Чудо-богатырь (Дмитриев)

Чудо-богатырь
автор Дмитрий Савватиевич Дмитриев

Опубл.: 1899. Источник: az.lib.ru • (О А. В. Суворове).

Дмитрий Дмитриев.
Чудо-богатырь

I

Русское войско под командованием Суворова окружило турецкую крепость Измаил. Крепость эта считалась неприступной: одною стороной примыкала она к Дунаю и была защищена здесь высокой каменной стеной, а с других сторон ограждена была четырехсаженным земляным валом с глубоким рвом. 250 больших пушек и 40 тысяч гарнизона охраняли Измаил под началом опытного и храброго сераскира Аудузли-паши.

У Суворова же было только 28 тысяч солдат, и то ослабленных, изнуренных продолжительными походами и недостатком провианта.

Стоял декабрь 1789 года, хотя от непрерывных дождей всюду были грязь и слякоть.

Суворов немедля приказал готовиться к приступу.

Стали готовить лестницы и фашины ставить батареи в 40 саженях от крепости; пушек было мало, и турки только посмеивались над русскими.

За несколько дней до штурма в действующую армию под Измаилом прибыл из Бендер князь Борис Пронский, молодой, красивый гвардейский офицер.

Суворов принял князя Бориса, сидя на обрубке дерева перед простым столом, заваленным картами и бумагами. На графе была надета солдатская куртка из толстого зеленого сукна; седые редкие волосы на его голове были взъерошены; бледный, исхудалый, он не совсем еще оправился от тяжелых ран, полученных им в сражении при Очакове.

— Добро пожаловать, — сказал он князю. — Из каких краев изволил к нам пожаловать?

— Из Бендер, ваше сиятельство. У меня есть письмо от его светлости князя Потемкина.

— Письмо? Ну, подавай его сюда… Ты получаешь назначение состоять при действующей армии. Что ж, хорошо! Нашего полку прибыло, — прочитав письмо Потемкина, с улыбкою проговорил Суворов. — Князь советует пустить тебя в дело. Что, славы захотел? — насмешливо спросил Суворов.

— Нет, ваше сиятельство, я не добиваюсь ни славы, ни почестей.

— Так зачем же ты сюда приехал?

— Я дворянин и офицер, и мой долг обязывает меня быть при армии, — тихо ответил Пронский.

— Хорошо, — одобрил Суворов. — Ну тогда иди, устраивайся. Назначаю тебя под команду полковника Кутузова.

Когда молодой князь вышел из палатки Суворова, уже стемнело и солдаты разожгли костры и грелись около них. Князь направился к одному из костров, но вдруг его окликнули.

— Князь Борис, тебя ли вижу? — идя с распростертыми объятиями к Пронскому, весело воскликнул молодой ротмистр Дмитрий Николаевич Жданов, школьный товарищ и друг князя Бориса Пронского. — Какими судьбами?

— Долго рассказывать…

— Пойдем в мою палатку, там за чайком и поговорим.

— Смотри-ка, Хомяк, какого гостя я привел, — войдя в палатку, обратился Жданов к своему денщику.

Прозвище Хомяк денщик получил за свою неповоротливость и за нерасторопность. Старик денщик душой и телом был предан своему господину, молодому ротмистру, и любил его.

— Ах, ваше сиятельство! Вот радость-то!

— Ладно, Хомяк, приготовь-ка нам кипятку для чая да неси ром.

— Сейчас, сейчас! — Хомяк медленно вышел из палатки.

— Ну, теперь скажи, что привлекло тебя на эту кровавую бойню? Ведь ты, как мне помнится, всегда был против войны…

— Знаешь, Дмитрий, я просил бы тебя об этом не спрашивать до времени. Я сам расскажу тебе, только не теперь, — тихо ответил князь.

— Странно!.. Уж не влюблен ли ты? — пристально посматривая на приятеля, спросил Жданов.

— Нет… нет… — вспыхнув, ответил ему Борис.

Тут беседа приятелей была прервана приходом Хомяка. Он доложил ротмистру, что его желает видеть начальник дивизии.

Жданов поспешил к дивизионному, а князь Борис направился в свою палатку.

II

На крутом, обрывистом берегу Волги красиво раскинулась родовая усадьба князей Пронских, состоящая из огромного каменного дома с колоннами и еще двух домов, где помещался многочисленный штат дворовой прислуги.

К дому примыкал огромный сад и парк. В саду было много фруктовых деревьев, каменная оранжерея и парники, множество статуй, беседок затейливой архитектуры и мостиков, перекинутых через ручейки и канавки.

В двух верстах от княжеской усадьбы, тоже на берегу Волги, стояло большое село Михалково — родовая вотчина князей Пронских.

Семья старого князя была не многочисленна и состояла только из его жены Елены Гавриловны и единственного сына Бориса, двадцатилетнего красавца, офицера-гвардейца.

Нечего и говорить о той любви, которую питали отец и мать к Борису; в нем они видели продолжение своего именитого рода.

Молодой князь тоже сердечно любил своих родителей. Борис с десяти лет жил в Петербурге, в доме своего отца. (У Пронских был на Невском проспекте огромный каменный дом.) Став офицером, он послужил некоторое время, взял продолжительный отпуск и в начале мая приехал в Михалково, после душного, пыльного Питера родная усадьба показалась молодому князю земным раем.

Воспитываясь в Петербурге, Борис редко бывал в Михалкове и теперь, пользуясь удобным случаем, не выходил из заповедного леса, который находился невдалеке от усадьбы.

Однажды ранним утром князь Борис отправился в лес на охоту в сопровождении своего преданного и верного слуги Митяя.

Проходя лесною дорогой, князь под ветвистым деревом увидел сидящую красавицу, с очаровательным лицом, покрытым матовым румянцем и большими голубыми глазами.

На девушке надета была чистая кисейная рубашка и голубой атласный сарафан. На голове у красавицы был венок из ландышей. Завидя молодого князя и сопровождавшего его Митяя, молодая девушка испугалась и быстро встала.

— Я напугал тебя, красавица? — тихо спросил Борис, любуясь ее красотой.

— Да… я… я не ждала такой встречи.

— Скажи, милая, ты откуда?

— А вам на что, князь! — бойко ответила ему красавица, улыбаясь.

— Как, разве ты знаешь, кто я? — удивился Борис.

— Да, знаю.

— Почему же не хочешь мне сказать, откуда ты?

— Зачем вам знать?

— Как зачем? Чтобы познакомиться.

Молодая девушка громко засмеялась.

— Чудно… Вы князь, богатый, именитый, а я что… бедная поповна…

— Ты поповна? — с оживлением спросил у красавицы молодой князь, поймав ее на слове.

— Ах, глупая, вот проговорилась-то! — спохватилась та.

— Из какого же вы села? — переходя с «ты» на «вы», спросил Борис.

— Из Михалкова.

— Как! Вы дочь отца Василия? — удивился Пронский. — А как вас звать?

— Анной, — ответила молодая девушка.

— Дозвольте, Анна Васильевна, мне бывать у вас?.. Я давно собираюсь навестить вашего отца, с ним я хорошо знаком…

— Что ж… приходите… будем рады… — вспыхнув, сказала красавица.

— Дозвольте, Анна Васильевна, проводить вас до вашего дома.

— Зачем, я и одна дойду… тут не далеко. Простите, князь!

Проговорив эти слова, молодая девушка быстро пошла по лесной тропинке, которая вела в село Михалково.

Долго смотрел ей вслед молодой князь: редкая красота поповны с первого же раза произвела на него сильное впечатление.

Отец Василий, священник села Михалкова, пользовался любовью и уважением всего прихода. Лет тридцать священствовал он в Михалкове; при нем и при его содействии построен был каменный храм, главным вкладчиком и соорудителем которого был князь Георгий Александрович.

Отец Василий жил в своем чистеньком небольшом домике с единственной дочерью Анютой. Прошло уже лет десять, как он овдовел. Первое время вдовства хозяйство у него вела сестра-старушка, а как подросла Анюта, стала и она помогать тетке.

Молодая девушка была хорошая, расторопная хозяйка, а все свободное время отдавала чтению. Книги были единственным любимым развлечением Анюты.

Отец Василий был вхож в княжеский дом. В большие праздники князь приглашал его к своему столу, но ни сам он, ни жена его никогда не заглядывали в домик священника.

Каково же было удивление отца Василия, когда около его домика остановилась роскошная коляска, из которой вышел молодой князь в форме гвардейского офицера.

— Анюта, Анюта, посмотри, кто приехал — от чудеса! — поспешно показывая дочери в окно на князя Бориса, промолвил отец Василий.

Анюта вспыхнула.

Старик поспешил к князю и, ласково и приветливо встретив его, усадил на почетное место.

— Вот я и у вас, Анна Васильевна!.. Не ждали? — проговорил князь, любовно посматривая на молодую девушку.

— Признаюсь, князь, не ждала я вас так скоро.

— И знаете, из-за кого я приехал?

— Нет, князь, не знаю.

— Из-за вас… из-за одной вас.

— Зачем вы так говорите, князь, зачем? — с упреком промолвила красавица.

— Разве правду грешно говорить?

Такой разговор происходил между ними в отсутствие отца Василия, который, заботясь об угощении, сам пошел хлопотать по хозяйству.

Князь Борис почти до вечера пробыл у священника и стал затем чуть не каждый день бывать в домике отца Василия и подолгу там оставаться; он полюбил красавицу Анюту, и молодая девушка тоже не могла не полюбить красавца князя.

Частое пребывание Бориса в доме священника скоро перестало быть тайной для старика князя.

Однажды между князем и его женой, в отсутствие Бориса, произошел такой разговор:

— Что с нашим сыном? — спросил он свою жену. — Неужели он влюбился в простую поповну?

— Большой беды я здесь не вижу, — спокойно ответила Елена Гавриловна.

— Вот как?! — сердито воскликнул старый князь. — Но не забывай — увлечение может перейти в страстную любовь, а любовь — в неравный брак.

— Ну, до этого еще далеко. Наш Борис воспитан и благоразумен. Он никогда не решится жениться на поповне.

— Гляди, не ошибись. А если их увлечение зашло слишком далеко, тогда что делать? — сердито спросил у жены князь Георгий Александрович.

— Тогда… тогда надо обеспечить «поповну» и подыскать ей подходящую партию, — совершенно спокойно ответила княгиня.

Князь вопросительно посмотрел на жену.

— И надо подыскать партию для Бориса, — добавила она.

— Но где здесь, в глуши, найдешь хорошую невесту? — возразил князь.

— Сегодня же я напишу приглашение графу Григорию Платоновичу: он давно собирался к нам приехать погостить со своей дочерью, — улыбнулась княгиня и вышла из кабинета мужа.

Михалковской усадьбой князя Пронского управлял старик Матвей Ильич, из крепостных.

Князь Георгий Александрович, ценя верную и преданную службу Матвея Ильича, дал ему в награду «вольную», вопреки желанию его самого.

— Что вы-с, ваше сиятельство, зачем мне вольная? — сказал князю Матвей Ильич, чуть не до земли кланяясь, когда Георгий Александрович протянул ему официальную бумагу, в которой написано было, что Матвей Ильич с его единственным сыном Сергеем освобожден от крепостной зависимости.

С трудом удалось князю Пронскому вручить вольную своему старому слуге.

Матвей Ильич, от природы добрый, тихий, был любим всеми михалковскими мужиками, — ласково управлял он усадьбой; за то и крестьяне готовы были за своего управителя в огонь и в воду.

Жил он в небольшом отдельном домике, который находился невдалеке от Михалкова и в нескольких шагах от княжеской усадьбы.

Вся семья Матвея Ильича состояла из одного сына Сергея, молодого, красивого парня. Жену свою он похоронил уже давно, — тогда маленькому Сереже было всего только пять лет. Рос мальчик на руках своего отца; когда подрос, стал ходить обучаться грамоте к отцу Василию, где учился вместе с его дочерью Анютой. Отец Василий находился в дружбе с Матвеем Ильичом, он любил и уважал старика управителя, полюбила его сына.

Шли годы, и постепенно у Сергея детская невинная привязанность к поповой дочке обратилась в пылкую пламенную любовь.

Сергей надеялся на взаимность, но жестоко ошибся. Молодая девушка любила его только братскою, родственною любовью. Кто знает, со временем она, может быть, и полюбила бы Сергея, и вышла бы за него замуж, — отец Василий и Матвей Ильич рады были породниться, но встреча ее в лесу с князем Борисом разбила эти его мечты.

Сергей скоро узнал об этом: частые приезды молодого князя в домик священника бросались в глаза.

Однажды Сергей решился объясниться с молодою девушкой.

— Что это князь повадился так часто к вам ездить? — ревниво проговорил он, обращаясь к Анюте.

— Что ж… пусть ездит, если ему нравится! — весело ответила молодая девушка.

— Тебе смешно. А каково мне? Ведь я… я… люблю тебя… — чуть слышно проговорил Сергей, опустив голову.

— Любишь?.. Ты меня любишь?..

Молодая девушка удивилась и испугалась этих слов.

— Да, да!.. Люблю пуще света белого, сильней жизни!..

— Ах ты мой бедный!.. Бедный!..

— А ты?.. Ты?! Князя любишь?! — не спросил, а закричал бедный Сергей.

— Да, — тихо призналась Анюта, и Сергей, застонав, бросился вон из сада.

