Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения
Том второй.
Государственное издательство политической литературы, 1956
ЧТО БЫ СДЕЛАЛ ПЕТР ВЕЛИКИЙ?1
[править]История не идет ни по плану Боссюэта, ни по плану Гегеля 2. Если б человечество развивалось по предначертанному плану, нам можно бы скрестить руки в приятной праздности: что ни делай — все пошло бы, как по-писанному. Но в действительности история представляет отсутствие плана; происшествия могут случиться, могут и не случиться, смотря по тому, какие для чего есть данные; такое или иное общественное условие, явление такого-то или иного лица меняет факты, меняет жизнь. От того именно, что вещи могут быть и не быть, всякий порядочный человек страстно принимает участие в деле общественном и по мере сил старается, чтобы вышло то, что он считает полезным, справедливым, нравственным. От этого бывает так больно, когда что идет навыворот. От этого — при известных данных, когда государство ждет какой-то новой будущности, когда люди жаждут преобразования, — так мучительно хотелось бы появления человека такого, какого мы встречаем великим деятелем в прежнем веке, но при подобных же[1] условиях — потребности и необходимости государственной перемены. Пусть условия нашего века иные, но хотелось бы, чтобы в эти новые условия опять вошла могучая личность с ясным умом и неуклонным преследованием своей цели. Хотелось бы для России опять Петра Великого!
Живо воскресает в воображении исполненное благородной силы лицо великого царя-революционера[2]. Застает он Россию в смутном положении — нечто вроде христианской Азии, где московский хан, разогнавши мелких узденей, сосредоточил власть, но посредством и под влиянием холопей, называвшихся боярами. Они окружают царя и сводят государственные вопросы на низкую степень холопских интересов — на местничество и грабеж. Россия (разделенная на воеводства, то же, что пашалыки) отдана им на разграбление. Войско не устроено[3]. Церковь хотя имеет власть, но, несмотря на недавние нововведения патриарха Никона, ни сама она, ни расколы, возникшие как противуречие ее нововведениям, не вносят в народную жизнь никакого живого начала. Народ переходит с места на место, без всякой выгоды для себя, без настоящей промышленной деятельности, без всякого понятия правосудия, вечно бродящий и везде притесненный и ограбленный царскими пашами. Россия велика, но в ней нет порядка; власть московского царя сосредоточена, а государство не сильно и перед другими народами не имеет ни голоса, ни значения; русская торговля ничтожна.
Однако Петр Великий гениальным чутьем понимает, что Россия — не Азия, что формы азиатского царедворства и полутатарские нравы не составляют ее конечной цели, что русский ум ясен и боек, что русский человек ловок и предприимчив, что надо государство поставить на иную ногу. Что же делать? Надо противопоставить азиатской косности — европейское образование, праздношатанию — порядок, бессудию — правильный суд, местничеству — понятие государственной службы; надо вызвать промышленность и торговлю, надо войти в соприкосновение с другими образованными государствами, надо правильное войско, надо создать сильное государство, которое бы стало наряду с другими европейскими народами и имело бы с ними сношения как сильный с сильным, равный с равным. Цель ясно понята; он всем для нее жертвует. Долой китайский халат царя, взлелеянного холопами; он является царем-диктатором в одежде образованного человека[4], ищет окружить себя умными людьми, какого бы звания и происхождения они ни были, и не хочет праздных бояр-холопей; от бояр-холопей он хочет, чтобы они переоделись, пересоздались сообразно с его требованиями, чтобы они делали дело, если хотят быть чем-нибудь, или оставались бы ничем. Он гонит татарское направление, он бреет боярам бороду во имя просвещения, чтобы сбрить долой азиатское невежество, гуртовое невежество целого класса, владычествующего в народе. Это не то бритье бород, которое было в прошлое царствование и происходило из противуположного направления, из трусости перед просвещением, из трусости, подозревавшей либерализм в самой невинной бородке, из направления, которое встретить в ком-либо из современных наших правителей было бы для нас так прискорбно, что вот так бы, кажется, и схватил его за руку и сказал бы: «Что вы делаете? срамитесь и отрекаетесь от живой струи русского развития ради какой-то тупой привычки к капральству. Это вас недостойно».
Петр Великий занят исключительно русским развитием; он не имеет династического интереса; казнь сына была, конечно, для него не наслаждением, а жертвою, принесенной великим диктатором народному развитию.
Для достижения своей цели, т. е. умственного и материального развития России, он делает все и делает неутомимо. Для этого он учится за границей и переносит в Россию все, что находит полезного в Европе. Он возбуждает дух промышленности и ради торговли и европейских сношений берет берег Балтики и строит новый город. Он заставляет народ быть оседлым, потому что без этого не было бы ни промышленности, ни государства. Он создает правильное войско. Он учреждает сенат и правильные суды. Он учреждает синод, т. е. подчиняет самую церковь живому началу государства. Он окончательно рушит холопское управление бояр и вводит правильную администрацию. Он учреждает академию и полагает основание науке в России.
Россия уже не азиатское племя, а государство. Петр перестает быть ханом-царем и делается императором — в первоначальном, доблестном значении слова, т. е. вождем.
