Страшная ночь[править]
Редко постройка какой-нибудь железной дороги обходится без жертв.
Происходит это отчасти но недосмотру инженеров-строителей, или же по неосторожности и оплошности самих же пострадавших; — но при построении железных дорог на Кавказе, несчастные случаи были особенно часты и вызывались при этом совершенно своеобразными причинами. Бакинская линия, например, послужила поводом к целому, чуть ли не открытому, возмущению среди жителей-татар. Ямщики лишились прибыльного заработка, в виде блаженных чайков — бакшишей, караваны больше уж не ходили. Все отправлялось по железной дороге — и товары, и сами пассажиры. Все потерпевшие от этого старались вредить дороге насколько хватало сил и возможности: вытаскивали рельсы, вырывали телеграфные столбы, угоняли вагоны на запасный путь, словом, портили па каждом шагу.
Однако, усилия их оказывались тщетными. Вытащат рельсы — ставят другие, выроют столб — ставят другой и т. д. Видя, что с этой стороны ничего уж сделать нельзя, пустились на другую комбинацию, более прибыльную и верную.
Многие станции Бакинской дороги строились одиноко в степи, в десяти, а то и более верстах от татарских деревушек, разбросанных в Бакинской и Елизаветпольской губерниях. На маленьких второклассных станциях служащих обыкновенно очень мало: начальник станции, он же и товарный кассир, помощник его, он же и телеграфист, два стрелочника, жандарм и, наконец, сторож. Стрелочники и сторож почти всегда татары, значит — трое только русских.
Деятельность на таких станциях пробуждается только периодами, когда жители везут собранные продукты для сбыта в какой-нибудь город. В станционной кассе накопляются тогда деньги — и большие.
Обыкновенно на станции делалось так: во время прихода поезда присутствовали все служащие. Пассажиров бывало всегда мало. После отхода поезда все расходились. Пассажиры, что приехали, уезжали к себе в селения; служащие отправлялись спать.
На станции оставался только дежурный, которым бывал или начальник станции, или его помощник. Во время наплыва товаров станционному начальнику приходилось долго заниматься, чтобы приготовить отчет к проходившему утром почтовому поезду. Еще издали в степи виднелся до поздней ночи огонек в его конторе тогда. Бывало, что, благодаря массе отправок, приходилось ему просиживать до утра одному в пустом помещении станции.
Однажды па такую маленькую станцию Бакинской железной дороги, отстоящую от большой в тридцати верстах, а от селения в двадцати, чрез час после отхода поезда, двое огромных татар внесли гроб и поставили его в комнате, где занимался начальник станции.
— Вот, господин, мы хотим этот гроб отправить в другое селение, верст за сто, сообщили они ему. — Пусть постоит пока у вас до вечера, потом мы придем и будем ждать утреннего поезда, потому что к этому мы опоздали уже.
Начальник станции, молодой человек, недавно приехавший из Петербурга, ничего не подозревая, позволил оставить покойника, тут, тем более, что другого места, куда поставить гроб, собственно, и не было.
Татары поблагодарили и ушли.
Начальник станции, взглянув мельком на гроб, стоявший у стены, пошел обедать.
В комнате, служившей товарной и багажной кассой, имелся телеграфный аппарат, тут же продавались и пассажирские билеты. В тот день, как нарочно, была масса пассажиров, ехавших куда-то в сторону на праздник, багажу тоже было много. Но вот, наконец, поезд прошел; на станции настала полная тишина: стрелочники, по обыкновению, куда-то исчезли, жандарм отправился спать, его примеру последовал и сторож.
В комнате остались двое: начальник и его помощник, успевший уже пообедать, и принялись за занятия.
Смерклось. В комнате слышался лишь скрип перьев.
Был одиннадцатый час на исходе, когда помощник, окончив свою работу, собрался уходить.
— Ну, я пойду отдыхать, Николай Петрович, — сказал он вставая, и тут только заметил у стены гроб.
— Это откуда у нас такая штука, Николай Петрович? — спросил он, указывая на гроб. — Как это я раньше не заметил? И какой большой, однако!
— Да тут принесли татары, отправляют куда-то в селение, — отозвался начальник, не отрываясь от работы.
— Что ж, вы не боитесь, Николай Петрович, оставаться один на один ночью с мертвецом? Я, пожалуй, если хотите, посижу с вами.
— Ну, вот еще, — обиделся даже начальник, — глупости какие, точно я маленький. Идите, идите, я вот через час кончу и тоже отправлюсь спать.