Матвей Ильич, узнав вскоре обо всем, Долго обдумывал, как помочь любимому сыну, как от горя, от тоски его освободить. И однажды утром отправился он к отцу Василию.

— Что это ты спозаранку пожаловал? Или дело есть? — удивился отец Василий.

— Дело, отец, большое дело, серьезное.

— Ну, ну, сказывай, что такое?

— Увези дочь свою куда-нибудь на время… припрячь…

— Ильич, да ты здоров?

Священник с удивлением посмотрел на приятеля.

— Я-то здоров. Вот ты-то, видно, не совсем.

— Я?

— Да, ты. Князь Борис Георгиевич зачем так часто у тебя бывает?

— Ты вот что… Его сиятельство по расположению у нас бывает.

— Эх ты, простота, простота! Ничего ты не видишь, ничего не знаешь!

— Да что видеть? Что знать?

Отец Василий ничего не знал о любви между князем и дочерью. Теперь же слова старика управляющего смутили его душевный покой.

— Твоя Аннушка приглянулась князю Борису Георгиевичу! — тихо проговорил Матвей Ильич.

— Не может быть?! — испугался отец Василий.

— Только ты этого не видишь.

Бедный священник чуть не плакал.

Матвею Ильичу стало его жаль.

— Да ладно, отец… Что сокрушаешься прежде времени. Дело поправимое.

— Поправимое, говоришь; а как его поправить-то? Как? Научи, Ильич, наставь!..

— Говорю, увози подальше дочку; схорони ее от княжеских глаз.

— Да, да, я увезу Анюту, я спрячу ее. Спасибо за совет, друг! Не то, Ильич, у меня в мыслях было: хотел я Анюту выдать за твоего Сергея, скажу тебе откровенно.

--; Да я и сам думал с тобой породнится. Ну да не сокрушайся прежде времени; может, наши думки заветные и сбудутся.

— Пошли Господь!

Отец Василий усердно перекрестился.

Священник проводил до ворот своего приятеля и, вернувшись в горницу, прошел прямо в комнату своей дочери.

Молодая девушка только что встала с постели и причесывалась.

— Здравствуй, отец! — весело проговорила она и крепко обняла священника.

— Здравствуй, Анютушка, здравствуй! Ну, как ночку спала, моя голубушка?

— Хорошо, отец, спасибо…

— А я ведь, дочка, с тобой пришел поговорить.

— Говори, отец, я слушаю…

— Видишь ли, я… я хочу спросить тебя про князя.

— Про князя? — удивилась молодая девушка.

— Да… Скажи мне, дочка, откровенно, ты любишь князя Бориса Георгиевича? — смотря в глаза дочери и собравшись с силами, спросил отец Василий.

— Отец!.. — молодая девушка со слезами бросилась к нему и обняла.

— Говори, моя умница, говори… — гладя ее по голове, настаивал священник.

— Я люблю князя!

— Любишь? — совсем упавшим голосом переспросил отец Василий.

— Да, люблю, и он тоже меня любит!

— Любит ли? — возразил дочери отец Василий.

— Любит, любит!

— Ах, дочка милая, княжеская любовь не по нам. Не верь ты той любви! — предостерегал свою дочь священник.

— Любви князя Бориса я верю.

— А к чему эта любовь приведет? Ты думаешь, молодой князь на тебе жениться?

— Отец, об этом я не думала.

— Не думала? А надо, Аннушка, подумать, надо…

— Оставим это! Мне тяжело, отец… тяжело! — со слезами сказала молодая девушка.

— Ну, ну, не будем, дочка, говорить, не будем. Поговорим о другом… Надумал я в гости к сестре Елене в Никольское съездить.

— Когда?

— Да завтра… Может, и ты, дочка, со мной поедешь? — робко спросил у дочери священник.

— Поеду… И мне хочется повидать тетю Елену.

— Вот и поедем! — обрадовался отец Василий.

«У сестры я оставлю гостить Аннушку, пока князь молодой не уедет из усадьбы», — подумал священник.

На другой день, ранним утром, из ворот дома отца Василия выехала простая телега, в которой сидели он сам и его дочь Аннушка. На облучке сидел Ванюха, единственный батрак священника.

Однако не успели ни далеко отъехать, как позади раздался конский топот; кто-то быстро ехал, как видно, стараясь догнать их.

— Кто-то скачет, — проговорил дочери священник.

— Да, я тоже слышу.

Едва Анюта проговорила эти слова, как с кибиткою поравнялся молодой князь Борис Пронский.

— Куда это, отец Василий, вы собрались? — приостанавливая своего коня, спросил князь. — А, и Анна Васильевна! Здравствуйте!

— Здравствуйте, князь, — с улыбкою радости проговорила молодая девушка, ласково смотря на Бориса Пронского.

— Вам желательно, князь, узнать, куда мы едем? — сухо спросил священник.

— Да.

— А дозвольте узнать, ваше сиятельство, для чего вам надо это?

— Я вас не понимаю, отец Василий, — ответил молодой князь, удивленный и сконфуженный резким тоном священника.

— Не понимаете?

— Да, не понимаю…

— Если угодно, я объясню. Иван, останови коней-то!.. — промолвил-священник и слез с телеги.

Князь спешился, и они отошли от телеги.

— Так вот, ваше сиятельство, как вы намерены поступить с моей дочерью? — прямо спросил священник.

— А, — понимающе кивнул князь, — стало быть, вам известно о нашей любви?..

— Да, и ничего хорошего от этой любви я не жду-с.

— Почему?

— А потому что вы не женитесь на моей дочери…

— Вы так думаете?

— Да.

— Но я как раз сегодня хотел просить руки вашей дочери.

— Вы… вы хотите…

Священник не договорил: он был взволнован и удивлен.

— Да, я хочу жениться на вашей дочери. Я надеюсь, с вашей стороны препятствия не будет?

— Помилуйте, ваше сиятельство… Это такая честь… Только вот как ваши родители…

— О, насчет этого не беспокойтесь, — отец и мать будут рады моему счастью. Так вы согласны, почтенный отец Василий, назвать меня своим зятем? — спросил молодой князь у священника.

— Я… я душевно рад. Анюта, Анютушка!.. Какая радость-то!.. — взволнованно воскликнул священник, обращаясь к дочери. — Уж теперь мы поездку к сестре отложим!

— Что такое, отец?..

— Да вот… нет… князь Борис Александрович сам тебе расскажет. Иван, поворачивай коней!

Молодая девушка была счастлива: она догадалась, о чем говорил ее отец с молодым князем.

Батрак Ванюха охотно повернул коней обратно в село Михалково и поехал рысцой.

В тот же день у молодого князя с родителями произошел тяжелый разговор, во время которого и отец и мать в один голос сказали князю, чтобы он и думать забыл о женитьбе на поповне.

Отчаявшись переубедить родителей, молодой князь решил ехать на войну. Отец и мать пытались отговорить его, но все было напрасно.

В день отъезда отец Василий в большом зале княжеского дома отслужил напутственный молебен. Голос у почтенного старца дрожал, так так Борис все рассказал ему откровенно…

Несогласие князя и княгини на брак Бориса с Анной причинило отцу Василию не мало горя и печали. Печалился и горевал он за свою дочь. Он знал, что Анна, расставаясь с князем Борисом, хотя и казалась спокойной, на самом деле очень страдала.

Простившись со всеми, молодой князь Борис Пронский поспешно сел в коляску, и четверка здоровых коней рванулась вперед.

Молодой князь Борис Пронский спешил в Яссы, к князю Потемкину.

С молодым князем ехал и его неизменный Митяй.

Дорога шла густым лесом, где царствовал полумрак и стояла необычайная тишина, ничем не прерываемая.

Молодой князь дремал в тарантасе; а Митяй, сидя на облучке, болтал с кучером Никитой.

Постепенно в лесу стемнело. Небо, до того чистое, безоблачное, вдруг покрылось черными тучами, и начался проливной дождь.

Кони по мокрой глинистой дороге шли шагом.

Проехав еще некоторое время, они увидели вдали блестевший чуть заметно огонек и направились к нему.

Вскоре они подъехали к жилью, но горевший в одном из окон огонь тут же пропал, словно его потушили.

Митяй слез с облучка и принялся барабанить в ворота.

Но на его стук никто не отзывался.

— Отпирай, не то ворота выломаем! — погрозил Митяй.

Угроза его подействовала, и скоро во дворе послышались поспешные шаги.

— Кто стучит? — сердито спросили из-за двери; голос принадлежал женщине.

— Пусти нас переночевать.

— Поезжайте дальше, у нас не постоялый двор.

— Мы заплатим, только пустите, — сказал молодой князь, выходя из тарантаса.

— А сколько вас?

— Всего трое.

— Ну, ладно! Въезжайте.

Ворота заскрипели на проржавленных петлях и отворились.

Князь Борис и Митяй вошли на двор, за ними въехал и кучер Никита.

Их встретила красивая молодая девушка богатырского сложения. Она пристально посмотрела на князя Бориса и весело проговорила:

— Добро пожаловать, гости незваные. Пойдем, боярин, в горницу, пока твои людишки будут с конями возиться, поужинать тебе соберу.

— Спасибо, есть я не хочу.

— Пойдем, пойдем.

Борис Пронский в сопровождении неизвестной девушки вошел в избу, перегороженную на две половины.

В одну из них молодая девушка и ввела своего нежданного гостя.

— Садись, боярин. Скажи, как звать тебя?

Борис Пронский назвал себя.

— Э, да какой гость-то у меня именитый.

— А как тебя зовут? — в свою очередь спросил князь Пронский.

— Ульяной.

— Скажи, Уля, ты здесь одна живешь?

— Знамо, не одна. Со старухой нянькой и со своими крепостными людьми.

— Как, у тебя есть крепостные люди? — с удивлением спросил Борис Пронский.

— Есть. Я дворянская дочь.

— Дворянская дочь? И живешь здесь, в глуши, в лесу? Странно!

— И, князь, ничего нет странного. Я вольная, что птица, и живу где хочу.

Вошел Митяй и обратился к князю:

— Коней отпрягли, овса им дали. Теперь, князь, что делать?

— Поужинай, Митяй, да спать ложись! — ответил слуге Борис Пронский.

Никита пошел спать в тарантас, а Митяй расположился спать на полу, у двери той горницы, где на скамье, на постланном ковре, лег молодой князь.

Из предосторожности Борис положил под подушку пистолет.

— Ну, спокойной ночи тебе, князь, — проговорила Уля, собираясь уходить.

— Спасибо, Уля! А ты уходишь?

— Ухожу.

— Куда?

— В лес.

— Ночью в лес? — удивился Борис Пронский.

— Да. Ночью иду в лес! А ты горазд, князь, спрашивать. Тебя я ни о чем не спрашиваю, а ты меня вопросами засыпал! — сердито проговорила молодая девушка и быстро вышла из избы.

— Какая странная девушка, — проговорил князь Борис Пронский, посмотрев вслед ушедшей Уле.

— Да-с, ваше сиятельство, довольно странная и непонятная. Думается мне, дело тут не чистое, — высказал свое предложение Митяй.

— Как так?

— Да так. Думается мне, живет эта Уля здесь, в лесу, с народом, который ночным промыслом занимается.

— Ты думаешь, мы попали в разбойничий притон?

— Да, ваше сиятельство, я так думаю. И потому вы извольте почивать, а я не лягу. Буду стеречь.

— Полно, ложись и спи.

— Нет, уж теперь мне не до сна.

— Ну, как хочешь.

Молодой князь укутался с головой дорожным одеялом и скоро крепко заснул.

А молодой парень из предосторожности запер дверь изнутри на засов, сам сел у окна, положил рядом пистолет и саблю и стал стеречь.

Час прошел, другой, и вдруг на улице послышались голоса. Митяй насторожился и стал прислушиваться.

— Тише, что вы глотку дерете! — крикнул вдруг на говоривших женский голос. Это была Ульяна.

— Что, сейчас с ними прикажешь порешить?

— Не сметь и думать о том! — сердито кому-то ответила Уля.

— Как так?

— Да так!

— Разве не велишь их трогать?

— Не велю! Князь молодой — мой гость. Слышишь! — повелительно проговорила молодая девушка.

— Князь!.. Да разве у тебя князь? — с удивлением спросил кто-то у Ули.

— Да, князь.

— Вот где можно поживиться-то!

— Если хочешь, чтобы цела была твоя голова, о поживе на этот раз и не думай!.. Слышишь?

— Да слышу…

Весь этот разговор, происходивший между Улей и каким-то неизвестным человеком, Митяй слышал.

Теперь ему ясно стало, что они попали в разбойничий притон и что молодая девушка Уля у них за старшего.

Голоса умолкли, и в лесу опять наступила тишина…

Скоро стало светать. Вот выплыло из-за горизонта солнце и осветило землю.

Время было ехать. Митяй разбудил Бориса Пронского.

— Что, пора? — потягиваясь, спросил он.

— Пора, ваше сиятельство. Солнышко взошло.

Кони были скоро запряжены, тарантас приготовлен.

— А где же молодая хозяйка? — уезжая, хватился князь молодой девушки. — Надо ей заплатить за гостеприимство.

— После заплатите, ваше сиятельство! Где теперь ее искать!

Князь выехал со двора.