Полтора века прошло с тех пор, и Россия опять в смутном состоянии и при такой же напряженности вопросов, когда государственная перемена становится необходимостью. В продолжение этого времени движение в России было большое; но движение никогда не совершается прямо, по направлению одного толчка и одной силы; оно идет по диагонали — путем, по которому толкает совокупность сил. Государство хотя и создалось, но не шло прямо по направлению, данному Петром Великим; не шло сообразно с действительным значением его мысли. Его учреждения уклонились от стези, им предполагаемой… — стези развития образованности.
Что же бы он застал в России теперь и что бы он стал делать?
Он вводил в народ оседлость и дух промышленности. Промышленность и начала развиваться, но, с другой стороны, оседлость развила до уродливости крепостное право, помещичье и государственное, которое душит промышленность. Народ задавлен или ограблен, или и то и другое разом.
Правильное войско, которое должно было стать благородным оплотом государства, чтобы всякий знал, что государство сильно, — войско имеет только наружный вид силы, а в самом деле пришло в уныние под влиянием капральства и военно-чиновничьего грабежа. Рекрутство только бесплодно истощило народ и, при жеребьевой системе, дало новый повод чиновничеству грабить его безнаказанно.
Правильные суды под влиянием общей организации чиновничества стали формальными присутственными местами, где продается правосудие. Сенат сделался ссылочным местом для превосходительных неспособностей и превосходительного лихоимства.
Администрация образовалась в правильную систему грабежа, которая давит все классы народа и грозит правительству финансовым разорением.
Наука склонила голову под ярмом многочисленных цензур, штатских и жандармских.
Всюду татарское местничество преобразилось в немецкую чинопостепенность.
Торговля страждет от бессудия, административной продажности и административного нахальства.
Синод и духовенство с своими консисториями преследуют мирных раскольников, то подводя их под наказания и ссылки, то отбирая у них книги, для них священные, с тем чтобы потом опять продавать им эти книги за невероятные цены, и воспитывают в своих семинариях то невежественных попов, которые полагают, что их мнимая ученость для того создана, чтобы дать им право увеличивать плату за церковные требы до крайнего притеснения пароду, то подготавливают в семинариях людей, идущих умножать собою и без того многочисленное чиновничество — с целью нажиться всеми неправдами.
И все это страдает безгласно, потому что правительство, вместо того чтобы сделаться вождем России, сделалось главой немецкой бюрократии, давящей Россию, и боится гласности, и, не слыша голоса действительных потребностей государства, само мчится бессознательно и влечет его за собою к гибели.
Вот как бы застал Россию теперь Петр Великий.
Но опять он бы не усомнился ни на минуту, что, несмотря на это положение, жизненные силы России велики, что от его первого толчка она сделала огромные успехи в образовании, не потому чтобы ей помогали на пути развития, а вопреки всем препятствиям, которыми ей заграждали этот путь. Он орлиным взором увидел бы, что теперь крепостное право, местничество и грабеж в форме немецкой бюрократии и безгласный хаос, над которым носится дух жандармский, составляют язвы государства. Как во время оно он вырвался из азиатских объятий холопского боярства, так и теперь он снова почувствовал бы себя вождем-императором России, а не главой холопского, немецко-татарского чиновничества и снова со всей силой ясного ума и неуклонной воли стал бы всем жертвовать для блага отечества.
Он уничтожил бы крепостное право, посредством ли общей финансовой меры или бы заставил помещиков и крестьян выбрать между собою посредников для освобождения крепостных людей с частью земли на полюбовных условиях, но положил бы срок для окончания этого полюбовного освобождения, строго наблюдая, чтобы в назначенный срок его воля была исполнена. Так или иначе, но он не отдохнул бы, пока бы не сделал этот первый необходимый шаг русского развития.
Он увидел бы, что равно судебную и административную власть пора преобразовать, но не посредством случайного уменьшения штатов и частного мнимого преследования мелких грабителей (я говорю: мнимого, потому что преследование своего своим не может быть немнимое), а посредством коренного изменения, всего, состава чиновничества. Он бы уничтожил чин, который во время оно ему казался нужным и который теперь только мешал бы ему вызвать порядочных людей к государственной деятельности. Как гениальный человек он был бы чужд мелкого самолюбия и легко бы сознавался в своих ошибках для того, чтобы исправить их. Он понял бы, что немецкая бюрократия так же вредна, как и азиатское местничество, и ясно увидал бы, что кроме правительственных контор, т. е. министерств и губернаторств, естественное и действительно разумное влечение русских людей — от крестьянской общины до благородного дворянства — иметь судей и администрацию выборную, которая давала бы избирателям отчет в своих действиях на миру, т. е. гласно. Раз увидав и убедившись в этом, переход от убеждения к исполнению у него шел бы быстро, со всей быстротой любви к отечеству, не терпящей неправды[5]. Петр Великий скорбел от неправды, от этого-то он так неутомимо быстро и действовал. Он не смотрел на свой престол, как на кресло, в котором ловко отдохнуть, и не смотрел на Россию, как дитя на учебную книгу, которую ему хочется не читать, а изрезать на игрушки. Он был одушевлен своим неутомимым умом и любовью к народу. От этого он и был великий человек.
