В. В. Розанов[править]
Ф. Э. Шперк
(Некролог)[править]
8-го октября умер Федор Эдуардович Шперк, — молодой писатель, едва начавший свою литературную деятельность. Автор нескольких брошюр философского содержания, он стал быстро приобретать известность в литературных кругах библиографическими и критическими статьями, помещавшимися в «Новом Времени» под псевдонимами «Ор», «Апокриф», Ф. Ш. Несмотря на тесную форму коротких библиографических заметок, где личность автора связана и сужена необходимостью говорить о данной вновь появившейся книге и прежде всего дать понятие о ее содержании, — он сумел и в этой форме раскрыть богатство ему лично принадлежащих взглядов. Библиографические по краткости, его заметки представляли критику, и серьезную критику, по внутренней ценности. В немногих словах, афористически, он умел метко охарактеризовать литературную физиономию автора разбираемой книги, и указать достоинства или, напротив — недостатки сочинения. Дар определять, формулировать, — чисто философский дар, — был ему в высшей степени присущ. По взглядам своим покойный приближался к славянофилам, хотя и не сливался вполне с строгою системою их учения. Протестант по вере, не русский по крови, но глубоко русский по убеждениям, он придавал чрезвычайно высокую цену русской народности, а его чуткое понимание высоких особенностей православия побудило его, месяца за полтора до кончины, переменить вероисповедание. В складе его мышления, в темах, его занимавших, была склонность к религиозному, и общее — склонность ко всему мистическому. Он представлял в этом отношении типичный и очень яркий образец перехода нашего юношества от материализма в убеждениях и практицизма в поступках — совершенно к иным основаниям мышления и жизни. Ранняя смерть, — ему было всего двадцать пять лет, — не дала ему выразиться; но все обещало в нем кипучую борьбу за светлые идеалы, которые овладели им с такою силой. Мистицизм был в складе его мышления, в вопросах, тревоживших его, в чувстве, его проникавшем; это был мистицизм глубины, тайны, невыразимости, разлитых на всей природе, и во всей природе не уловимых, не формулируемых. Между прочим, он определял смерть как переход человека из природы в Бога, т. е. выход души нашей из связанности природными условиями к свободе и чистоте своего первичного состояния. Для него вся природа, в главных и огромных ее чертах, была духовна, проникнута была духовным началом; и так очевидно, что он не искал убедить себя в этом, а только хотел прочесть и уразуметь таинственные слова и предложения, начертанные на ее лице. Все его брошюры-трактаты, так трудные для понимания, и представляют такие попытки дешифрирования природы, — пускай рядом с удачным мы там находим, конечно, и не удачное.
Для знавшего его было в высшей степени любопытно и привлекательно следить за этими порывами горячего, вечно неугомонного ума. На его устах всегда стоял вопрос; или, чутко угадывая вашу мысль, он своим замечанием вставлял в нее какое-нибудь недоумение; от этого беседа с ним действовала всегда возбуждающе и никогда не утомляла. Мысль его никогда не руководилась «общепризнанными истинами», да и вообще он не любил ходить протоптанными и истоптанными тропами. Характер новизны и оригинальности в высшей степени был присущ ему, его уму, как, наконец, и его характеру. Привлекательность увеличивалась еще тем, что в нем не было «слов» без внутренней убежденности, а потому естественно вся умственная его жизнь, деятельная и неустанная, имела отражение свое в его поступках. Его можно было назвать истинно религиозным в жизни, потому что он истинно религиозно, т. е. с религиозною серьезностью, смотрел на весь жизненный «труд». Печать удивительной душевной ясности была разлита на нем; везде склонялся он к простому и доброму, враждуя со всякою мишурой, со всем претенциозным. Не иные, как эти же идеалы, готовился он внести и в литературу, когда смерть — скоротечная чахотка — прервала все его прекрасные начинания. Потеря его — глубоко болезненная потеря для всех его знавших…
Впервые опубликовано: «Новое время». 1897.12 окт. № 7768.