Дорогой Митяй подробно рассказал молодому князю о подслушанном им ночью разговоре, и князь был сильно удивлен тем, что, оказывается, ночевал он в разбойничьем притоне и благополучно выбрался оттуда.

Вскоре Борис Пронский благополучно прибыл в город Яссы, а оттуда по распоряжению князя Потемкина отправился к Суворову, под Измаил.

III

Ночь накануне штурма Измаила Суворов провел без сна. Да и никто из наших воинов в эту ночь не спал: все готовились к штурму. В пять утра взлетела ракета — и колонны солдат двинулись к Измаилу, а гребная флотилия снялась с якоря.

Суворов сам вел солдат. Шли тихо. Густой туман скрывал от неприятеля первые движения нашего войска.

Но вот штурмовые колонны приблизились к крепости на 300—400 шагов: на наших солдат вдруг посыпалась картечь.

Турки приготовились к встрече.

Сильный огонь не остановил храбрецов; вторая колонна раньше всех подошла к валу и быстро спустилась в ров. Карабкаясь по лестницам, солдаты вскоре овладели первым бастионом.

Турки делали вылазку за вылазкой, но каждый раз отбрасывались с большим для себя уроном. Теперь уже ворота и мост были заняты нашими егерями; одновременно с сухопутным войском пошли на приступ и войска, бывшие на судах.

Сражение происходило в полумраке: было еще зимнее утро и день не начинался.

К восьми часам утра все укрепления были во власти русских; приступ уже прекратился, продолжалась только одна жестокая резня. Сражались везде, где только могли — на площадях города, на улицах. Каждый клочок земли приходилось брать с боем. Около десяти часов утра в крепость пробился генерал Леслей с тремя батальонами егерей. Турки не устояли и стали сдаваться в плен. К трем часам дня неприступная крепость находилась в руках русских.

Победители удивились сами, когда днем рассмотрели неприступные рвы и валы, которые перешли они ночью под губительным огнем турок. Первым вошел на стену майор Неклюдов с несколькими вызвавшимися охотниками; в их числе находился и князь Борис Пронский.

Немногие из охотников остались живы, но князь каким-то чудом уцелел и даже не был ранен.

После боя Неклюдова произвели в полковники, а Пронского в ротмистры. Суворов сам наградил его Святым Георгием.

Ротмистр Жданов тоже представлен был к награде.

Князь Потемкин во время взятия Измаила жил с обычною пышностью и блеском в Яссах; он поспешил пригласить к себе Суворова. Он хотел устроить почетную встречу герою Измаила, но Суворов, чтобы избежать этого, приехал в Яссы ночью со своим неизменным денщиком Прошкой.

Князь Потемкин сам вышел навстречу Суворову и, обнимая его, проговорил:

— Чем могу я наградить вас, Александр Васильевич?

Эти слова обидели Суворова, и он резко ответил:

— Напрасно так говорите, ваша светлость: кроме Бога и матушки царицы, никто наградить меня не может. Я — не купец и приехал не торговаться с вами.

Потемкин изменился в лице, сердито закусил губу и, не говоря ни слова, пошел в зал, где Суворов подал ему рапорт.

Расстались они холодно, и вскоре Суворов, вместо того чтобы праздновать свою победу, ехал по поручению императрицы осматривать границу со Швецией.

Лишь смута заставила государыню вновь вспомнить о Суворове. Восстание к тому времени уже распространилось на всю Польшу — от Силезии до Двины и Припяти, а также от Курляндии до Галиции. Польское войско составляло несколько корпусов под началом Костюшки, который поклялся или защитить независимость Польши, или погибнуть.

IV

В числе русских воинов в Польше находились и двое неразлучных друзей: князь Борис Пронский и подполковник Жданов (за покорение Измаила его произвели в подполковники).

Ночью на шестое сентября корпус Суворова прибыл к местечку Крутицы; за болотом, по другую сторону Крутиц, расположился польский военачальник Сераковский с 18 000 отборного войска. Единственный путь к нему для нашей армии лежал через топь по узкой гати, и туда-то направлены были все польские батареи. Поляки встретили наших солдат страшным огнем. «Картечь, гранаты и ядра летели на нас, как стаи скворцов. Солдаты вязли по колено и выше и с трудом помогали друг другу выдираться из трясины» — так пишет об этом один из очевидцев. Но, несмотря на все это, солдаты не отступали, а конница, переправившись через топь, вихрем понеслась на фланги неприятеля, рубя направо и налево. Поляки вынуждены были отступить.

Суворов лично руководил сражением, и за три часа восемнадцатитысячный польский корпус был разбит.

На другой день, при Брест-Литовске, Суворов одержал над поляками другую славную победу.

В 1794 году, 22 октября, наша армия с распущенными знаменами, под грохот барабанов и под звуки труб подошла к Праге.

Солдаты очутились пред огромными неприятельскими укреплениями: назначено было взять Прагу штурмом. Суворов под огнем неприятельской артиллерии осматривал укрепления и отдавал приказы, показывал, где должны быть батареи.

В этот же день неприступная Прага была взята. Уничтожено было 30 тысяч отборного неприятельского войска. С нашей стороны убито и ранено было с небольшим полторы тысячи солдат.

Отдыхало наше храброе войско; запылали костры — все были веселы и радостны. Только один князь Борис Пронский был невесел. Он задумчиво грелся у костра со своим неизменным товарищем — подполковником Ждановым. Оба они принимали участие в штурме и в числе других офицеров получили личную благодарность от главнокомандующего.

Вдруг с неприятельской стороны около полуночи раздался звук труб и громкий барабанный бой. Приятели, несмотря на усталость, быстро встали и поспешили к тому месту, откуда доносились эти звуки.

— Что это значит? — проговорил на ходу Пронский.

— Я и сам удивляюсь… Поляки что не задумали ли!..

Все бежали на берег Вислы, где две лодки отчалили со стороны неприятельского берега и поплыли к нашему.

Это были депутаты из Варшавы с письмом к Суворову несчастного польского короля Станислава Лещинского.

Депутаты просили перемирия на неделю для переговоров.

На это Суворов так ответил через дежурного генерала: «Договоры не нужны. Войско обезоруживается, и всякое оружие отдается русским. Русские вступают немедленно в Варшаву. Жизнь и имение жителей безопасны. Ответ через 24 часа».

Поляки присмирели и на следующий день прислали ответ, что Варшава сдается без боя и что польский воевода выступает с своим войском из Варшавы. Столица отдавала оружие и арсеналы. Польское войско выходило нестройными толпами. Зачинщики бунта бежали. Игнатий Потоцкий, один из главных возмутителей, был прислан королем в русский лагерь. Суворову посоветовали задержать Потоцкого.

— Никогда! Постыдно употреблять во зло доверенность человека, добровольно ко мне пришедшего, — ответил Суворов.

29 октября 1794 года последовал торжественный вход русских войск в Варшаву. Солдаты шли под звуки труб, под гром барабанов, церемониальным маршем, с распущенными знаменами. Главнокомандующий Суворов ехал верхом, в простом вицмундире, без всяких орденов, на простой казацкой лошади.

У моста его встретили представители города и поднесли городские ключи (они и доныне хранятся в Петербурге, в Петропавловском соборе).

Русские пленные, томившиеся в Варшаве в неволе, были немедленно выпущены.

«Всемилостивейшая государыня! Ура! Варшава наша».

Таково было лаконическое донесение Суворова императрице Екатерине II.

Умнейшая из женщин ответила на это Суворову так же лаконично:

«Ура, фельдмаршал Суворов!»

За победу над поляками Суворов был произведен в фельдмаршалы.

Суворов посетил несчастного короля Станислава. Станислав, как пленник, встретил героя низким поклоном, но фельдмаршал оказал ему королевские почести.

Король стал просить об освобождении одного польского офицера.

— Если вашему величеству угодно, я освобожу вам больше, — с поклоном ответил Суворов.

И в тот же день пятьсот пленных польских офицеров получили свободу.

Участь Польши была решена: после своей десятивековой жизни Польша скончалась.

V

Великую Екатерину теперь занимала новая мысль, новая дума: ей хотелось примкнуть к союзу европейских государей и положить предел французской революции, которая своими беспорядками наводила ужас на всю Европу.

В этом она рассчитывала на помощь Суворова и с этой целью вызвала его в Петербург.

Проезд Суворова из Варшавы был для него триумфом. Как ни старался великий полководец скрывать свое имя, везде устраивали ему пышную встречу. Во всех городах, по которым проезжал Суворов, встречали его с хлебом-солью, народ толпами бежал за его коляской, оглашая воздух радостными криками:

— Ура, ура, Суворов!

— Видишь, видишь, князек, как меня встречают. Неужели заслужил я, старичишка, такой встречи? — обращаясь к князю, Борису Пронскому, говорил великий полководец.

Князь Пронский особенно отличился в деле под Прагою, за что получил чин, крест Святого Владимира и зачислен был Суворовым в число своих адъютантов.

Теперь князь Борис ехал вместе с фельдмаршалом в Петербург.

После торжественной встречи Суворову отвели помещение в Таврическом дворце, и Екатерина Великая среди увеселений и празднеств часто удалялась с ним в свой кабинет и там целые вечера проводила со старцем-полководцем, советуясь с ним о политических и военных планах. Французская революция все свирепствовала и грозила спокойствию Европы.

18 февраля 1795 года был заключен союзный и оборонительный трактат России с Англией, а 20 мая — тот же договор Англии с Австрией.

Весной фельдмаршал Суворов принял начальство над армией; главная квартира его находилась в Тульчине, на Днепре. Нетерпеливо ожидал старый вождь приказания двинуться за границу.

Уже австрийцы воевали на Рейне. Наконец приказание было получено. Суворов поздравил офицеров и солдат с походом.

Но вдруг военные и политические дела мгновенно изменились. Во Франции последовала перемена правительства, конвент сменился директорией, а в 1796 году Европа в первый раз услышала имя Наполеона Бонапарта. Победы его в Италии заставили призадуматься союзников; императрица Екатерина нашла нужным остановить движение нашего войска. Суворов получил приказ расположить войска на зимние квартиры.

Этот указ пришел в то время, когда старый вождь приготовился к походу.

— Хоть я и стар, но с корсиканским выскочкой еще поборемся, — так говорил Суворов про Бонапарта.

— Говорят, он замечательный полководец, ваше сиятельство, — сказал Суворову почти безотлучно находившийся при нем князь Борис Пронский.

— Александр Македонский, Юлий Цезарь были лучше Бонапарта, но и то ошибались и проигрывали сражения.

В комнату к фельдмаршалу вошел другой его адъютант с запечатанным пакетом в руках.

— Что это? — спросил Суворов, принимая пакет.

— От императрицы вашему сиятельству.

— Посмотрим, что пишет мне царица-матушка.

Суворов распечатал пакет и стал читать присланное Екатериною приказание Суворову остановить движение нашей армии.

По мере чтения лицо старика вождя бледнело.

— Боже, а я думал… надеялся! — тяжело опускаясь в кресло и закрывая лицо руками, со слезами на глазах проговорил фельдмаршал.

В том же году фельдмаршал Суворов получил печальную весть о кончине императрицы.

VI

Император Павел I в начале своего царствования был очень милостив к Суворову. Однако после восшествия его на престол были прерваны все приготовления к походу за границу и войскам указано было возвратиться домой.

Государь стал вводить в русском войске прусский воинский устав. Новые приближенные к Павлу вельможи, как-то: Румянцев, Панин, Репнин и другие — были поклонниками прусского устава.

Суворов же был против этих заимствований и смело высказывал свое мнение относительно различных нововведений в войске.

Государь, которому исправно доносили о всех высказываниях полководца, сердился на него, был недоволен, и вот 6 февраля 1797 года последовал указ об отставке Суворова.

Суворов, оставляя дивизию, трогательно простился с солдатами и уехал в Москву. Вместе с ним, взяв отпуск, отправился и Борис Пронский.

Никто, кроме подполковника Жданова, их не провожал.

VII

Вернемся к героине нашего романа.

Анюта, расставшись с молодым князем, стала вести жизнь замкнутую: она редко куда выходила и все время проводила в своей девичьей комнатке и в небольшом садике, который примыкал к домику ее отца.

Разлука с милым тяжело отразилась на молодой девушке: она стала худеть, яркий румянец на щеках сменился бледностью; Анюта стала молчалива и задумчива.

Так прошло лето, наступила осень, и потянулись длинные дождливые вечера.

В домике священника стало еще печальнее и мрачнее.

Однажды в горницу к отцу Василию вошел старик управляющий, Матвей Ильич.

— Здорово, отец Василий! — сказал Матвей Ильич и подошел к священнику под благословение.

— Здравствуй, Ильич, рад тебя видеть.

— Да вот я пришел, отец Василий. За сына пришел твою дочку сватать. Или мой жених не по нраву тебе?

— Нет, как не по нраву. Я рад с тобою, Матвей Ильич, породниться, рад.

— Так за чем же дело?

— За Анютой. Надо у нее спросить.

— А знаешь, кто меня надоумил идти к тебе?

— Кто?

— Сама княгиня. Она и приданое обещала дать.

— Понятно, — задумчиво проговорил отец Василий.

— Так, стало быть, по рукам?

— Погоди, Ильич, спешить. Надо спросить у Аннушки! Да вот и она сама, легка на помине-то.

