Видѣнья были мнѣ: я зрѣлъ возженья словъ
На дерзостномъ пиру подъ взмахомъ дивной длани.
До глубины постигъ всю суету вѣковъ, —
Богатства, силы, знаній.
Такъ. Я великъ во всемъ. Стою я какъ кумиръ,
Таинствененъ, какъ садъ кругомъ запечатлѣнный.
Отнынѣ мнѣ всегда дивиться будетъ міръ,
Я вѣченъ во вселенной.
И если можетъ Богъ лишить меня вѣнца,
И вырвать скиптръ изъ рукъ, стрѣльцовъ низвергнуть съ башенъ,
То властенъ ли и Онъ разъединять сердца?
— Мнѣ часъ такой не страшенъ!
О дѣва юная! цвѣтокъ саронскихъ горъ!
Какъ мѣсяцъ въ лонѣ водъ, твой дѣтскій ликъ чудесенъ!
И въ сердцѣ ты всегда, — такъ птицамъ темный боръ
Даетъ пріютъ для пѣсенъ.
Виденья были мне: я зрел возженья слов
На дерзостном пиру под взмахом дивной длани.
До глубины постиг всю суету веков, —
Богатства, силы, знаний.
Так. Я велик во всем. Стою я как кумир,
Таинственен, как сад кругом запечатленный.
Отныне мне всегда дивиться будет мир,
Я вечен во вселенной.
И если может Бог лишить меня венца,
И вырвать скиптр из рук, стрельцов низвергнуть с башен,
То властен ли и Он разъединять сердца?
— Мне час такой не страшен!
О дева юная! цветок саронских гор!
Как месяц в лоне вод, твой детский лик чудесен!
И в сердце ты всегда, — так птицам темный бор
Дает приют для песен.
