Золото, убранство тайнаго ковчега,
Гдѣ хранятъ издревле благостныя мощи,
Золото, добыча хищнаго набѣга,
Золото, ты символъ сладострастной мощи,
И въ твоемъ сверканьи медленная нѣга.
Серебро сіяетъ тихо на иконѣ,
Мученицѣ юной покрываетъ плечи,
Серебро такъ ясно въ перелетномъ звонѣ,
Голосъ серебристый мнѣ звучалъ предтечей
Прежде недоступныхъ сладостныхъ гармоній.
И люблю я бронзу: сумрачныя тѣни
Томной баядерки въ роскоши вечерней;
Въ твердости изгибовъ столько легкой лѣни,
Отблески такъ чисты на холодной черни.
Да, люблю я въ бронзѣ тайну отраженій.
Но не эти тѣни дороги въ металлѣ!
Не сравню ихъ блёстки я съ кинжальнымъ блескомъ!
Змѣи рѣзкихъ молній быстро засверкали,
Я прильнулъ, ревнивый, къ бѣлымъ занавѣскамъ…
Ты — моя надежда, мщенье вѣрной стали!
Золото, убранство тайного ковчега,
Где хранят издревле благостные мощи,
Золото, добыча хищного набега,
Золото, ты символ сладострастной мощи,
И в твоем сверканьи медленная нега.
Серебро сияет тихо на иконе,
Мученице юной покрывает плечи,
Серебро так ясно в перелетном звоне,
Голос серебристый мне звучал предтечей
Прежде недоступных сладостных гармоний.
И люблю я бронзу: сумрачные тени
Томной баядерки в роскоши вечерней;
В твердости изгибов столько легкой лени,
Отблески так чисты на холодной черни.
Да, люблю я в бронзе тайну отражений.
Но не эти тени дороги в металле!
Не сравню их блёстки я с кинжальным блеском!
Змеи резких молний быстро засверкали,
Я прильнул, ревнивый, к белым занавескам…
Ты — моя надежда, мщенье верной стали!