В горницу вошла молодая девушка и ласково поклонилась старику управляющему.

— Здравствуй, здравствуй, красавица, — отвечая на поклон, проговорил Матвей Ильич.

— А ведь у нас, Аннушка, с Матвеем Ильичом про тебя была речь, — пристально глядя на дочь, проговорил священник.

— Про меня? — удивилась молодая девушка.

— Да, про тебя. Матвей Ильич сватает тебя за своего сына.

Анюта побледнела.

— Отец, разве ты не знаешь, что замуж я ни за кого не пойду!

— Так ли, красавица? — вставая, насмешливо спросил у молодой девушки старик управляющий. — И за князя Бориса Георгиевича не пойдешь?

Анюта вспыхнула, и на ее глазах выступили слезы.

— Ильич, Ильич, зачем так говоришь? Зачем обижаешь бедняжку? — упрекнул отец Василий старика управляющего.

— Не я говорю, отец, а горе мое говорит; ведь мой Сергей так любит твою дочь, что ее отказ теперь убьет его.

Проговорив эти слова, Матвей Ильич вышел, сердито хлопнув дверью.

Старик управляющий был прав, говоря, что отказ Анюты причинит его сыну большое горе.

Сергей страстно любил Анюту. Со злобой и ревностью смотрел он на князя, когда тот останавливался у дома священника и входил в него. И как он обрадовался, когда услышал, что молодой князь поссорился со своими родителями и уезжает на войну.

Надежда обладать красавицей поповной снова тогда воскресла у него.

Но вернувшийся от священника Матвей Ильич разбил все его счастливые мечты.

— Опять отказала! — не сказал, а злобно крикнул Сергей, когда отец передал ему слова молодой девушки, и поспешно вышел на улицу, где как раз в это время проходил его приятель Иван по прозвищу Забулдыга.

— Что, парень, приуныл? Чего головушку повесил? — полунасмешливо, полусерьезно проговорил Иван Забулдыга, идя ему навстречу. — Или с лапушкой своей повздорил?

— Отца своего посылал я сватать…

— Ну, и что же?..

— Отказала…

— С того ты, Сергей, так и раскис?..

— Раскиснешь, брат, да еще как!

— Неужто других пригожих девок нет на свете?

— Без поповой дочки мне не жить!

— Ну и девка… А ты вот что; коли волей за тебя поповна не идет, так ты возьми ее неволей.

— Как так? — удивился Сергей.

— Да так.

— Я не пойму.

— Хочешь научу?

— Научи.

— Только не даром… пойдем в кабак, там и учить буду.

— Пойдем, пойдем!

Приятели направились в кабак.

Там они сидели долго и о чем-то тихо разговаривали; точнее, говорил больше Иван, а Сергей слушал. На прощание он крепко обнял Забулдыгу и тихо ему проговорил:

— Устроишь мне это дело, Иван, получишь хорошую награду, а теперь вот тебе покуда полтина.

— Спасибо! Только и ты не плошай: как говорил, так и делай, — сказал Забулдыга, опуская деньги в карман.

— Ну, прощай, Иван, завтра в лесу свидимся.

Приятели расстались.

На следующий день Анюта, управившись по хозяйству, в сопровождении работницы Пелагеи отправилась в лес по клюкву.

Осень в ту пору стояла хорошая, сухая, яркое солнце весело играло своими лучами по пожелтевшим листьям.

Они далеко углубились в лес и только хотели свернуть с дороги на тропинку, которая вела к болоту, как вдруг выросли перед ними какие-то два мужика, закутанные в мужицкие сермяги, с нахлобученными на глаза шапками. Сильный удар по шее поверг Пелагею без памяти на землю.

— Разбойники, что вы делаете! — громко крикнула молодая девушка и приготовилась защищаться, схватив в руки толстый сук, валявшийся на дороге.

— Анна Васильевна! Не храбрись и брось сук!.. Лиха тебе не будет! — услышала молодая девушка знакомый голос.

— Сергей?! — с удивлением воскликнула она.

В одном из закутанных мужиков она узнала сына Матвея Ильича.

— Он самый! — ухмыляясь, ответил молодой парень.

— Давно ли ты, Сергей, стал разбойником? — смотря ему прямо в глаза, резко спросила молодая девушка.

Этот вопрос невольно заставил смутиться Сергея.

— Разве я разбойник?.. — как-то растерянно проговорил он, отводя глаза.

— А разве честные люди нападают на беззащитных женщин!

— Любовь к тебе заставила меня бесчестным стать! — с жаром ответил Сергей.

— Вот как! Что же ты задумал?.. Скажи?

— Со мной пойдем!..

— Никуда с тобой я не пойду…

— Пойдешь!..

— Что ты с ней разговариваешь, Серега!.. Тащи ее в телегу, — грубо посоветовал своему приятелю до того молчавший Иван Забулдыга.

— И Забулдыга здесь! Ишь нарядились, не скоро признаешь. Значит, силой меня потащите? Только знайте, у меня не дрогнет рука этим суком разбить вам головы! — смело проговорила молодая девушка.

— Вот так девка! Люблю таких, право! За Сергея не хочешь замуж, так выходи за меня!

И Забулдыга залился громким смехом.

— Брось сук! — крикнул Сергей, приближаясь к Анюте.

— Не подходи, ушибу! — замахнулась суком молодая девушка.

Но что значит ее сила против двух здоровенных парней? Анюте быстро накинули на голову какое-то одеяло и потащили на дорогу. Там дожидалась их пара коней, запряженных в телегу с крытым рогожным верхом.

Бедная девушка, потрясенная нападением, потеряла сознание. Так ее без чувств и положили в телегу.

Иван Забулдыга поместился на облучке, а Сергей — в телеге. Забулдыга тронул вожжами, и сытые кони понеслись по лесной дороге.

Когда девушка очнулась, был уже вечер и они ехали уже не по лесу, а по какой-то узкой изрытой проселочной дороге.

— Куда ты везешь меня, злодей? — слабым голосом спросила Анюта у Сергея.

— Успокойся, Анна Васильевна, в плохое место тебя не повезем, — тихо ей ответил молодой парень.

— Я кричать буду, народ созову!

— Кричи, никто тебя не услышит, жилья близко нет.

— Ты говоришь, что любишь меня?

— И теперь скажу то же.

— Хороша твоя любовь, нечего сказать. По-разбойничьи напал на меня… Или силою моей любви добиться хочешь? Так ошибся, парень! Я скорее руки на себя наложу, чем полюблю тебя, злодея! — с гневом проговорила молодая девушка.

— А вот увидим!

— Что же ты, или силою меня с тобою венчаться заставишь?

— Зачем силою, и так со мною под венец пойдешь!

— Не бывать тому, никогда не бывать!

— Спорить с тобою я не хочу… Вот мы и приехали!

Иван Забулдыга остановил коней у небольшой избы в два оконца, которая находилась в стороне от дороги, близ леса. К избе примыкал крытый соломой двор, ворота были новые, с резьбой и с перекладиной; в окнах светился огонек.

— Выходи, Анна Васильевна, приехали! — промолвил Сергей, помогая молодой девушкё сойти с телеги.

В дверях избы встретил их какой-то седой как лунь старик. Он держал в руках светец.

— Добро пожаловать, гости дорогие, добро пожаловать, — зашамкал беззубым ртом старик, низко кланяясь.

— А где же Ульяна? — осматриваясь, спросил Сергей.

— Сейчас придет, вышла недалеко, скоро вернется. Какую кралечку привез ты, добрый молодец! — осматривая с ног до головы Анюту, проговорил старик.

— Ну, ладно! Ступай в свою конуру! — крикнул Сергей на старика.

— Или я негоже что сказал? — оторопел старик.

— Негоже и есть!

— Ну, так не взыщи.

Старик проворно убрался за перегородку, которая делила избу на две части.

— Что же ты стоишь, Аннушка, садись!

— Молчи… дорожный разбойник!..

— Эх, Аннушка, из любви к тебе я разбойником стал. Пожалей ты меня, несчастного! — чуть не плача, проговорил Сергей.

— Одного прошу я: выпусти ты меня, выпусти, если есть в тебе хоть капля совести.

— Об этом не проси! — хмуро ответил Сергей молодой девушке.

— Не выпустишь?

— Нет!

— Ну, так знай: я убегу!

— Не убежишь, — проговорив эти слова, Сергей вышел из избы, оставив девушку одну.

Анюта после его ухода тщательно осмотрела избу, заложила двери, ведущие в сени и к старику за перегородку, на крючок, помолилась Богу, не раздеваясь, легла на широкую скамью.

Стук в дверь перегородки переполошил ее.

— Кто стучит? — испуганно спросила она.

— Я, я… — послышался старческий голос. — Влас…

— Я тебя не знаю, — ответила Анюта.

— Вот те раз, у меня в гостях, а хозяина не знает.

— Так это изба твоя, дед? — спросила Анюта, откидывая крючок и выпуская из-за перегородки старика.

— Моя, голубка, моя!

— А кто ты будешь? — спрашивала Анюта у старика.

— Я-то? Я тут на пасеке живу… с дочкой Ульяной.

— А как ты познакомился с Сергеем? — спросила у старика Анюта.

— Да снял у меня он эту избу на месяц, хорошую деньгу дал… Сказал, суженую свою привезет… Вот и привез.

— Какая я ему, разбойнику, суженая! Он силой завез меня сюда.

— Как силой? — удивился старик.

— Да так… по-разбойничьи напал на меня и увез.

Тут в избу вошла дочь Власа-пчельника Ульяна. Они познакомились, и когда Анюта рассказала ей, как в лесу на нее напали и силою привезли к ним в избу, Ульяна обрушилась целым потоком брани на Сергея и на его сообщника.

— Ах они злодеи! Ах разбойники! Да как это они осмелились!? Разве они суда и наказания не боятся?!

— Где боятся! Отпетые они, — промолвил дед Влас.

— А ты, милая барышня, не сокрушайся! Я вот улучу время, когда злодеи-то твои отлучатся куда-нибудь, и выпущу тебя, непременно выпущу, и дорогу покажу, куда тебе идти, — ласково проговорила Ульяна, беря за руку припечалившуюся молодую девушку.

Между тем Пелагея, очнувшись, стала припоминать, что с ней и Анютой случилось. Удар, нанесенный ей по голове, был так силен, что отбил у нее память. Но мало-помалу она все вспомнила. И даже вспомнила, кого ей разбойники напомнили.

— А где же Анюта? — встретил ее отец Василий.

— Уволокли ее, сердечную, — со слезами проговорила работница.

— Что, что ты сказала? — меняясь в лице, переспросил ее священник дрожащим голосом.

Пелагея рассказала про нападение в лесу.

— Не приметила ли ты, кто эти разбойники? — со стоном спросил бедный священник.

— Как не приметить! Сергей, сын управителя, и Ванька Забулдыга.

— Куда же они потащили дочь мою?

— Про это ничего не скажу, не знаю, без памяти была.

Немедля отец Василий отправился к управляющему.

— Что с тобой, отец, на тебе лица нет? — испугался старик управляющий, увидев священника.

Тот рассказал ему все.

— Как, Сергей, мой сын?! — воскликнул старик.

— Да, Ильич, так сказала Пелагея.

— Врет, врет она, подлая! Сергей не таков!

— Пелагея уверяет…

— А ты ей не верь! Забулдыга был не с Сергеем, а с другим. Мой сын где-нибудь здесь, я побегу его искать!..

Бледный, взволнованный старик побежал искать своего сына: он звал его, бегал по двору, по саду, посылал людей, — но Сергея нигде не было.

Прошел вечер, настала ночь, а Сергей все домой не возвращался; ни его, ни Забулдыги нигде не могли найти.

VIII

В Москве фельдмаршал Суворов поселился в небольшом домике на Покровке.

Князь Борис Пронский нанял себе большую квартиру, неподалеку от жилища Суворова, и часто бывал у престарелого полководца.

Однако прожить в Москве Суворову довелось недолго. Вскоре ему было приказано безвыездно жить в сельце Кончанском, родовой вотчине Суворовых. Простившись с Пронским, Суворов вместе с Прошкой отправился туда.

Небольшое сельцо Кончанское лежало в глуши лесов, болот и озер, в Боровическом уезде Новгородской губернии, и было населено преимущественно корелами; глушь была непроходимая, леса без конца…

Разбитым, больным приехал старец-фельдмаршал в свою усадьбу.

Господский дом Суворова был небольшой, деревянный, расположен на высокой, крутой горе; к дому примыкал большой сад; за домом находилась старинная деревянная церковь.

Суворов, одинокий и, казалось, забытый всеми, не упал духом; терпеливо, великий полководец переносил свою опалу. Он был по-прежнему весел и разговорчив.

Старец фельдмаршал вел простой образ жизни, вставал рано, с «петухами», и сам лично шел на сельскую колокольню звонить. Отзвонив, Александр Васильевич с благоговением входил в церковь слушать заутреню и обедню.

Нечего говорить о той любви, которую питали кончанские крестьяне к своему господину. На Суворова они смотрели как на своего отца и благодетеля; шли к нему со своею нуждой, зная, что отказа в помощи не будет.

По воскресеньям или по праздничным дням заходил он к сельскому священнику на пирог; выпив рюмку водки, фельдмаршал закусывал пирогом. Обедал он всегда дома и всегда один.

