Черные дни германских дивизий (Кузнецов)
— Ввести пленного! — приказал комиссар.
Дверь отворилась, вошел высокий, тонкий человек в легкой шинели со ржавыми пуговицами и стал перед столом, где сидели батальонный комиссар, командиры и ваш корреспондент.
Пленному разрешили сесть. Он медленно, как сделал бы это очень уставший человек, опустился на табурет и, не снимая пилотки, откинул с ушей наушники из сырой коровьей шкуры и размотал женский платок, окутывавший его шею.
Начался допрос.
Обер-ефрейтор 67-го полка 23-й пехотной дивизии Ганс Зегер, только-что захваченный в плен, был худ, не брит, вшив. Он, походя, чесался. Впрочем, чесались все пленные, которых мы видели в этот и последующие дни контрнаступления наших частей на Клинском направлении. Что ж удивительного — Ганс Зегер больше шести недель не был в бане.
Вши, которых густо развели гитлеровские завоеватели (ибо им под напором частей Красной Армии некогда подумать о бане), едят немецких солдат и офицеров. Последний раз солдат Герберт Минтеловский мылся под Парижем. Затем он через Данциг промчался к Ленинграду, потом под Калинин, наконец, попал на Клинское направление Восточного фронта.
Весь этот путь вплоть до пленения Герберт Минтеловский со своей частью проделал в изумительно быстром темпе. Щеголеватый Вальтер Шпигсльберг, стрелок 67-го полка 23-й дивизии, прибыл еще быстрее: он был призван на военную службу в последний день перед новым, 1941 годом, до февраля обучался, затем был во Франции, под Парижем, потом срочно пересек Германию и 5 ноября этого года, был брошей в огонь сражений под Москвой. Вскоре оказался в плену.
Огромные потери немецких войск под Москвой и на всем Восточном фронте требуют все новых и новых пополнений. Гитлеровские заправилы начинают бросать в бой безусых и стариков, малообученных и больных.
Гансу Зегеру 24 года. Но он не интересуется политикой, не читал и не знает ни Гейне, ни Гете. Он не слыхал, например, имен Клаузевица и Бисмарка. Он тупо твердит:
— За солдата думает фюрер.
Однако, как ни отравила немецкий народ и особенно солдата гитлеровская пропаганда, немецкий солдат под давлением жестокой действительности на Восточном фронте мало-помалу начинает размышлять. Тот же Ганс Зегер на вопрос о войне с СССР отвечает так:
— Если бы я был фюрером, я бы этого не сделал…
В этом ответе мелькают проблески мысли. Все пленные в один голос показывают, что солдатам германской армии надоело воевать, что они мечтают о возвращении домой. Именно на этом солдатском желании, обещая после взятия Москвы окончание войны и возвращение домой, спекулирует сейчас гитлеровское командование.
За последние несколько дней мы сделали сотни километров но фронтовым дорогам на северном участке Западного фронта. Все дороги здесь усеяны трупами немецких солдат, разбитыми и просто брошенными немецкими мотоциклами, автомобилями, танками, орудиями. Немецкие дивизии, о непобедимости которых раскричали агенты Геббельса на весь мир, бегут.
Чем же и как об’яснить это?
Немецкое командование старается вбить в головы своим солдатам мысль о «заранее намеченном», «организованном» отступлении, об отступлении на зимние квартиры, для переобмундирования и т. д. и т. п. И Ганс Зегер, как и другие, верит этому.
— Почему же вы, отступая «организованно», бросаете сотни танков, автомашин, орудий, мотоциклов и множество всякого вооружения?
— Это для нас загадка, — разводит руками Ганс Зегер и, стараясь найти об’яснение, говорит: — Таких случаев у нас не было еще ни во Франции, ни в Польше. Это первый опыт отступления.
— Холодно и много русских частей, — замечает Вальтер Шпигельберг…
То, что «много русских частей» и они дают себя чувствовать все сильнее, — это факт неоспоримый и решающий, на всех участках северного сектора Западного фронта бойцы Красной Армии нанесли врагу такой удар, что, по показаниям пленных, немецкие части потеряли по 50-60 процентов своего состава.
— Моя рота, — заявил Фриц Мюллер, — пополнялась три раза, а в двух танковых полках нашей 6-й дивизии не осталось ни одного танка. А было их 80.
Только в одном сражении под деревней Языково немцы оставили свыше 600 трупов.
— Это самый черный день в истории нашей части, — заявил захваченный здесь в плен лейтенант Планге. А телефонист артиллерийской батареи Герберт Минтеловский поправил немецкого офицера:
— Самый черный день, я думаю, впереди. Лучше три войны с Францией, нежели одна с Россией!..