Что сделает ваш штык против этого? (Que fera votre baïonette contre ceci?)[править]
Действие орудия Кольта на стрельбище в Рэннимеде. 2,250 выстрелов частым огнем (без прицеливания), выпущенные против мишени, изображающей развернутую роту (96 фут. по фронту), с разстояний в 1,200, 1,000, 800 и 500 ярдов. Попало 1,220 пуль, т. е. 54,22%.
Этот рисунок и помещенный ниже присланы мне в начале ноября этого года не знаю кем, при следующей вырезке тоже не знаю из какой французской газеты:
«Во французской и русской армиях есть группа личностей, которые возводят в догмат систему превратных идей. Можно присвоить этому догмату разные клички: назовем его, пожалуй, «поклонением штыку».
«Откуда идет эта тенденция? Из лени, объяснили мне как-то. Некоторые господа, находя, что воинское искусство слишком видоизменяется и что приходилось бы слишком многому учится, дабы не отставать, придумали отрицать огулом все усовершенствования. В России это противодействие новому искусству скристаллизовалось на великом имени Суворова. Сидят на его фразе: «пуля дура, штык молодец».
«Разглагольствуют, что если бы Суворов воскрес, он сделал бы и то, и се. По моему мнению, в высшей степени непочтительно рядить великого покойника в ослиный колпак, который приходится по их голове. Мой противник[1] находит, что Суворов одел бы своих людей в белое и устремил бы их против необстрелянных укреплений, по примеру генералов Криднера и Шаховского под Плевной (с каким успехом — известно). Но я могу точно утверждать, что если бы Суворов меж нас появился, то прежде всего справился бы о результатах школ стрельбы, о пушках Гатлинга, Максима, Гочкисса и о новой артиллерии.
«Но в действительности, желая бороться с известными тенденциями, пришлось бы начать очень свысока и очень издалека. В таком случае мы вышли бы из военного искусства и вступили бы в область психологии. И тогда, как обыкновенно, мы открыли бы, что корень зла таится в первоначальном воспитании детства[2].
«Но показать, каким путем ребенок, воспитанный рутиной, у которого личная предприимчивость не была развита, пренебрегает, став военным, известными приёмами и ищет других, мы не берёмся: это выходит из рамок нашей настоящей темы. Мы хотим только привлечь внимание к действительности современной стрельбы и предостеречь против роковой фразы: «атакуйте неприятеля, не думая о потерях».
«Перед Хартумом Махдисты пренебрегая ночными атаками, не воспользовавшись симумом, дувшим в течение двух дней, бросились в одно прекрасное утро на англичан, на точном основании поучений генерала Драгомирова. Никогда не было видано более блестящей храбрости. Людские волны набегали одна за другой. Вечером 20,000 махдистских трупов покрывали поле сражения. У англичан не было и ста убитых.
«Обратимся к Бурам. Вот вооруженные мужики, у которых постоянной военной организации нет. Во всяком случае и тени ея не было в 1880 году.
«Они дали четыре сражения против цвета английской армии, шотланцев и линейных войск: 1) Branker Spruit: все английские офицеры убиты или ранены, треть состава выведена из строя. Противник невидим. 20-го декабря 1880 года.
2) Laing’s Neck: 250 убитых или раненых англичан. 28-го января.
3) Ingogo: англичане спаслись чудом от поголовного истребления. Потери: 200 человек из пятисот. Все офицеры вне строя. 8-го февраля.
4) Majuba: англичане на вершине горы теряют треть их состава. Их генерал убит. 27-го февраля.
Во всех этих стычках потери Буров были ничтожны.
Конечно, Буры будут раздавлены[3].
«Население в 300,000 душ не может сопротивляться империи в 350 миллионов подданных, но мы не к этому ведём. Европа подла́, это касается ея.
«Что нас заботит, это — чтобы перестали проповедывать солдатам, что нужно идти на бойню, как Махдисты в Хартуме или русские под Горным Дубняком. Нужно внушать солдату необходимость убивать возможно больше неприятелей, а себя сохранять невредимым для службы отечеству.