После обеда Суворов отдыхал, а потом отправлялся гулять по селу. Вечером же Суворов принимался за карты, планы и книги.

IX

Бонапарт тем временем гремел на всю Европу.

Французы заняли все важнейшие германские крепости, затем захватили и папскую столицу — Рим. Сам папа увезен был пленником во Францию и Рим объявлен республикой. Женева была присоединена к Франции, французские солдаты вступили во владения сардинского и неаполитанского королей победителями.

Император Павел не мог оставаться равнодушным к завоеваниям Бонапарта.

В конце 1798 года Россия, Англия и Австрия заключили договор о войне с Францией и с ее союзниками. Целью войны было восстановление прежнего порядка в Европе, уничтожение революции и возведение дома Бурбонов на престол Франции.

Помышляя о делах столь важных, император Павел не мог не вспомнить об опальном полководце, однако понадобились просьбы Австрии и Англии, чтобы Павел назначил наконец Суворова главнокомандующим союзной армией.

Рескрипт об этом был послан государем с гвардейским офицером Суворову в его Кончанское и привел старого полководца в восторг — старец плакал от счастья и поспешил на зов государя.

Князь Борис Пронский, услыхав о назначении Суворова главнокомандующим союзной армии, тоже поспешил в Петербург, чтобы присоединиться к полководцу.

X

Печальное происшествие, случившееся с дочерью священника, дошло и до старого князя Георгия Александровича. Он немедленно призвал своего управляющего и резко спросил его:

— Ты знаешь, Матвей, какие слухи ходят в Михалкове про твоего сына Сергея?

— Знаю, ваше сиятельство.

— Его обвиняют в страшном деле, и если его поймают, то ему не миновать Сибири…

— Что же мне делать, ваше сиятельство? — чуть не плача, проговорил старик управляющий.

— Ты, Матвей, должен отыскать, где находится твой сын, и вырвать у него поповну.

Жалела молодую девушку и княгиня Елена Гавриловна; жалела она и отца Василия, который сильно убивался о своей дочери.

А между тем Анюты уже не было в избе старика Власа: ее спасла Ульяна.

Как-то раз Сергей ушел на охоту в лес, оставив стеречь Анюту Ивана Забулдыгу. Уходя, он строго наказал своему товарищу отнюдь никуда не отлучаться и зорко стеречь попову дочку. Забулдыга обещал, а сам, подождав, отправился в кабак, благо деньги у него были.

Ульяна воспользовалась его отсутствием, поспешно вошла в горницу, где томилась в заключении молодая девушка, и сказала ей:

— Пойдем скорее, пока твоих ворогов нет.

— Как?!.. Разве они ушли? — обрадовалась Анюта.

— Оба ушли. Торопись.

— Да я готова. А где дедушка Влас?

— В город пошел; вернется не скоро.

Никем не замеченные, они поспешили уйти с пасеки старого Власа и без особых приключений дошли до села Михалкова.

Невозможно описать радость бедного священника, когда увидел свою дочь, вернувшуюся в родной домик; отец Василий и плакал, и смеялся, обнимал и целовал свою дочь.

Эта сцена тронула Ульяну: стоя в стороне, она тихо плакала, вытирая свои слезы рукавом грубой рубахи.

— Отец, вот кому я обязана своим спасением, — проговорила молодая девушка, показывая на Ульяну, и подробно рассказала о своем освобождении.

Священник сердечно поблагодарил Ульяну и стал давать ей деньги, но та отказалась от них.

Анюта насилу убедила ее взять на память золотое кольцо с бирюзой и немного денег и, угостив, проводила за околицу села.

О возвращении к себе домой дочери священника узнало все село Михалково, и все были рады.

Узнал об этом и старый князь Георгий Александрович и, не мешкая, послал священнику учтивое приглашение «пожаловать в усадьбу» с дочерью. Отец Василий и Анюта поспешили к нему.

Старый князь принял их и ласково попросил дочь священника все подробно ему рассказать.

Слушая ее рассказ, Георгий Александрович сильно волновался и не скрывал своего гнева на Сергея, сына управляющего.

— Негодяй!.. Да он просто разбойник!.. Ну, это безнаказанно ему не пройдет, — он ответит. Я прикажу изловить его и предать в руки правосудия, он будет строго наказан! — проговорил князь Георгий Александрович, когда молодая девушка окончила свой рассказ.

— Пусть будет Бог ему судья! Хорошо еще, что он на честь девичью не успел посягнуть, ваше сиятельство! — сказал добрый священник.

При этих словах Анюта вся вспыхнула.

— Нет, нет, я сейчас же пошлю людей в лес на пчельник с приказанием поймать негодяев и доставить их ко мне. Прошу простить меня, отец Василий, что обеспокоил тебя и твою дочь.

— Помилуйте, ваше сиятельство!

Священник и его дочь стали откланиваться старому князю, намереваясь уйти.

— Нет, без обеда я вас не отпущу! Вы покуда пройдите на половину княгини, она тоже очень заинтересована судьбой твоей дочери и рада будет выслушать ее рассказ.

Князь сказал правду: старушка Елена Гавриловна с нетерпением ожидала прихода священника и его дочери и, когда они к ней вошли, засыпала их вопросами, а когда Анюта удовлетворила ее любопытство, то обратилась к ней с такими словами:

— Я очень, очень беспокоилась за тебя, Анюта. Ну, теперь, слава Богу, все окончилось благополучно, и я очень рада этому.

Отец Василий и его дочь вплоть до позднего вечера находились в княжеских хоромах; обласканные, с дорогими подарками вернулись они к себе домой. Княгиня Елена Гавриловна подарила Анюте нитку крупного жемчуга и кусок дорогого атласа.

Молодая девушка произвела как на старого князя, так и на княгиню хорошее впечатление.

— А хорошая она девушка, и собой красавица, и нравом хороша, — проговорил князь Георгий Александрович по уходе священника и Анюты.

— Да, очень! Неудивительно влюбиться в такую девушку.

— А все-таки Борису она не пара!

— Конечно, конечно! — согласилась с мужем княгиня.

А между тем Забулдыга, вернувшись на пчельник пьяным, завалился спать, даже не справившись об Анюте, которую он должен бы был стеречь.

Наконец вернулся и сам Сергей.

Каковы были его удивление и гнев, когда он обнаружил, что молодой девушки, а также старика Власа и его дочери Ульяны на пасеке нет. Сергей кинулся к Забулдыге, спавшему беззаботным сном. Немалых трудов стоило ему растолкать его.

— Где поповна, сказывай?..

— Как где?.. В избе!.. — ответил Забулдыга.

— В избе нет ее, дьявол!.. Поповна убежала!.. Что же ты, проклятый, ее не стерег?..

Сергей с кулаками кинулся на Забулдыгу.

— Ты, потише!.. А то сдачи дам!.. — огрызнулся на него Забулдыга.

Сергей бросился в лес, в погоню за Анютой и наткнулся там на дворовых князя Пронского, которые как раз ехали на пчельник по приказу князя.

— Стой, молодец, тебя-то нам и надо! — проговорил один из дворовых.

— Зачем?.. — несколько смутившись, спросил молодой парень.

— Узнаешь после! Вяжите его, ребята!..

Сергей стал было сопротивляться, но что значило его сопротивление против десятка здоровых людей?

XI

Сергея привели на княжеский двор. Бледный как смерть, понуря голову, стоял он, окруженный дворовыми, которые с любопытством посматривали на сына управляющего. О его поступке уже знали все.

На крыльцо вышел князь Георгий Александрович, сердито посмотрел на Сергея и сурово проговорил:

— Что, голубчик, попался! Ты разбойничать задумал, среди бела дня на беззащитных женщин нападать! А?

— Я не разбойник, — хмуро ответил князю тот.

— А кто же, честный человек?.. Ну, что молчишь, отвечай, подлец!

— Отвечать мне вам нечего… Судьям я отвечу, а вы, князь, не судья мне.

— Вот как ты, негодяй, заговорил! А если я своим судом хочу тебя судить и наказывать?

— Вы так не сделаете!

— Почему?

— Вы, ваше сиятельство, не вправе этого сделать, — смело проговорил Сергей. — Пусть суд меня судит, а не вы.

— Прежде я прикажу плетьми угостить тебя, разбойник! — выходя из себя, проговорил старый князь.

— Не можете!

— Не могу?..

Георгий Александрович задыхался от гнева.

— Да, князь, не можете. Я не крепостной ваш. Я вольный человек.

— А вот увидишь, подлец! Эй, тащите его на конюшню! — крикнул князь своим дворовым.

Дворовые, исполняя княжеский приказ, потащили было Сергея, но их остановил старик управляющий: он с плачем кинулся к ногам князя и стал его просить за сына.

— Ваше сиятельство, помилуйте сына, простите! Не ради него, разбойника, а ради меня, ради, ваше сиятельство, моей верной службы вам простите. Не позорьте!

Матвей Ильич обнимал ноги князя.

— Да встань, встань, Ильич!

— Не встану, пока не простите моего несчастного сына, ваше сиятельство!..

— Ведь я, Ильич, ни при чем… Надо тебе просить священника и его дочь, — мягко проговорил князь: ему жаль стало бедного старика.

— Отец Василий и его дочь простили Сергея. Я сейчас вымолил у них прощение. Теперь я у вашего сиятельства прошу прощения для сына.

— Хорошо, ради тебя я прощу его. Прощу только с тем условием, чтобы он в Михалкове больше не жил; ты, Ильич, можешь отправить его в другую мою вотчину, подальше отсюда.

— Слушаю, ваше сиятельство.

— Развяжите и пусть он убирается с моего двора.

Сергею освободили руки от веревок, и он, ни на кого не глядя, быстро вышел с княжеского двора.

Следом за сыном, понуря седую голову, вышел и старик управляющий.

— Сергей, что же это ты? Как на такое дело решился? — чуть не плача, проговорил Матвей Ильич, когда догнал сына и пошел с ним рядом.

— Грех попутал, батюшка.

— Ведь за такое дело в Сибирь посылают, плетьми наказывают.

— Знаю, знаю!.. Но что же мне делать, батюшка? Поповна совсем меня сгубила, без нее нет мне жизни! Пойду я в солдаты!

— Как! Что ты говоришь? В солдаты? Зачем? — дрожащим голосом спросил у сына Матвей Ильич, это для него было новым ударом.

— Не останавливай меня, батюшка, а благослови! Останусь — опять беду какую-нибудь сделаю. А в солдатах, может, и про свою любовь забуду…

И сколько ни уговаривал старик управляющий своего сына, тот остался непреклонен. Скрепя сердце Матвей Ильич благословил сына на военную службу.

Князь и княгиня, узнав о таком решении Сергея, похвалили его. Георгий Александрович прислал ему на дорогу десять рублей. В день его отъезда в дом Матвея Ильича пришла Анюта со своим отцом.

— Я пришла с тобой проститься, Сергей, — тихо проговорила она.

— Как!.. Как, ты не сердишься на меня, простила? — радостно воскликнул Сергей.

— Не сержусь, простила.

— Господи, вот счастье-то!.. А я думал, ты проклинаешь меня, Анна Васильевна.

— За что я стану, Сергей, тебя проклинать? Нет, я не сержусь на тебя, а жалею. Я стану за тебя молиться, — тихо, дрогнувшим голосом, проговорила молодая девушка.

Отец Василий отслужил напутственный молебен, по окончании которого Сергей сердечно простился со своим отцом, с Анютой и со священником и уехал из Михалкова. Его сопровождал Иван Забулдыга, — его тоже простили. Забулдыга пошел по стопам приятеля и свою разгульную жизнь решился променять на солдатскую.

Оба они были посланы в действующую армию, в Италию.

XII

Суворов прибыл в Верону. Для жительства ему приготовлен был дворец. Вечером весь город был иллюминирован; горели щиты с вензелями Суворова; пели песни и стихи, в его честь сложенные.

В приемной дворца Суворова дожидались русские генералы. Временный командующий русской армией, генерал от инфантерии Розенберг, стал представлять фельдмаршалу генералов, называя чин и фамилию каждого. Суворов молча кивал незнакомым генералам, а со знакомыми беседовал.

— Генерал-майор Милорадович! — произнес Розенберг, подводя к нему 28-летнего генерала.

— A-а, Миша, ты? — быстро воскликнул Суворов, узнав своего боевого соратника в турецкой и польской войне.

— Я, ваше сиятельство!

Суворов крепко обнял и поцеловал Милорадовича.

Очередь дошла и до князя Багратиона. Суворов обрадовался еще одному своему сподвижнику.

— Вот и опять с тобою мы вместе, князь Петр, и опять будем, помилуй Бог, врагов побеждать, их крепости брать. Так ли я говорю, голубчик?

— Так, ваше сиятельство!

— Помнишь, князь Петр, наши славные походы?

— Не забыл и не забуду до самой смерти, ваше сиятельство!

У Суворова русских солдат было всего 18 тысяч да 44 тысячи австрийцев.

Приняв начальство от австрийского генерала Меласа, Суворов, не мешкая, изменил «оборонительно-черепаший» план австрийского гофкригсрата на свой «стремительно-наступательный».

Наш авангард, которым командовал князь Багратион, двинулся к городу Лекко. Тут произошла битва с французами, и после 12-часового сражения неприятель поспешно отступил вниз по реке Адде, потеряв убитыми до 2000 солдат. Пленных Суворов отпустил.