Уничтожив чин, учредив суд и администрацию на иных основаниях, он окружил бы себя людьми достойными, к какому бы сословию они ни принадлежали. Так он делал и во время оно, когда возле него стоял Меньшиков (не тот, который был морским министром); табель о рангах — его почти предсмертная ошибка. Он умел бы выбрать людей. Дозволив всем говорить гласно, т. е., сняв с печати тяжеловесную цензуру, он избрал бы тех людей, которые всего более напечатали бы правды и всего яснее бы ее высказали; Петр Великий был бы ловец людей в смысле евангелия, а не в смысле жандармского полковника.
Он перестал бы гнести народ ненужным рекрутством и, держа войска не более, как сколько необходимо, возвысил бы его нравственное значение, избавив его от военных игрушек, театральных костюмов, а также и от начальников невежественных и грабящих.
Он перестал бы гнать раскольников, видя и в них таких же русских людей, как и прочие, да еще и очень полезных промышленников. Он обратил бы внимание и на семинарии — эти школы, существующие вне министерства народного просвещения и выпускающие законоучителей, неспособных поучать народ никакой, не только евангельской истине.
В духовенстве и войске, в администрации и суде, в народе и дворянстве — везде он преимущество дал бы науке. Он стал бы не теснить, а увеличивать университеты и давал ход их воспитанникам во всякой государственной деятельности, втолкнул бы науку в практику, приложил бы знание к делу.
Для достижения своей цели он необходимым условием поставил бы гласность, потому что ему самому нужны бы были и уши, и язык; он очень бы хорошо понял, что если он себе зажмет уши, а людям зажмет рот, — то Россия погибнет.
Да! в наше время Петр Великий с неутомимой деятельностью и гениальной быстротою уничтожил бы крепостное право, преобразовал бы чиновничество и возвысил бы значение науки.
Тогда бы Россия отдохнула и ожила к новой, великой умственной и промышленной деятельности, и правительство блистательно стало бы в уровень с современной задачей русского развития 3.
ПРИМЕЧАНИЯ
[править]1 Статья написана в первые месяцы 1857 г., не позднее мая. Предназначалась для помещения в готовившемся в марте — апреле первом листе «Колокола», но напечатана не была. Темам, затронутым в этой статье, отчасти посвящено публицистическое «Письмо к издателю» Огарева, вошедшее в 1-й лист «Колокола». (См. настоящее издание, т, I, стр. 194.)
Впервые статья опубликована по копии С. А. Переселенкова в журнале «Литературное наследство», т. 39—40, М. 1941 г., стр. 317—321. При сличении с подлинником обнаружились досадные ошибки, вкравшиеся в публикацию и исправляемые в настоящем издании. Нами воспроизводятся пометки и поправки А. И. Герцена, сделанные им на полях рукописи.
Текст установлен по черновому автографу в тетради, содержащей статьи и записи первой половины 1857 г. Тетрадь хранится в ОРГБЛ (ф. Г. — О. VI. 19. № 22, л. 27—34).
2 Одновременно с настоящей статьей Огарев писал статью «Движение русского законодательства в 1856 году», где также высказывал свое отношение к различным течениям в исторической мысли. (См. настоящее издание, т. I, стр. 115.) См. также его замечания о Боссюэте и Гегеле в заметках «Пролегомина ад гисториософиам», впервые публикуемых в настоящем томе, стр. 49.
3 Рукопись не окончена Огаревым. В той же тетради сохранился план статьи. Приводим его полностью:
«1) Обстоятельства и личности. Одинакие личности при разности цивилизаций сохраняют свой характер. 2) Что значит государственная цель и достигание оной. 3) Фигура Петра Великого. 4) Положение вещей при Петре Великом и современное. 5) Крепостное состояние при П[етре] В[еликом] и современное. 6) Как бы шел П[етр] В[еликий] к решению современной задачи крепостного состояния. 7) Эмансипация и образованность. 8) Чиновничество при П[етре] В[еликом] — Перенесение местничества родового в местничество правительственное. 9) Как бы предпринял П[етр] В[еликий] вопрос чиновничества в наше время. Администрация и избирательство. 10) Юридическая Россия при П[етре] В[еликом] и современная. 11) Просвещение при П[етре] В[еликом] и современное. 12) При П[етре] В[еликом] правительство выше нации; при Николае ниже нации. 13) Теперь требуется правительство выше нации. 14) Шаткость и решительность. 15) Что опасно и что нет. 16) Воззвание к правительству».
- ↑ Далее зачеркнуто: «Животрепещущих». — Ред.
- ↑ Слова «исполненное благородной силы» вписаны над строкой, слово «революционера» — над зачеркнутым «бунтовщика». Против этого места Герцен написал карандашом: «гениальной», очевидно, взамен эпитета «благородной». — Ред.
- ↑ Фраза переделана из: «Армия не организована». — Ред.
- ↑ Против этих слов Герцем написал карандашом: «(простого офицера?)». — Ред.
- ↑ Далее в рукописи зачеркнуто слово «Да!». — Ред.