«Нужно поощрять в деревнях стрельбу по воскресным и праздничным дням и подражать в этом швейцарской организации.
«Нужно, наконец, чтобы наши офицеры тщательно изучали нынешнюю войну, замечая, что Буры сражаются против людей, которые очень любят поберегать свою шкуру.
«Английские командиры столь же известны заботою о сбережении их людей, как русские знамениты обратным.
«В 1857 году генерал Вильсон бомбардировал Дели. Один из нетерпеливых офицеров заметил, что можно уже идти на штурм.
— Знаю, молодой человек, но два часа спустя я, вероятно, потеряю пятью или шестью человеками меньше.
«Не мешает также вспомнить генерала Гавелок, добровольно отказавшагося от прекраснаго маневра из опасения потерять много народа. Англичане гордятся подобными фактами, хотя в их храбрости на полях сражений никто не сомневается».
Орудие Кольта, передок и патронная двуколка Дэндональда.
На приложенный выше рисунок я мог бы ответить тоже рисунком такого содержания: нарисуй картечницу; вместо живой прислуги пририсуй к ней чучела, а против нея солдат, устремляющихся в штыки на эти чучела, и подпиши: «Что сделает ваша картечница против этого?
Впрочем, я покладлив и согласен даже на то, чтобы вместо чучел нарисовали живых людей, только картечницу с пустым зарядным ящиком, т. е. уже расстрелявшею свои патроны. Неблагосклонный читатель воскликнет, конечно, что мой рисунок нелеп. Будьте снисходительны и справедливы, г. читатель, и признайте, что он ничем не нелепее рисунка, который помещён выше. Там картечница стреляет по беззащитным мишеням, у меня атакуют беззащитную картечницу. Значит, разницы между рисунками нет. Переносить на людей результат, получаемый по мишеням, — приём наглядный и, пожалуй, практичный, но не логичный и годен только как реклама, чтобы пустить пыль в глаза заказчикам.
В этом мой ответ на вопрос: «Что сделает ваш штык против этого?»
Кто хочет сделать добросовестное сравнение, тот должен брать данные однородные: у вас картечница, и у меня картечница; при вашей картечнице пехота и при моей тоже пехота; тогда и сравнивайте. Но тогда получите совсем другой вывод: именно тот, что вы перестреляете у меня кое-кого, и я у вас тоже. Но сколько бы мы ни стреляли, ни вы, ни я решительного результата не добьемся, пока сначала не сблизимся, а потом не сойдёмся на штыки.
И потому вышеприведённый рисунок хорош, как сказано, для рекламы, для пускания пыли в глаза, дабы выудить побольше заказчиков, но тактического значения никакого не имеет, ибо равные за равные сокращаются и в конце концов все же остаётся человек против человека, и одолеет из них тот, который более способен сойтись на штык или, что то же, меньше озабочен сохранением драгоценных дней своих.
Правда, теперь сходятся на штыки редко, ибо в большинстве случаев одного выраженного желания сойтись на эту дистанцию достаточно, чтобы неприятель побежал. Но это говорит за штык, а не против штыка. Чем же он виноват, если народ стал жидок, и что его не только не хлопочут укрепить, а напротив стремятся ослабить нелепыми проповедями?
Обратимся к французской статейке.
В ней неизвестный автор борется победоносно... с противником, которого сам себе сочинил. Я не почтил бы его возражением, если бы речь не шла о модной болезни огнепоклонничества, имя же одержимым ею легион.
До сих пор мне случалось спорить с людьми, которые, по нетерпению или по чему другому, не имеют обычая дочитывать до конца то, что они оспаривают; мой настоящий оппонент представляет явление новое и оригинальное: он читает только концы, перескакивая начала. Он прочел: «пуля дура, а штык молодец», а не прочел того, что́ стоит перед этим заключительным афоризмом. Напомню ему это: «Береги пулю на три дня, а иногда и на целую кампанию, когда негде взять; стреляй редко, да метко; штыком коли крепко; пуля обмишулится, штык не обмишулится». Если бы он это прочёл, то, может быть, и воздержался бы от праздной забавы спорить с самим собой. В вышеприведенных, им пропущенных, словах заключается полное учение как о свойствах огнестрельнаго и холоднаго оружия, так и о взаимоотношении их между собою — учение, коего никакие усовершенствования огнестрельного оружия опрокинуть не могут.