— Ступайте домой и объявите своим землякам, что Суворов здесь! — сказал при этом он.

Средняя колонна союзных войск, переправившись через Адду, у Кассано напала на неприятеля, который был разбит наголову так, что сам главнокомандующий, генерал Моро, едва спасся от плена. Неприятель потерял более 3000 убитыми, 14 пушек и 11 знамен.

При деревне Вердерия союзники одержали снова славную победу.

Здесь французские генералы, видя безвыходность своего положения, сдались в плен с 3000 войска и с 8 пушками.

В день святой Пасхи, 18 апреля, Суворов торжественно вступил в Милан с союзным войском. Встреча была торжественная: духовенство и множество народу вышло навстречу герою; во главе духовенства находился архиепископ с крестом в руках. Суворов, с благоговением поцеловав святой крест и руку у архиепископа, проговорил:

— Император Павел прислал меня восстановить папский престол и привести народ в послушание монарху его. Помогите мне в этом святом долге.

Князь Борис Пронский и подполковник Жданов состояли при фельдмаршале и сопутствовали ему во всех делах.

В одном из сражений с французами князь Борис Пронский был послан фельдмаршалом Суворовым к князю Багратиону с важными бумагами; Пронского сопровождали только трое казаков.

Выполнив приказание, князь возвращался в главную квартиру; он спешил и, не обращая внимания на неприятеля, ехал в виду его. До главной квартиры оставалось уже недалеко, как вдруг Борис Пронский был окружен десятком французских гусар. Казаки стали защищаться, но скоро меткими выстрелами были убиты; человек пять французов тоже валялись на земле в предсмертных муках, остальные напали на князя Пронского. Борьба была неравная: он один, а французов пятеро.

— Сдавайся! — крикнул один из гусар, прицеливаясь из ружья в Пронского.

— Лучше смерть, чем плен, — по-французски ответил молодой князь, продолжая отбиваться.

Он уже приготовился к смерти, как вдруг два метких выстрела положили на месте двух французов. Два русских солдата-кавалериста спешили на помощь князю Борису.

Гусары, нападавшие на князя, ускакали.

Князь Пронский посмотрел на своих избавителей, и крик удивления вырвался у него из груди: в одном из солдат он узнал сына управляющего:

— Сергей, ты ли?

— Я, ваше сиятельство.

— А это кто? — показывая на Ивана Забулдыгу, спросил молодой князь.

— Я был вашим крепостным, ваше сиятельство, прозывался Забулдыгой, — ответил, нисколько не стесняясь, Иван.

— Стало быть, вы мои избавители? Чем же мне отблагодарить вас?

— Ничего не надо.

— Нет, нет, расскажу об этом главнокомандующему. Но скажи, Сергей, что заставило тебя покинуть Михалково и пойти в солдаты? — спросил по дороге до главной квартиры князь Пронский.

— Не спрашивайте, ваше сиятельство, — тихо ему ответил Сергей.

— А как там мать и отец, как Анюта?

Сергей покраснел и смутился.

— Что же ты не отвечаешь? Уж жива ли она?

Князь Борис не понял причину смущения Сергея и подумал, не случилось ли какого несчастья с молодою девушкой.

— Попова дочка жива и здорова.

— С чего же ты так смутился? Ты что-то от меня скрываешь…

— Будьте покойны, ваше сиятельство, с поповной ничего не случилось, — проговорил Сергей, стараясь успокоить молодого князя.

Борис Пронский щедро наградил Сергея и Ивана Забулдыгу за свое спасение.

XIV

В сражении при Басиньяне наши солдаты снова одержали победу над французами. Особенно в этом сражении отличился молодой генерал Милорадович. Во время стычки под ним были убиты две лошади.

Между тем другой ученик Суворова только с шестью батальонами и двумя казачьими полками вступил в Генуэзскую крепость, храбро сразился с неприятелем и положил на месте 2500 неприятельских солдат.

Крепости итальянские, занятые французами, сдавались русским одна за другой.

Главнокомандующий французскою армией, генерал Моро, отступал; но Суворов не увлекся его преследованием и разгадал тактику Моро: если бы союзники стали преследовать неприятеля, то очутились бы в незавидном положении, — Моро соединился бы с корпусным генералом Макдональдом и встретил бы Суворова с 70 000 своего войска, отрезав его от австрийцев.

Суворов стал препятствовать соединению двух неприятельских генералов, Моро и Макдональда; он хотел разбить их порознь.

Главная армия Суворова не шла, а летела, бежала, несмотря на нестерпимый итальянский зной. Сам великий полководец то и дело переезжал от головы к хвосту колонны, повторяя:

— Вперед, солдатушки! Вперед, чудо-богатыри! Голова хвоста не ждет!

Он встретился с войском генерала Макдональда на берегу реки Требии. Неприятелей было больше чуть не вдвое, но для Суворова это ничего не значило. Во время сражения при Требии он сам разъезжал по фронту.

— Вперед, солдатики-молодчики, вперед! Коли! Руби, бери!

Отпуская князя Багратиона атаковать французского генерала Макдональда, он сказал:

— Спеши, князь Петр, атаковать Макдональда: у него нет и двадцати тысяч войска. Атакуй — с Богом! Ура!

А на самом деле у Макдональда войска было 28 тысяч; но Багратион, несмотря на то что солдаты были изнурены быстрым походом, атаковал неприятеля; русские ударили в штыки и сбили французов за Требию. Но на второй день битвы французы сильною колонной, под прикрытием сильного огня своих батарей, перешли Требию и, опрокидывая все преграды, ринулись в середину нашей линии и прорвали наш фронт. Наши солдаты начали отступать, и лишь вмешательство Суворова и подход свежих подкреплений спасло наше войско и помогло ему выиграть битву.

После еще одного сражения Макдональд с остатками своего войска удалился в Тосканскую область, а потом приказал своим солдатам соединиться с генералом Моро, а сам поехал в Париж залечивать раны.

От французской 35-тысячной армии не осталось и половины; одних пленных и раненых было более, 12-ти тысяч человек.

Союзное войско потеряло убитыми тысячу человек и около 4-х тысяч ранеными.

Последовала быстрая сдача итальянских городов и крепостей, так что победители едва успевали получать ключи от них. Сдалась союзному войску и одна из самых сильных крепостей Европы — Мантуа, с 675 орудиями.

Успехи Суворова дошли до Бонапарта, будущего властителя полмира. Он в то время воевал в Египте и, узнав обо всем, воскликнул:

— Безумцы, они погубили все мои победы! Суворов уничтожил в один поход годы трудов моих.

XV

— Ваше сиятельство, вас какой-то солдат спрашивает, — входя в палатку князя Пронского, проговорил денщик.

— Что ему надо?

— Не сказывает, ваше сиятельство!

— Ну, пусть войдет.

Князь Борис Пронский, после жаркого дела при Требии, приготовился было отдохнуть немного и расположился на койке.

— Тебе что надо? — не совсем ласково спросил у вошедшего солдата князь.

— Простите, ваше сиятельство… я… я… потревожил вас.

— А, Иван; а я тебя, братец, не узнал! Что надо — говори?

Князь Борис встал и подошел к Ивану Забулдыге.

— Сергей помирает, ваше сиятельство, — печально произнес солдат.

— Как? Что с ним?

— Ранен в голову… Чуть жив лежит.

— Где он?

— На перевязочном пункте… ваше сиятельство, он-то и послал меня к вам.

— Пойдем.

Князь Борис накинул на плечи шинель и в сопровождении Ивана быстро направился на перевязочный пункт.

— Вот он, ваше сиятельство, — проговорил Иван, подводя князя к смертельно раненному Сергею.

Тот тихо стонал с закрытыми глазами.

— Сергей! — тихо позвал его князь.

Умирающий открыл глаза.

— Ваше сиятельство, пришли… Спасибо… — слабым голосом заговорил Сергей. — Хочу перед смертью попросить у вас прощения.

— У меня? За что?

— Я… я любил попову дочь.

— Ты… ты любил Анну? — воскликнул князь Борис.

— Любил, крепко любил, в солдаты нарочно ушел, смерти искал… Невмоготу была мне жизнь: не любила меня Анна… Простите…

Сергей заметался в предсмертных муках.

— Несчастный!..

Из глаз князя Бориса текли слезы.

— Скажите ей, князь, что и в предсмертный мой час я не переставал ее любить… Отцу моему поклонитесь от меня, пусть он за меня молится… Умираю…

— Батюшка, прочтите над умирающим молитву, — останавливая проходившего мимо священника, сказал князь Борис.

Старец-священник покрыл голову умирающему епитрахилью и дрожащим голосом стал читать отходную молитву.

Когда он окончил, Сергея уже не было в живых.

XVI

Война в Италии с французами, продолжавшаяся пять месяцев, окончилась. И за это время Италия была полностью освобождена от французов, было взято 25 крепостей, 3000 орудий, 200 000 ружей, 80 000 пленных.

Выполняя повеление царя, Суворов двинул войска в Швейцарию.

Суворов ехал на казацкой лошади, в довольно поношенном синем плаще, а рядом с ним ехал князь Борис Пронский. Другой адъютант графа, Дмитрий Жданов, был сильно ранен в сражении при Нови и был отправлен лечиться в Петербург.

— Князь, чай, ни разу тебе не приходилось видеть швейцарские горы? — приостанавливая свою лошадь и добродушно улыбаясь, спросил Суворов у Бориса Пронского.

— Нет, не доводилось, — ответил князь.

— Горы здесь высокие, взбираться на них нелегко! Боюсь, ворчать солдатушки будут на меня, старика.

Предчувствие не обмануло Суворова. При переходе через неприступные горы с их ледниками, большими водопадами, бездонными пропастями среди солдат пошел ропот.

Об этом узнал Суворов. Он приказал выстроить те полки, которые недовольны. Солдаты смотрели и удивлялись: перед ними роют глубокую могилу.

Вот вышел Суворов, бледный, встревоженный, и стал упрекать солдат:

— Вы бесславите мои седины; подумайте, я водил к победе отцов ваших, но вы не дети мои, я не отец вам! Ройте мне могилу и положите меня в нее… Я не переживу моего стыда и вашего позора, — громко проговорил Суворов и подошел к яме.

Это так поразило солдат, что они все как один человек крикнули:

— Веди, отец наш! Веди куда хочешь. Мы все готовы с тобой умереть!..

Сентября 14-го русские солдаты стали спускаться к знаменитому Чертову мосту. Здесь колонны Суворова соединились с корпусом Розенберга. Солдаты шли по правому берегу реки Рейсы. Дорога преграждена была громадными утесами, которые отвесно врезались в самое русло реки. Сквозь эту естественную стену пробито было узкое и низкое отверстие, называемое «Урнерская дыра». Этот проход был довольно узок, так что два человека в ряд едва могли пройти. Проходя этим подземельем, солдаты выходили на узкую тропинку, которая огибала гору в виде карниза и круто спускалась к Чертову мосту, перекинутому над бездной между двумя отвесными утесами. Внизу ревела стиснутая скалами река.

И эту неприступную позицию отчаянно защищали французы.

Чертов мост был ими разрушен, но русские ратники быстро его починили, сломили сопротивление французов и двинулись далее, пока не достигли Мутенской долины. Солдаты были усталы и измучены, и им необходим был продолжительный отдых.

Здесь от жителей долины Суворов услышал неприятные известия: при Цюрихе Римский-Корсаков потерпел поражение, так же был разбит австрийский генерал Готц. Еще узнал Суворов, что неприятель стягивает свою армию к Швицу, чтобы запереть нашим солдатам выход из Мутенской долины.

Был назначен военный совет.

— Корсаков разбит и прогнан за Цюрих! — громким голосом начал говорить Суворов. — Австрийский генерал Готц пропал без вести, и корпус его рассеян. И прочие австрийские войска, шедшие для соединения с нами, тоже опрокинуты и прогнаны. Боевых снарядов и продовольствия для солдат у нас почти нет, так же нет лошадей и вьючных животных для перевозки артиллерии. Нам все это австрийское правительство торжественно обещало доставить, но обмануло. И мы очутились без оружия, без провианта, благодаря союзной с нами Австрии!

Тут Суворов умолк, закрыл глаза и погрузился в задумчивость.

Но это продолжалось недолго. Великий старец опять заговорил:

— Полагаю, теперь идти нам на Швиц невозможно; у Массены солдат свыше шестидесяти тысяч, а у нас нет полных двадцати. Идти назад… стыд! Я не привык отступать!

На минуту он умолк, но потом, окинув быстрым взглядом всех находившихся на военном совете, громко сказал:

— Но мы — русские! С нами Бог! Мы разобьем врага! Да, да, мы победим его! — воскликнул Суворов, подошел к столу, на котором лежала карта Швейцарии, и стал говорить: — Здесь и здесь — французы, мы их разобьем и пойдем сюда. Пишите, пишите.

Все находившиеся принялись записывать план фельдмаршала.

«Мы вышли от Александра Васильевича с восторженным чувством, — пишет Багратион, — с твердым намерением — победить или умереть, но умереть со славой — закрыть знамена наших полков телами нашими. И сделали по совести, по духу, как русские… сделали все, что только было в нашей силе: враг был всюду бит, и путь наш, через непроходимые до того, высочайшие, снегом покрытые горы — нами пройден. Мы прошли их, не имея и вполовину насущного хлеба, не видав ни жилья, ни людей… Грязь со снегом были нашею постелью, а покровом — небо, сыпавшее на нас снег и дождь. Гром, раздававшийся над нашими головами и гремевший внизу, под нашими ногами, был вестником нашей славы, нашего самоотвержения».

