Суббота. Ждем Лубэ. Послезавтра президент приезжает в Лондон. И — можете себе представить, я только вчера узнал об этом. Помешало одно обстоятельство громадной важности — бег автомобилей. Возьмешь газету — с начала до конца все какие-то непонятные таблицы, вроде следующих:
«Эдж — 1 ч. 23 мин. 23 сек.
Нифф — 1 ч. 26 м. 58 сек.
Катерс — 1 ч. 27 мин. 17 сек.» и т. д.
Это все перепись здешних Уточкиных. Такой переписи посвящено столбцов двадцать в каждой газете без различия направлений. И не без горести взглянет на эти столбцы англичанин: он увидит из этих цифр, что и здесь победителем является немец. Дело в том, что лучшую извозчичью сноровку выказал германский подданный, некто Енатский, и вот я мог прочесть в газетах все: биографию этого Енатского, его взгляды на искусство, описание его привычек, несомненно свидетельствующих о врожденной гениальности, — словом, все, что угодно, только не уведомление о прибытии в столицу президента Франции. Вот вам выдержка из серьезной, руководящей газеты: «Интервью с Енатским» «Наш корреспондент телеграфирует нам из Ballyshannon’a: я беседовал с Енатским после его великой победы. Он сказал: бег был труден, но очень приятен. Я смотрел на Ниффа, Эджа и Фармана как на самых опасных соперников, и я не мог себе представить, как я справлюсь с такими блестящими (splendid) людьми. Эдж великолепно работал (?) на первых двух кругах, и я даже и подумать не мог, чтобы догнать его…
— Какой момент был наиболее решительным для вас?» («Daily News» July 3, 1903.)
Следует ответ в таком же стиле. Повторяю, им не до Лубэ. Где-то в уголке, между объявлениями о свадьбах и предсказаниями погоды, помещается официальный церемониал встречи президента, но он так похож на все церемониалы подобного рода, что я даже и не подумаю занимать им ваше внимание.
Вряд ли также будет вам хоть сколько-нибудь интересно, что на крейсере, на котором приедет президент, припасена шлюпка, чтобы он мог высадиться на берег; что между Булонью и Дувром будут выпущены почтовые голуби; что гольборнский и марильбонский городские советы обратились ко всем магазинерам и домовладельцам тех улиц, где будет следовать г. Лубэ, с просьбой украсить дома и лавки от себя, ибо ассигнованных городом на это 7 000 рублей — конечно, далеко не хватает; что в понедельник вечером Лубэ будет обедать в Букингемском дворце с королем Эдуардом; что во вторник в 12 с четвертью он отправится в Сити, сопровождаемый министром иностранных дел — Делькассэ. Вряд ли, говорю я, все это может интересовать вас.
Мне, по крайней мере, до всего этого нет никакого дела. Меня интересовали две вещи. Одна: как народ, настоящий, а не бутафорский, относится к приезду французского президента? И другая: зачем, собственно говоря, приезжает президент?
Для того чтобы ответить на первый вопрос, я должен был отправиться на ту улицу, по которой Лубэ будет следовать. Ибо Лондон так громаден, что в нем могут непосредственно относиться к событиям только близлежащие улицы. Пошел. Там все как следует. Флаги, флаги и флаги. Французские, английские, англо-французские. Вон на углу дома устанавливают электрические лампочки, сочетание которых должно составить инициалы Лубэ. Вон из того магазина хриплый фонограф извергает из своего стального нутра «Марсельезу». Вот возле меня какой-то темный человек наклеивает прямо на тротуар огромную бумажищу. На ней, окруженный французскими флагами, изображен какой-то великолепный лакей с зеркально блестящими сапогами; внизу подпись:
«Кучер президента чистит свою обувь только ваксой Симсона. Остерегайтесь подделок!»
Вот, расталкивая толпу, пробирается вперед какой-то вертлявый господин с каким-то ящиком. За ним движется целая армия таких же вертлявых господ с точно такими же ящиками. По мановению руки своего вождя они открыли их, вынули оттуда какие-то брошюрки и, глядя в них, весело засвистали французские уличные песни — каждый другую. Разноголосица невообразимая. Кто это такие?
Это — Наполеон Гамард, король французских разносчиков, «известнейший в Париже человек». И с ним его «армия». Только сегодня он прибыл из Парижа и вывез собственные переводы французских песен на английский язык. В Париже о нем ходят целые легенды. Я многого [не] слышал о нем — и, наконец, сподобился увидеть. С массой прибауток — про[ходит] он среди толпы и пенсы так и сы[плюют]ся в его кошель. Иду дальше — портреты Лубэ, транспаранты, брелоки — все это продается, покупается, вывешивается и [выста]вляется, — словом, ежели не видно энтузиазма, то и апатии незаметно. А это [уже] много для англичанина. И это, конечно, неспроста. Насколько мне это было д[нрзб.]но, я успел заметить, что лондонское [нрзб.] — лондонская биржа, лондонский банк, лондонские фирмы — придают приезду президента какое-то важное значение, они чуют какие-то особые выгоды, возлагают какие-то особые надежды. Многие особенно у[пова]ют на Делькассэ. Кое-кто готовится [нрзб.] с ним особые разговоры. Парижский корреспондент «Daily Mail» беседовал на этот счет с министром иностранных дел. Тот, конечно, опровергает [нрзб.] уповании. «Визит президента Лубэ [на ту] сторону канала — произведет, я надеюсь, такое же хорошее впечатление, какое [оста]вил среди нас король Эдуард [нрзб.] пребывание в Париже. Между Англией и Францией нет никаких вопросов дипломатического или коммерческого характера. [Нрзб.] политические отношения Франции и Англии совершенно нормальны, так что нет никакой причины для какого бы то ни было договора. Визит может быть только благоприятен для обеих сторон — он поможет росту нашей общей дружбы» («Daily Mail», 3 July).
Парижский корреспондент здешнего «Телеграфа» проинтервьюировал самого президента. Лубэ, между прочим, сказал:
— Король Эдуард VII дал нам доказательства своей истинной и глубокой симпатии к Франции — и можно только радоваться, что различия, отделяющие [эту] страну от Англии, уже сглажены. Каждый добрый гражданин должен радоваться этому…
Словом, все — как следует быть: «добрые граждане» радуются и [нрзб.]му-то…
Впервые: «Одесские новости» / 27.06.1903