поэзии, ибо конечная цель искусства — выразить полноту души художника. Я полагаю, что задачи «нового искусства», для объяснения которого построено столько теорий, — даровать творчеству полную свободу. Художник самовластен и в форме своих произведений, начиная с размера стиха, и во всем объеме их содержания, кончая своим взглядом на мир, на добро и зло. Попытки установить в новой поэзии незыблемые идеалы и найти общие мерки для оценки — должны погубить ее смысл. То было бы лишь сменой одних уз на новые. Кумир Красоты столь же бездушен, как кумир Пользы.
1900 июль. Ревель.