Пробираясь из Мутенской долины, генералы Милорадович и Ребиндер штыками очистили путь, положив на месте около 4-х тысяч французов и забрав более тысячи пленных.

В знаменитый поход через Швейцарию французы потеряли много офицеров, одного генерала и 4 тысячи рядовых; пленных взято около 3-х тысяч человек, в том числе был один генерал, 3 полковника и до 40 офицеров; с нашей стороны убитыми потеряно 661 человек, ранеными 1361, в том числе было 5 генералов, среди которых были князья Багратион и Горчаков.

Суворов соединился с остатком корпуса Корсакова и перешел Альпийские горы.

XVII

По дороге к Петербургу тихо ехала карета, запряженная четверкой сытых лошадей. В карете на мягких подушках полулежал князь Борис; он так был худ, что едва его можно было узнать: глаза ввалились, нос заострился… Он скорее походил на скелет, обтянутый кожей, чем на живого человека.

Во время перехода по Альпийским горам князь Борис был тяжело ранен: пуля почти насквозь пробила ему правое плечо; с поля сражения его подняли полумертвым.

Кроме того, в горах князь Борис сильно простудился, схватил сильнейшую лихорадку, так что жизнь его была в опасности.

Когда русская армия вышла из Швейцарии и направилась в Россию, верный Митяй купил для князя карету и лошадей, и, отдохнув несколько ней в одном из немецких городов, Борис отправился в Петербург.

Больным, полуумирающим подъезжал молодой князь к северной столице.

С ним в карете сидел Митяй, а на козлах с кучером — денщик Иван, прежний Забулдыга. После смерти Сергея князь взял его к себе в денщики.

По приезде в Петербург догадливый Митяй позаботился найти для князя Бориса удобное помещение, отыскал полковника Жданова и рассказал ему о состоянии своего господина.

Дмитрий Николаевич Жданов, излечившись от ран, жил в Петербурге на отдыхе, пользуясь продолжительным отпуском.

Известие, что жизнь князя Бориса в опасности, опечалило его.

— Что же говорит доктор? Неужели рана князя так серьезна? — спросил дорогой у Митяя он, спеша к своему приятелю.

— Доктор сказал, что надо быть готовым ко всему, — с глубоким вздохом ответил парень.

Свидание друзей было задушевное. Жданов сколько мог старался успокоить больного приятеля. Он пригласил к князю лучших докторов того времени и чуть не со слезами просил их помочь своему другу; доктора обещали приложить все свои знания, но все-таки болезнь у князя нашли серьезной: изнурительная лихорадка сменилась признаками чахотки.

Однажды в разговоре князь Борис намекнул Жданову, что он очень бы хотел свидеться с Анной.

— Я не дождусь того дня, когда можно мне будет ехать в усадьбу. Но доктора меня не пускают. Говорят, надо повременить; а чего ждать в этом душном Питере? — говорил князь Борис. — В деревне я бы скорей поправился.

— Надо подождать, Борис.

— Чего же ждать, ведь я здесь умру, задохнусь.

— Полно, Борис… Вот хоть немного поправишься и поедешь в усадьбу… Хочешь, — и я с тобой поеду.

— Я буду так рад, так рад! Ведь ты мой единственный, лучший друг. Даже больше, ты мне родной брат.

— Знаешь, Борис, что я тебе посоветую?

— Что? — спросил у Жданова князь.

— Тебе надо бы уведомить отца и мать о твоей болезни.

— Зачем — это расстроит их.

— А все-таки уведомить надо.

— Пошли к ним Митяя.

— Хорошо… Только помоги мне написать письма.

На другой день, ранним утром, Митяй на лошади выехал из Петербурга в княжескую усадьбу «Раздолье». Кроме писем к родителям и к дочери отца Василия от князя, он имел секретное письмо к ней от Жданова, в котором тот писал о почти безнадежном состоянии князя Бориса и просил ее, чтобы она поторопилась приехать в Питер.

XVIII

Митяй благополучно доехал до княжеской усадьбы «Раздолье» и явился к князю Георгию Александровичу с известием от Бориса.

Узнав, что сын болен, князь Георгий Александрович и княгиня Елена Гавриловна решили было тотчас же ехать в Петербург; остановило их только обещание Бориса скоро приехать в усадьбу.

— Стало быть., Борис обещал скоро приехать? — спросил старый князь у Митяя.

— Так точно, ваше сиятельство. Как только их сиятельство поправится, то, не мешкая, приедут в усадьбу.

— О, дай Бог, чтобы он скорее приезжал! Его приезд нас успокоит.

Старый князь и княгиня немного успокоились, когда Митяй заверил их, что молодой князь болен неопасно. Сделал это он по приказанию самого Бориса.

— А как мой Сергей? — дрожащим голосом спросил старик управляющий.

— Он умер!.. — тихо ответил солдат.

Старик зарыдал, и Георгий Александрович стал утешать своего верного слугу.

Митяй тихо вышел и направился к домику священника.

Он застал отца Василия с дочерью в саду.

— Митяй? — удивилась молодая девушка, увидя его.

— Откуда Бог принес? — спросил у Митяя священник, благословляя его.

— Прямо с войны…

— Что князь Борис Георгиевич?

— Шлет вам поклон и вот это письмецо! — ответил Митяй и вручил дочери священника письмо.

— Это не его рука, — посмотрев на конверт, проговорила молодая девушка.

— Князь Борис Георгиевич писать не могут.

— Не может! Почему? — с удивлением спросила Анна.

— Их сиятельство ранен в плечо.

— Боже, Боже!..

Молодая девушка побледнела, быстро сломила печать и стала читать.

— А это вот письмо от полковника Жданова, — проговорил Митяй и вручил Анне другое письмо.

— От кого? — с удивлением переспросила молодая девушка.

— От полковника Жданова.

— Я не знаю его! — не решаясь читать письмо, сказала Анна.

— Полковник состоит в большой дружбе с князем Борисом Георгиевичем.

— Прочти, прочти, Анюта, что пишет господин полковник.

Молодая девушка стала читать, и по мере чтения лицо ее становилось все бледнее и бледнее.

— Отец, мне надо ехать в Петербург! — окончив чтение, проговорила Анна.

— Зачем?.. Что ты!..

— Князь Борис серьезно болен; за ним необходим хороший уход… Я решила ехать!.. — твердым голосом проговорила молодая девушка.

— Постой, Аннушка, постой! Как ты поедешь одна в такую даль?

— Я поеду с Митяем. Митяй, ведь ты должен опять вернуться в Петербург?

— Так точно.

— Но это неудобно… нельзя.

— Почему же, отец?

— Лучше переждать.

— Чего же ждать, отец? Пока князь умрет? — с горечью проговорила молодая девушка.

— Как, разве князь так плох?

— Вот прочти.

Анна дала отцу прочитать письмо, присланное полковником Ждановым.

— Да… дело серьезное… Что ж, поезжай, Аннушка… Поезжай!.. Благослови Господь тебя!

Молодая девушка стала быстро собираться в дальний путь.

Через два дня Митяй выехал обратно из усадьбы в Питер в сопровождении дочери священника.

Путешествие Анны в Петербург было для всех тайной. Отец Василий пустил слух, что его дочь поехала погостить к тетке.

XIX

Император Павел призвал генералиссимуса Суворова в Петербург; он желал скорее видеть и воздать должное герою.

В Праге Суворов простился с солдатами, которых водил на неприступные швейцарские горы.

На прощанье он хотел что-то сказать им, но слезы помешали, и от волнения он не смог выговорить ни слова.

Ряды солдат печально безмолвствовали; они словно предчувствовали, что видят своего любимого военачальника в последний раз.

Командование над войском Суворов сдал генералу Розенбергу; при себе оставил он небольшую свиту.

Смотря на веселого, живого старца-полководца, кто бы мог подумать, что дни его сочтены.

В Моравии, в городе Нейштеттине, Суворов пожелал поклониться праху Лаудона. Долго он стоял перед гробницей великого человека; потом прочитал длинную латинскую эпитафию, где перечислены были все дела и чины Лаудона.

— К чему такая длинная надпись? — проговорил он. — Когда меня не станет, то на моей гробнице напишите только три слова: «Здесь лежит Суворов».

В Кракове Суворов захворал «фликтеной»: сыпь и водяные пузыри покрыли все его тело. Он поспешил в свое поместье Кобрино и там слег в постель.

Болезнь Суворова встревожила императора, и он немедленно прислал к больному генералиссимусу своего лейб-медика Вейкерта.

Ежедневно из Кобрина в Петербург скакали курьеры с известием о ходе болезни Суворова.

Искусство лейб-медика и хороший уход благотворно подействовали на Суворова, и он стал выздоравливать.

Наконец настал день, когда лейб-медик разрешил ему ехать в Петербург, только не более 25-ти верст в день.

Суворов простился со своими дворовыми, поблагодарил их за верную службу и всех щедро наградил.

Теперь ехал он не так, как прежде, — на простой телеге, — а в удобном дормезе, на перине; его сопровождали несколько врачей.

В пути великий старец получил от императора Павла рескрипт, в котором государь изъявлял величайшую радость, что «вскоре обнимет героя всех веков, Суворова».

XX

— Ну как, дружище, себя чувствуешь? — проговорил полковник Жданов, крепко пожимая руку князя Бориса Пронского.

— Мне лучше — боль в плече совсем прошла, только вот рука…

— Что, не владеешь?

— Да… Калека я теперь, — с грустной улыбкой сказал молодой князь.

Рана на правом плече у него почти зажила, но губительная чахотка, несмотря на все усилия докторов, не проходила, сильная боль в груди с мучительным кашлем не давали ему покоя. Доктора, лечившие князя, старались скрыть от него чахотку, — и боль в груди и кашель объясняли ему другою болезнью; князь Борис верил им и надеялся на свое выздоровление.

— Ах, Дмитрий, как мне хочется поскорей уехать из Питера.

— Зачем спешить… подожди! Скоро Суворов, приедет в Питер.

— Ведь князь Александр Васильевич тоже хворает, едва ли он скоро приедет.

— Он уже едет.

— Как?.. Неужели? — обрадовался князь Борис.

— Да, да… получено известие, что князь Суворов выехал из своего имения и едет в Питер.

В этот момент дверь в горницу вдруг быстро отворилась, и в дверях появилась дочь священника, красавица Анна, в сопровождении Митяя. Крик радости и удивления вырвался из груди Бориса Пронского, когда он увидел свою возлюбленную.

XXI

Увы, у гениального Суворова было не мало недругов и завистников при дворе, среди приближенных к государю. Пользуясь болезнью генералиссимуса и медленным его путешествием в Петербург, они сумели оклеветать и очернить его в глазах монарха, рассказывая о своеволии и непослушании полководца.

Известие, что император Павел Петрович разгневан, было роковым ударом для больного Суворова. Выехав из Вильны, старец услыхал, что не почести, но гнев и негодование государя ожидают его в Петербурге, что торжественная встреча отменена, а войску не приказано отдавать почестей.

Все это так поразило Суворова, что болезнь его усилилась, и он не смог ехать дальше.

Однако через несколько дней болезнь на время оставила Суворова, он ожил и снова начал свое путешествие.

На Страстной недели прибыл он в Ригу и первые дни Святой Пасхи провел там. Дальнейший путь Суворова от Риги до Петербурга походил на похоронное шествие: он лежал в карете и все время стонал, лошади шли шагом, потому что быстрая езда причиняла старцу мучительную боль. Народ толпами выходил к нему навстречу, но приветствовать его радостными криками боялись. Встречали и провожали безмолвно; плакали и молились за умирающего полководца.

Апреля 20-го, вечером, тихо ехала по петербургским улицам карета с больным генералиссимусом. Суета столичная встречала и обгоняла ее. Никто не знал, что в ней Суворов.

Остановился он в доме своего племянника, графа Хвостова, в Малой Коломне, против Никольского рынка.

На его выздоровление уже не было никакой надежды: он постепенно терял память, забывая даже свои многочисленные победы. Но бывали минуты, когда Суворов оживал, тогда он просил перенести его с постели в кресло, начинал говорить о своих походах в Турцию, в Италию.

За несколько часов до смерти Суворов исповедался и приобщился Святых Христовых Тайн; потом простился со всеми окружающими, поблагодарил их за верную службу.

Находившиеся около умирающего героя громко рыдали, не в силах удержать своих слез.

— Зачем плачете, молитесь за меня. Я… я рад смерти… пожил… достаточно… Благодарю Бога!..

6 мая 1800 года, утром, Россия потеряла великого героя своего. Со словами: «Генуя!.. Сражение!.. Вперед!.. За мной!..» — Суворова не стало.

Смерть Суворова произвела сильное впечатление и на императора, и на весь Петербург.

По словам современников, скорбь была общая, сильная; все оплакивали героя.

Проститься с Суворовым приехал и больной князь Борис Пронский. Поддерживаемый с одной стороны полковником Ждановым, а с другой — красавицей Анной, одетою в траур, он приблизился к гробу Суворова, перекрестился и поцеловал руку усопшего с глазами, полными слез.

