Неизвестный Александр Беляев. Театральные Заметки.
А. Беляев (под псевдонимом В-la-f)[править]
«Театральные заметки. О публике»[править]
В Германии спектакли начинаются рано, в 7 часов вечера, и оканчиваются в 10 1/2. За десять минут до начала театр еще совершенно пуст. Но проходит 3-4 минуты и изо всех дверей публика начинает входить точно после антракта; в 5 минут театр наполняется и за минуту до поднятия занавеса все сидят на своих местах. Над сценой стрелка часов показывает «7» и занавес раздвигается.
Во время действия полная тишина. Кто-нибудь беззвучно шепнет соседу на ухо, — и уже это возбуждает косые взгляды соседей.
В антрактах публика держит себя непринужденно, но кончается антракт и публика минута в минуту усаживается на свои места.
На народных концертах публика умеет совмещать «духовное питание» с телесным. В большом зале много столиков с расставленными кружками пива и бутербродами.
В начале это ужасает: неужели симфония Бетховена будет сопровождаться аккомпанементом лязга вилок? Но опасения напрасны: немцы с удивительной умением без шума справляются с бутербродами, не оскорбляя вашего слуха ни одним звуком и, быть может несколько оскорбляя только Вашу «эстетику» таким совмещением сонат с пивом.
Бесшумно, как привидения скользят лакеи нагруженные пивными кружками и никто из них, «не шелохнет, не прогремит, глядишь и не знаешь», «на яву» или в кинематографе видишь эти мелькающие черные фигуры?
Знаток музыки, немец умеет к звуку литавр, или тромбона присоединить легкий стук ножа и замереть с бутербродом во pту на паузе, или воздушном pianissimo. Он не забывает себя, но умеет уважать и артистов, и соседей, совмещая даже в таких вещах «благо личное» с благом общественным.
В Италии спектакли начинают поздно, когда спадет зной, в 21 1/2 часов вечера). (В Италии 24-х часовая система вычисления времени. 21 1/2 час соответствует нашим 9 1/2 час. веч[ера].).
Итальянцы — более экспансивны, чем немцы. «Галерка» собирается на спектакль рано — за 1/2 часа и больше до начала и ведет себя довольно непринужденно. Шумный разговор зaглyшaeтcя песней, песня — взрывом одобрительных или порицательных голосов. Фраза, сказанная в одном углу театра, находит отклик в другом, на остроумные ответы весь театр реагирует дружным смехом. На «привилегированный» партер демократическая галерка смотрит «с высока». Летят иронические замечания, иногда и бумажные стрелки. Партер благодушно отшучивается. Но поднимается занавес — и все смолкает, как по мановению волшебного жезла.
Опера — их любимое развлечение. Музыку они знают прекрасно можно сказать, в итальянском театре вся публика из музыкальных критиков. Во время действия в театре полнейшая тишина. Только временами верхнее «до» любимца тенора вызывает бурю аплодисментов.
Падает занавес и итальянцы вознаграждают себя за долгое внимание и сдержанность; опять целый каскад веселых человеческих голосов. Певцы из публики повторяют спетые артистами арии, получается что-то вроде импровизированного концерта.
Итальянцы умеют смеяться, и умеют быть серьезными и культурными когда надо, умеют сдерживать свой темперамент во имя того же общего интереса.
В Pocсии публики, выражаясь парадоксально, совсем нет.
Есть «каждый сам по ceбе». Купит билет в «рупь тридцать», и думает, что купил театр и артистов. Приходит, когда заблагорассудится, лезет по ногам соседей, с шумом сморкается и кашляет, и признает вполне естественным громко беседовать с соседом. Придти, когда спектакль или концерт уже начался, пройти к своему месту с полным пренебрежением ко всем считается особым «шиком». Из-за «хождения» запоздавших совершенно пропадает весь первый акт, так как театр превращается в какую-то толкучку.
Не легче и артистам. Есть пьесы (напр. «Катерина Ивановна» Л.Андреева), которые с первого момента начинаются сильнейшей драматической сценой. Попробуйте «вдохновиться» под этот несмолкаемый шум!
Начните спектакль на час, на два позже, будут бранить дирекцию, но опаздывать по-прежнему.
Каждый осуждает соседа справа и мешает соседу слева, все раздражены, все недовольны…
Вероятно каждый, прочтя эти строки, скажет прочувствованно «это правда» и едва ли хоть один понимает, что «эта правда» относится именно к нему.