У помощника мелькнуло подозрение, но он сейчас же отбросил его. «Это мне только показалось», — подумал он, «разве может живой столько времени лежать спокойно»… Он даже хотел удостовериться, по почему-то раздумал, — пожелал начальнику спокойной ночи и удалился.
Мысль, однако, что в гробу лежит живой, не давала ему покоя, и только через час он наконец заснул, чтобы уже больше никогда не вставать…
Начальник остался один с гробом. Кругом была могильная тишина. Жилое помещение служащих находилось в саженях десяти от станции.
Он сам не знал почему, но по уходе помощника ему сделалось жутко. Продолжая, однако, писать, он вдруг почувствовал в комнате чье-то присутствие и, инстинктивно обернувшись по направлению гроба, замер от ужаса. Гробовая крышка чуть заметно шевелилась.
Начальник станции беспомощно посмотрел вокруг, не зная, что делать, — дверь он запер по уходе помощника. Он хотел крикнуть, но крик замер у него в груди, и в то время, когда он намеревался выскочить в окно, забыв, что окна с железными решетками, крышка гроба уже почти на половину приподнялась и оттуда выглянула черная физиономия. С быстротой молнии кинулся он к гробу и уселся на него. Изнутри раздалось глухое проклятье.
Сомневаться более нельзя было. В гробу, очевидно, лежал разбойник, — значит прихода тех двух нужно было ожидать с минуты на минуту. Пот градом катился с побледневшего от ужаса лица молодого человека. Он сознавал лишь одно, что должен сидеть на гробе, чтобы не дать разбойнику подняться. Судя по объему гроба, разбойник был здоровый и сильный человек, а его усилия освободиться подтверждали это.
Вдруг в дверь постучались. Сердце начальника станции оживилось надеждой.
— Спасите! — крикнул он не своим голосом.
Но, вместо ожидаемой помощи, начали ломать дверь. Слышалась отчаянная брань татар; судя по голосам — их было несколько человек.
Они видно догадались, что в комнате что-то не ладно.
Начальник станции был в отчаянии. С минуты на минуту ему грозила верная смерть. Дверь продолжала еще трещать под напором дюжих плеч.
Тогда несчастный решился па последнее средство. С невероятными усилиями он придвинул гроб, продолжая сидеть на нем, на несколько шагов к телеграфному аппарату и ухитрился левой рукой дать телеграмму набольшую станцию.
Покончив с телеграммой, он снова стал двигать гроб, но не к стене, а к двери, стараясь заслонить ее и таким образом выиграть время. Дверь уже стала пошатываться.
Послышались угрозы. Но начальник молчал. Весь он превратился в слух, в одно ожиданье. В воображении ему слышался уже свист паровоза и шум па платформе, но время томительно шло, и, кроме злобных ударов кинжалами в дверь, ничего не было слышно.
Несчастный точно окаменел. «Приедут или нет?»
«Приедут или нет?» --думал он, все сильнее и сильнее сжимая гроб, и не замечая, что там больше уж не слышно движения.
Вдруг за дверью все стихло. Разбойники видимо совещались. Молодой человек похолодел: «Неужели догадались и в окно полезут», и помутившимися от страха глазами уставился он на окно.
Сколько пробыл он в таком положении — неизвестно.
Когда экстренный паровоз примчался на станцию, выломали дверь, — нашли молодого человека в обмороке. Открыли гроб и отшатнулись с ужасом. Там, с искаженным лицом, лежал задохнувшийся разбойник.
В помещении служащих нашли жандарма и помощника плавающими в луже крови. Хватились стрелочников и сторожа, но их не оказалось. Дело разъяснилось просто. Разбойники решили ограбить станцию с помощью стрелочников и сторожа и выдумали не совсем умную комбинацию. Зарезав двух служащих, они затем пошли к главному, но тут оказалось препятствие, в виде массивной двери и оконных решёток. Начальник злополучной станции весь поседел за эту страшную ночь и заболел нервной горячкой. Сильная молодая натура взяла наконец свое — он поправился и навсегда покинул Кавказ.
Наряжено было строжайшее следствие. Приняты были все меры к отысканию преступников, и только благодаря строгому порядку, существовавшему при тогдашнем главнокомандующем, преступники были пойманы. Их приговорили военным судом к публичной смертной казни через повешение.
Урок был страшный и надолго отбил охоту у жителей от грабежа.
Станцию перевели на другое место, так как там не хотел больше никто служить.
Источник текста: журнал «Нива», 1894, № 11. С. 250—251.