XXII

Князь Борис Пронский стал поправляться: искусство врачей и хороший уход подействовали на него благотворно, — рана на плече почти зажила, а быстро развивавшаяся чахотка так же быстро была прервана опытными врачами. Для полного восстановления здоровья молодому князю посоветовали немедленно уехать из Петербурга в деревню.

Все это время отчаявшаяся Анна не отходила от больного; она целые ночи проводила около него и лишь изредка уступала свое место Жданову.

С выздоровлением князя Бориса воскресла и молодая девушка. Счастье ее было безгранично, когда она узнала, что опасность миновала и на выздоровление князя есть надежда.

— Поздравляю вас! Вы вырвали от смерти князя Бориса Георгиевича! — пожимая руку Анны, весело проговорил ей старый, опытный доктор, лечивший Бориса Пронского.

— Как! Есть надежда на выздоровление? — спросила молодая девушка, замирая от радости.

— Есть, полная. Теперь — прочь печаль, настала радость!

— Ах, доктор, как я рада… Как рада! — сказала Анна; и крупные слезы заструились по ее лицу.

— Рады, а плачете.

— Это — слезы радости, доктор.

— Очень, очень сожалею, Анна Васильевна, что мне не придется пировать на вашей свадьбе.

— На моей? — удивилась девушка.

— Да, на вашей… Вы удивлены?

— Да, доктор, очень удивлена. Про какую свадьбу вы говорите?

— Как про какую?.. Про вашу!..

— Про мою?

— Да, про вашу; ведь вы выходите за князя Бориса Георгиевича?

— Я?! Нет… — смутилась девушка. — С чего вы… — она не договорила.

— Странно, — улыбнулся доктор, — а мне показалось, что князь Борис готов сделать вам предложение.

Девушка покраснела и, ничего не ответив, выскочила из комнаты.

На следующий день князь объявил об отъезде из Петербурга.

Путешественники ехали в двух дорожных каретах: в первой сидела Анна с прислужницей, которую везла с собой из Петербурга; во второй находились князь Борис Пронский и полковник Жданов; на козлах с кучером сидел Митяй.

Путь от Петербурга до княжеской усадьбы «Раздолье» был неблизкий, к тому же ехали не спеша, поэтому, доехав до Москвы, решили там немного передохнуть. На Большой Никитской улице у князей Пронских был большой дом; там и остановился князь Борис со своей невестой и приятелем.

Старик дворецкий Ипатыч с раболепными поклонами встретил своего молодого господина. И удивился, когда услыхал от князя Бориса такое приказание:

— Ипатыч, приготовь для Анны Васильевны две комнаты на половине моей матери. Понимаешь?

— Слушаю, ваше сиятельство, понимаю-с… — ответил с поклоном Ипатыч, но на самом деле он ровно ничего не понимал.

Дворецкий Ипатыч постоянно жил в Москве, в княжеском доме, и что делается или происходит в княжеской усадьбе, почти ничего не знал… До Ипатыча дошел только слух, что молодой князь Борис Георгиевич влюбился в поповну и хотел на ней жениться, а старые князь с княгинею восстали против этой женитьбы и от большого огорчения молодой князь уехал сражаться с французами.

Теперь он не мог не удивится, как поповна очутилась вместе с князем.

«Уж не женился ли секретно молодой князь на поповне… может, теперь она уж не поповна, а княгиня?»

А когда наступил вечер и в княжеском доме везде погасли огни, дворецкий Ипатыч, запершись в своей каморке, вооружился большими круглыми очками и усердно водил гусиным пером по бумаге. Он писал донесение старому князю Георгию Александровичу о благополучном прибытии в Москву молодого князя Бориса Георгиевича и о том, что прибыл князь «сам-третей с господином полковником Ждановым, еще с неизвестною мне девицею; сию девицу называют Анной Васильевной. По обличью и приметам та юная девица очень походит на дочь попа Василья. Его сиятельство соизволил поселить сию девицу в доме вашего сиятельства, на половине княгини-матушки, о чем всепокорнейший ваш раб, дворецкий Ванька, имеет честь донести вашему сиятельству!.. Всенижайше ожидаю от вашего сиятельства дальнейших приказаний…»

На следующий день, ранним утром, дворецкий Ипатыч отрядил с письмом в княжескую усадьбу тайно одного из дворовых и стал с нетерпением ожидать ответа.

Князь Георгий Александрович не замедлил ответить. Получив это письмо, дворецкий пошел с ним на половину князя Бориса.

— От вашего батюшки, князя Георгия Александровича, я получил письмо, — заплетающимся языком проговорил дворецкий.

— Ну, и что же?

— Вот-с, извольте прочитать, что пишут их сиятельство, — подавая письмо молодому князю, проговорил Ипатыч.

Борис стал читать письмо, присланное отцом Ипатычу: «До меня дошёл слух, что в моем доме проживает девица сомнительного поведения, которая может выдавать себя за невесту моего сына, князя Бориса; поповна никогда не будет моей невесткой. Поэтому, по получении моего письма, немедля высели ее из моего дома. Если же она не послушается, пригласи полицию. Если же ты, старый дурак, не выполнишь моего приказа в точности, то очутишься на поселении».

По мере чтения лицо князя Бориса то бледнело, то краснело; не легко было ему читать эти строки.

— Ну, что же ты стоишь, старик, беги скорей за полицией, выгоняй мою невесту, а кстати и меня с нею! — дочитав задыхающимся от гнева голосом, сказал князь Борис. — И это пишет отец… родной отец!

— Я… я, ваше сиятельство, не виноват.

— Вон, мерзавец!.. Я знаю, это ты известил отца!

— Помилуйте, ваше сиятельство… смею ли я?..

— Вон, говорю, иначе я убью тебя как собаку!

Хитрый старик выскочил из кабинета, чуть не сбив с ног полковника Жданова.

— Что с тобою, князь? На тебе лица нет.

— Вот прочти, — подавая приятелю письмо отца, желчно сказал князь Борис.

— Жаль Анну Васильевну, — прочитав, сказал Жданов.

— Знаешь, Дмитрий, я все равно женюсь на Анне.

— А твой отец?

— Больше я не стану просить у него разрешения…

— Благослови вас Бог! Ладно, князь, ты покуда переговори со своею невестой, а я пойду искать вам квартиру. Оставаться здесь ни тебе, ни Анне Васильевне больше нельзя.

— Да, да… Ни одного часа, скорее вон из этого дома!..

Полковник Жданов ушел; а князю Пронскому надо было объясниться со своею невестой, сказать ей, почему они переезжают на другую квартиру, ничего не говоря об оскорбительном для нее письме старого князя.

— Анна, ты должна скоро выехать из этого дома! — мрачно сказал молодой князь невесте.

— Я знаю, милый. Мы поедем в усадьбу.

— Нет, Анна, туда мы не поедем. Мы останемся в Москве. Дмитрий пошел искать для нас квартиру.

— Борис, я тебя не понимаю.

— Не спрашивай, Анна, наши обстоятельства так сложились, что ни я, ни ты не можем оставаться в этом доме…

— Твой отец приказал выгнать меня отсюда?.. Ведь так? — голосом, полным слез, спросила у Бориса Пронского молодая девушка.

— Ах, милая, не спрашивай!

— Расстаться надо нам, Борис.

— Что ты говоришь?! Ведь ты знаешь, что я люблю тебя.

— И эта любовь причиняет нам одно несчастье.

— Неправда, Анна; любить тебя доставляет мне большое счастье.

— Но твой отец, мать?

— Что мне до них — ты меня ведь любишь, да? — обнимая красавицу, спросил у нее князь Борис.

— Что ты спрашиваешь. Разве не знаешь?

— Я решил, Анна, на тебе жениться… Вот переедем на новую квартиру, тогда примемся и за свадьбу. Откладывать больше нечего.

Спустя некоторое время в одной из московских церквей происходило венчание князя Бориса Пронского с дочерью священника, Анною. Как со стороны жениха, так и со стороны невесты приглашенных было мало; обряд венчания происходил без особой пышности; но зато жених и красавица невеста сияли счастьем.

Эпилог

Шел грозный 1812 год. Император Наполеон, победивший почти всю Европу, с полумиллионным войском вторгся в пределы России и быстро шел к Москве.

Князь Борис Пронский счастливо жил со своею молодою женой, — у них было два сына и дочь. Старшего сына князь Борис в честь своего отца назвал Георгием; это был стройный, красивый десятилетний мальчик, — лицом он очень походил на мать; младший походил более на отца, звали его Борисом, а дочь, Анна, была еще грудным младенцем. Князь Борис купил себе небольшой домик на Лубянке и жил в нем замкнутой семейной жизнью. Он редко куда выезжал и у себя принимал только искренних друзей, среди которых, конечно, первое место занимал Жданов, получивший производство в генералы за храбрость в одном из сражений с Наполеоном. Со дня своей женитьбы князь Борис ни разу не был в усадьбе своего отца.

Женитьбу на дочери священника старый князь, а также и княгиня-мать никак не могли простить Борису: в припадке гнева князь Георгий Александрович даже написал духовное завещание, в котором весь свой капитал отказывал на благотворительные учреждения, а имения и усадьбы — в пользу своих родственников; сына же своего отстранял от наследства. Но когда гнев прошел, старый князь разорвал свое завещание.

Князь Георгий Александрович не прочь был примириться с сыном, звал его к себе в «Раздолье», но только одного, — молодую княгиню Анну Васильевну он не считал своей невесткой, а также и детей Бориса — своими внучатами.

Это оскорбляло князя Бориса, и он не ехал в усадьбу.

Тем временем разгорелась война против Наполеона.

Русские дворяне стали из своих средств составлять полки ополченцев. Князь Георгий Александрович тоже задумал составить два полка, но не знал, кого поставить начальником над ополченцами, и решил обратиться за советом к сыну Борису.

На этот раз князь Борис решил ехать с семьей к отцу. К тому же в Москве стало жить опасно, — Наполеон находился уже невдалеке от нее.

Князь Борис с женой и детьми, захватив с собою все необходимое и ценное, покинули первопрестольную и благополучно доехали до усадьбы.

Князь Борис поехал прямо в усадьбу, а молодая княгиня с детьми остановилась в домике своего престарелого отца.

С большою радостью встретил отец Василий дочь и внучат; с такой же радостью встретили старый князь с княгиней своего сына, князя Бориса. Но ни он, ни Елена Гавриловна ни слова не спросили у князя Бориса о его жене и детях, — их как будто не существовало.

Князь Борис остановился в доме отца и занялся составлением полков из крестьян; конечно, у жены бывал он всякий день.

Однажды князь Георгий Александрович, прогуливаясь утром, случайно подошел близко к домику, в котором жила его невестка с детьми.

Князю попались двое прехорошеньких мальчиков: одному было лет десять, а другому лет семь; оба они были одеты просто, но прилично.

Князь Георгий Александрович хоть и догадался, что это за мальчики, но все-таки не утерпел, чтобы не спросить у старшего:

— Вы, видно, приезжие?

— Да, мы недавно с папой и мамой приехали сюда из Москвы.

— А кто твой папа, мой милый?

— Князь Борис Георгиевич Пронский! — просто ответил мальчик.

— Так, так. Сюда ты приехал в гости? — спрашивал взволнованным голосом старый князь.

— Да, к дедушке. У меня здесь два дедушки — одного я знаю, а другого нет. Дедушку-князя я даже никогда и не видел! — грустно проговорил мальчик.

— А тебе хочется на него посмотреть?

— Разумеется, — он мне родной.

— И мне хочется; папа нам говорил, что дедушка наш добрый. Мы за него молимся Богу! — вступил в разговор и младший сын князя Бориса.

— Скажите, как вас звать, мои милые?

— Меня звать так же, как зовут нашего дедушку, Георгием! — ответил старший.

— А меня, как папу — Борисом.

— Так вам очень хочется посмотреть дедушку?

— Очень, очень!

— Смотрите, милые, я ваш дедушка!.. Ну, что же вы стоите, обнимите меня!..

— Дедушка!..

— Милые!..

Мальчики бросились обнимать своего престарелого дедушку, который от волнения не мог скрыть своих слез.

С того дня молодая княгиня Анна Васильевна вступила в дом своего свекра полной хозяйкой. Княгиня Елена Гавриловна все свое хозяйство передала в руки молодой невестки. Старый князь и княгиня скоро полюбили ее, как родную дочь. Мир и согласие настали в княжеской семье.

Но недолго князь Борис Пронский наслаждался семейной жизнь. Он со своими ополченцами поспешил примкнуть к русской армии, которая постепенно уничтожала «великую» армию «великого Наполеона». Бог и народ спас Русскую землю! Наполеон с жалкими остатками своей армии выгнан был с позором из пределов земли Русской.

С чином генерал-лейтенанта и с крестом Святого Георгия вернулся князь Борис Пронский в свою родную семью; с ним вернулись и его ополченцы, но не все, — многие из них окончили дни свои славной смертью на полях сражений.

А герой Багратион, — любимый ученик великого Суворова, — смертельно раненный на Бородинском поле, скончался; также не стало и храброго генерала Жданова: он был убит в битве при Бородине.

---

Первое издание: Чудо-богатырь. Ист. роман Д. Дмитриева. — Москва: тип. т-ва И. Д. Сытина, 1899. — 299 с.; 20 см.