Дм. Фурманов
ЧИСТКА ПОЭТОВ
__________________________________________________________________________
Дм. Фурманов, "В Политехническом «Вечер Новой Поэзии», Московский
рабочий, Москва 1987.
__________________________________________________________________________
Владимир Маяковский проводил «чистку поэтов». Аудитория
Политехнического музея набита сверху донизу. Интерес у публики выявляется
колоссальный. Да и как не интересоваться: в хаосе литературных течений,
школ, направлений и групп, которые плодятся с невероятной быстротой, —
разобраться одному не под силу, а «чистка» — это оригинальная форма
коллективного труда, — она может многое вывести наружу, объяснить,
опровергнуть, доказать.
Теперь кто же не считает себя поэтом, раз он посещает какое-нибудь
литературное «кафе» и раза три-четыре тиснет в журнал или в газету свои
вымученные стишки? Да и не только назовется поэтом — он ни мало ни много
претендует на «школу», гремит о себе как о новаторе, родоначальнике, чуть
ли не гении. Вывести на чистую воду таких примазавшихся к поэзии «гениев»
— задача и интересная и благодарная. Задача в высокой степени и серьезная,
если понимать ее в смысле строгой критики, в смысле вдумчивого
коллективного анализа всего строя мыслей, взглядов и убеждений пишущей
гвардии, литературных приемов и формул под углом зрения революционной
эпохи. Не так важно, конечно, будет или нет вычищен какой-нибудь отдельный
поэт: вычищать его, по существу, неоткуда, ибо «не существует даже и
профсоюза поэтов», как доложил Маяковский. Да и невозможное дело заставить
отойти от писания того, кто пишет. Дело не в этом. Важно творчеству поэта
дать общественную оценку, определить его место в современности вообще и в
поэзии в частности: нужен ли он новому времени, новому классу, совершенно
новому строю мыслей, которым живет Советская Россия.
Поэтому нас не интересует судьба отдельных поэтов, говорить о ней мы
не будем — важны лишь общие результаты и выводы, к которым пришла
аудитория.
Маяковский положил в основу «чистки» три самостоятельных критерия:
1) работу поэтов над художественным словом, степень успешности в
обработке этого слова;
2) современность поэта переживаемым событиям;
3) его поэтический стаж, верность своему призванию, постоянство в
выполнении высокой миссии художника жизни.
За последние годы работа над совершенствованием художественного слова
шагнула далеко вперед: в этом отношении немалая заслуга падает на долю
футуристов. Избитые, привычные слова и их сочетания уже бессильны выразить
богатейшую гармонию новых мыслей и чувств. Надо изобрести новые, еще не
сказанные слова, надо оригинальным их соединением зажечь старые, вложить в
них новый смысл, новое содержание.
Завядшие рифмы и мертвые размеры должны уступить место каким-то
новым, органическим формам, как неизбежно вытекающим из суммы новых идей,
запросов и чувств. С этой точки зрения не выдерживают критики даже большие
мастера художественного слова, которые ушли корнями в старый мир и никак
не хотят (а может быть, и не могут) понять и принять того нового, что
несет с собой и чего требует настоящая наша эпоха.
Уж если в области практической, повседневной жизни мы то и дело
творим слова, какие-нибудь «Главтекстили», «Упвосо», «Чусоснабармы» —
слова, порожденные исключительно данными условиями и новыми потребностями,
— как же оставаться с одними старыми словами в поэзии, рождающейся из
глубин современного, нового человека, отражающего в своем творчестве не
только эту конкретную действительность, которой живем, но прозревающего и
ту жизнь, за которую боремся, за которую стоит перенести страдания, вести
самую тяжкую борьбу. Истинный поэт должен найти эти новые слова: они
художественно осветят путь, они нужны современному человеку, они
необходимы самому поэту.
Итак, первым требованием предъявляется: усиленная и плодотворная
работа над словом, над его обновлением, оживлением, мастерским
объединением его с другими — и старыми и новыми словами.
Второй критерий, пожалуй, еще более серьезен, еще легче поможет нам
разобраться в истинных и «примазавшихся поэтах»: это их современность. Вот
тема, которая вызывает бесконечные споры, вот дорожка, на которой
схватываются в мертвой хватке поэты старого и нового мира. В сущности,
вопрос этот есть коренной вопрос о содержании и об основе самой поэзии —
для нас, революционеров, такой ясный, самоочевидный вопрос.
Сломлены устои буржуазного мира: новое рабочее государство выводит на
широкий и светлый путь не только Россию, но и все человечество. Решаются
мировые исторические вопросы. И решаются не только заседаниями и
конференциями, а кровью, железом, опустошительными эпидемиями, поволжскими
драмами, невероятным голодом борющегося класса, целым сонмом суровых
лишений, ужасов и бедствий.
Таково содержание современности, стоящей на грани двух миров. Хочешь
или не хочешь принять эту современность — вопрос иной, но отмахнуться от
нее нельзя, не замечать ее невозможно. И ставился вопрос: достойно ли
художника в эти трагические дни отойти от современности и погрузиться в
пучину сторонних, далеких, чуждых вопросов? Можно ли и теперь воспевать
«коринфские стрелы» за счет целого вихря вопросов, кружащихся около нас?
Часть аудитории, правда небольшая, стояла, видимо, за «коринфские стрелы»
— это зрители жизни, люди, от которых не было и никогда не будет никакого
толку. Но властно господствовала и торжествовала совсем иная идея — о
подлинной задаче художника: жить живой жизнью современности, давать эту
современность в художественных образах; помогать своим творчеством
мучительному революционному процессу, участвовать активно в созидании
нового, свободного царства. И когда с этим критерием мы подходим к поэтам
современности — многие остаются за бортом, поэтами во всем объеме этого
слова названы быть не могут: комнатная интимность Анны Ахматовой,
мистические стихотворения Вячеслава Иванова и его эллинские мотивы — что
они значат для суровой, железной нашей поры?
Но как же это так: счесть вдруг ненужными таких писателей, как Иванов
и Ахматова? Разумеется, как литературные вехи, как последыши рухнувшего
строя они найдут свое место на страницах литературной истории, но для нас,
для нашей эпохи — это никчемные, жалкие и смешные анахронизмы.
Третьим критерием было определение поэтического стажа. По нашему
мнению, этот критерий является малосущественным, так как подлинным поэтом
мы вправе назвать и начинающего, раз уже в первых его произведениях
блеснут искры несомненного дарования.
Под углом зрения высказанных соображений дурную репутацию получили:
Адалис, Вяч. Иванов, Анна Ахматова, группа «ничевоков» и др.
С большим вниманием и одобрением отнеслись пока только к творчеству
Асеева.
Другие поэты, видимо, будут очищены в ряде следующих собраний. Жаль
одного: публика сравнительно слабо участвует в анализе и оценке очищаемых
поэтов. Нам представляется эта форма критики и коллективного суда особенно
желательной на рабочих и красноармейских литературных собраниях, где
слушающий приучался бы сознательно разбираться в литературных ценностях и
отучился бы читать всякую белиберду, которая случайно попадает ему в руки.
Москва, 23 января 1922 г.