Действительно: 1) чем оружие будет скорозаряднее, тем забота о снабжении патронами будет заявлять о себе настоятельнее; следовательно, «береги пулю».
2) Чем оружие бьет более метко, тем более нелепою является бестолковая трескотня, основанная, как при гладком оружии, на том, что пуля виноватаго найдет. Из картечницы, правда, можно изрешетить мишень; но ведь человека достаточно убить или вывести из строя только один раз; все, сверх того попавшее, сколько бы его ни было, пропадает даром. Следовательно «стреляй редко, да метко». «Редко» не в буквальном смысле этого слова, а в том, что нужно выбирать такия мгновения для стрельбы, в которые она может дать наибольший результат. Ведь стреляет не машина, а человек; и если его не утвердить в этой мысли, то, при понятном во время боя волнении, он тем больше потратит без толку патронов, чем оружие скорозаряднее. А при этом и самое совершенное оружие рискует обратиться в безобидную палку; и тем скорее, чем оно будет совершеннее, раз что все патроны будут разстреляны до сближения на дистанцию штыка.
3) «Пуля обмишулится (т. е. летит на ветер), штык не обмишулится» (т. е. промаха не даст, если человек воспитан к штыковой работе). Тот же великий покойник высказывает эту истину, в инструции Австрийцам в 1799 г., на языке, иностранцам более понятном: «Штыком один человек может заколоть трех и четырех, а сотня пуль летит на воздух». Да притом ружьё нужно заряжать, а штык всегда заряжен. Разве и теперь это не верно?
Вот в чем заключается дурость пули и молодечество штыка, и это остаётся верным теперь, и останется верным навсегда, также как было верным сто лет тому назад.
Когда неизвестный оппонент приводит в пример Махдистов, то, еще раз, он спорит не со мною, а с самим собою.
Если он воображает, что я проповедую атаку без подготовки, то весьма ошибается; в чем он мог бы убедится, справившись с тем, что я писал. Он нашел бы там, между прочим, что я рекомендую ночныя атаки не только для тех, которые, как Махдисты, почти не имеют огнестрельного оружия (или имеют его допотопное), но и для тех, которые его имеют. Он прочел бы и указание на то, как сам Наполеон выдерживал противника под огнём по десяти—двенадцати часов прежде, нежели начать решительную атаку. В этом кажется нельзя усмотреть, будто я пренебрегаю огнем. Если он эту проповедь считает заслуживающею ослиного колпака, то я охотно готов его носить, и не променяю конечно на его колпак мудреца трусости, себялюбия, своекорыстия, самосохранения.
Он прислал мне рисунок стрельбы по мишеням: неужели он, принимаясь толковать об этих предметах, даже и того не уразумея, что стрельба меняет характер, когда не только вы стреляете, но и в вас стреляют?
Из этого мой неизвестный оппонент, может быть, уразумеет, что Махдисты атаковали именно не так, как поучает генерал Драгомиров, если при атаке не приняли в расчёт ни того, что они огнём подготовить атаку не могут, ни того, что они могли бы воспользоваться ночью и симумом. Если бы они читали то, что генерал Драгомиров писал и с оным соображались, может быть они и не сделали бы такой ошибки. Но они конечно не подозревают и о существовании сказанного генерала, не говоря уже о его писаниях; и потому сопоставлять эти писания с их образом действий — шалость со стороны моего оппонента, может быть и игривая, но мало опрятная: ибо и в борзописании не мешает сохранять оттенок порядочности.
Поговорив о том, что пренебрежение к огню (как читатель видит, мнимое) происходит из лени и от рутинного воспитания в детстве, он заявляет, что в разбор этих тем не вдается, а хочет только привлечь внимание к действительности современного огня и предостеречь против роковой фразы: «атакуйте, не взирая на потери». Напрасная забота: действительность современного огня везде и всеми принимается во внимание и без его приглашения, а многими даже более, чем следует; что же до фразы, ненравящейся неизвестному автору, то и здесь он остался верен себе, т. е. схватил конец и опустил начало, ибо она относится не к бою в его совокупности, а только к заключительному акту его, именно к атаке в штыки. И само собою разумеется, что тут поздно думать о потерях.
