М. Н. Катков
[править]Тягостное впечатление от того способа, которым производится суд над цареубийцами
[править]Не скроем, что суд, который теперь творится над виновниками цареубийства, производит тяжкое, болезненное, невыносимое впечатление. Совершено убийство квалифицированного свойства, самое злоухищренное, адски обдуманное, учиненное целым скопом по тайной команде с помощью утонченных и усовершенствованных орудий разрушения; этого одного достаточно, чтобы выделить и преступников, и их мрачное дело из ряда. Но совершено с тем вместе посягательство на лицо, облеченное Верховною Властью, которую благоговейно чтит народ как державу своего государственного существования, как завет всей своей истории и залог своего будущего, совершено наругательство над народом в самом основном, все классы его единящем чувстве; совершено дело измены, рассчитанное на потрясение государства, на возбуждение кровавых смут; неужели следует относиться к виновникам такого дела как к обыкновенным преступникам? Виновность преступников не подлежит сомнению: они не скрывают своего участия в деле, они хвалятся им. Нет и тени сомнения, чтобы в данном случае кара постигла неповинного; нет ни малейшей надобности еще разыскивать и доказывать преступность этих людей. Судебное следствие и обвинение ничего не прибавят точно так же, как и защита ничего не убавит в деле, подлежащем решению суда. Но суд над этими людьми творится, как мы видим, с точным соблюдением всех формальностей установленной процедуры, даже с тем обычным новому русскому судопроизводству принижением тона судебной власти пред лицами подсудимыми, в противность обычаю хотя бы французских судов, послуживших образцом для наших, где судья всегда высится над преступником и относится к нему с должным достоинством и строгостью. Мы не протестуем против этой процедуры вообще; но мы хотим быть откровенными и потому не можем скрыть, что в данном случае она производит тягостное впечатление. Была же возможность, когда судили Млодецкого, избежать этого испытания, которому подвергается теперь общественная совесть и народное чувство?
Исполнители самого страшного изо всех преступлений продолжают и теперь, находясь в руках правосудия, издеваться над правосудием, над государством, над народом. Судебная процедура дает этим людям средства выставиться партией, имеющею право на существование, засвидетельствовать о своем торжестве, явить себя героями и мучениками своего дела, как будто дело это не есть один из гнуснейших обманов и как будто оно может найти себе какое-либо признание пред лицом правосудия. Есть нечто ненормальное, есть какая-то неверность уже в том обстоятельстве, что суд, который их судит, представляется как бы чем-то посредствующим между государством и его врагами. Что такое этот суд, как не создание и орган государства, на существование которого покусились эти люди, злодейски умертвив Государя? К чему же этот вид нейтральности, бесполезный для самих подсудимых и так глубоко не соответствующий истине, к чему весь этот парад, который так мало согласуется со скорбным значением страшного события, подавшего к нему повод, и только смущает умы и общественную совесть? Этот характер заурядной процедуры, эти допущенные выходки подсудимых, это нахальство, с которым один из них оспаривает подлинность сообщенного ему документа и требует удостоверения, не признавая компетентности суда, пред которым он стоит, его столько же наглая, сколько бессмысленная исповедь о Христе, в Которого он не верует и в то же время удостоивает заявить себя последователем христианского учения в том, что вера без дел мертва, выдавая таким образом свое безверие за веру и свое гнусное дело как долг христианина, все это не может не производить тяжелого впечатления на народное чувство. Совершено самое тяжкое из преступлений, поругано начало священное; непререкаемо требуется грозная кара; но не обратится ли путь возмездия в новый ущерб достоинству поруганного начала?
Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1881. 29 марта. № 88.