Кто в эту минуту ими озабочен, тот конечно даст тыл.
Неудача второй Плевны объясняется не пренебрежением к огню и не белыми рубахами, а тем, что единоначалия не было и позиция была растянута.
Буры стреляют прекрасно именно потому, что стреляют не по-регулярному, а по-охотничьи, т. е. не иначе как по намеченной цели. На это намекают между прочим громадныя потери англичан в офицерах. И я всегда стоял, и теперь стою, именно за такую стрельбу, а не за бестолковую трескотню; из картечниц ли она, или из ружей — всё равно.
Внушать солдатам необходимость убивать возможно больше, а себя сохранять — пустой, а во второй половине даже — вредный совет. Обучение стрельбе отвечает первой половине совета[4]; вторая отвечает инстинкту самосохранения, который говорит в бою и без специальных внушений более, чем то желательно. В солдате должно прежде всего развивать и укреплять самоотвержение. Кто этого не понимает, тот в нашем деле ничего не понимает. Солдат не должен себя беречь, начальник должен его беречь. Большая потеря людей в бою — к славе солдата и к бесславию начальника, если она произошла не от трудностей самого дела, а от нераспорядительности начальника.
Кто воспитан на штыке, и стрелять будет спокойно; кто воспитан только на стрельбе, в штыки неохотно пойдет, а чаще и совсем не пойдет.
Он слишком надеется на то, что пулей не допустит до себя противника, и конечно конфузится, когда это не удается.
Губить других в бою, не рискуя самому погибнуть, нельзя, как это ни приятно личному самосохранению. Это то же, что ловить птиц насыпанием соли на хвост.
Могут быть исключения, как, напр., при засадах; но и эти исключения дают возможность губить без риска погибнуть только в первые мгновения стычки. А, как общее правило, это неосуществимая мечта при мало-мальски одинаковых условиях вооружения и положения противников. Учить нужно труднейшему, а не легчайшему, ибо кто может больше, может и меньше, чего наоборот сказать нельзя.
Швейцарский обычай упражнения в стрельбе по воскресным и праздничным дням в деревнях — прекрасный обычай; и кто может его у себя применить, но этого не делает, конечно совершает большую ошибку. Но не всегда и не везде он может быть применим, по многим соображениям, о коих здесь распространяться не к месту.
22 ноября
1899 г. Киев.
PS. Уже когда эта заметка была готова, я прочел в «Новом Времени» выдержки из разобранной здесь статьи, с комментариями какого-то Кавказца; оказалось, что статья принадлежит г. Горлову, известному и своею боевою опытностью, и тем, что он пропустил через свои руки десятки тысяч солдат в мирное время, и наконец теоретическими исследованиями по вопросам воспитания и образования войск. Завидный талант быть специалистом по всем предметам и по многим иным! Как же ему не знать, что солдата должно прежде всего учить поберегать себя в бою?! Не он ли прислал и прилагаемые тут рисунки?
PPSS. На днях узнал также великую новость, которую можно сравнить только с открытием Америки: именно, что Суворов вовсе не пренебрегал стрельбой! Об этом, правда, можно было догадываться и прежде, из его «Науки побеждать» (см. «Стреляй сильно в мишень, из экономии пуль двадцать свинцу немного сто́ит... «Стреляй редко, да метко»); но теперь это открыто во вновь открытых неизданных документах, следовательно много интереснее и поучительнее!
- ↑ Противник, созданный себе самим автором.Примеч. переводчика.
- ↑ Можно пожалеть, что автор этого не сделал. Там, где человек важнейший фактор, без психологии обойтись нельзя.Примеч. переводчика.
- ↑ Бог весть.Прим. перев.
- ↑ Теперь нет армии, в которой не обучали бы стрельбе и не высчитывали процентов попадания даже до сотых долей.