Шаблон:ПСП/пред
Предисловие.
В 1896 г. мы положили начало «Маленькой антологии», издавши книжку «Китай и Япония в их поэзии». Переводы японских стихотворений, вошедшие в эту книжку, были сделаны преимущественно с немецкого перевода К. Флоренца. Последний выбирал из японских антологий стихотворения, могущия удовлетворить вкусу европейца, и передавал их вольными рифмованными стихами, не стараясь о сохранении формы оригинала. Выходящая ныне книжка может служить существенным дополнением к изданной нами в 1896 г. Вошедшие сюда переводы сделаны с немецкого перевода П. Эманна, который перевел одну из популярнейших японских антологий целиком, без всякаго приспособления к вкусу европейца, и притом с сохранением, по возможности, самой формы подлинника. Лучшие (с японской точки зрения) стихотворения и лучшие авторы указаны Эманном в примечаниях. Вообще, предисловия и примечания значительно способствуют пониманию японской поэзии, почему они и приведены здесь почти без всяких сокращений.
Японская антология.
«Хиакунин исшу» и связанная с нею японская игра.
«Хиакунин исшу», в переводе: «Песни ста поэтов» (точнее: "из ста поэтов по песне) несомненно самая популярная антология в Японии. Этою популярностью она обязана не столько своим литературным достоинствам, сколько тому случайному обстоятельству, что на ней, уже в течении многих столетий, основана одна общественная игра, в которую под новый год играют все японцы от мала до велика.
Сборник «Хиакунин исшу» ведёт своё начало от некоего Теикакио, настоящее имя которого было Фудживара но Садае. Он жил около 1200 г.; отец его Тошинари был в своё время известным поэтом. Говорят, что Теикакио (это имя, под которым теперь известен составитель нашего сборника, происходит от прочитанных по китайски двух первых знаков его имени Садае и слова кио, его титула в качестве министра) в юности поссорился как-то во дворце императора с Минамото но Масаюки и ударил его подсвечником по голове. За это он лишился своего места. Отец его, огорчённый этим, написал по этому случаю стихотворение, которое дошло до императора и так ему понравилось, что он вернул сыну прежнее его звание. После этого Теикакио поднимался все выше и выше и в заключение даже перегнал своего отца рангом, что считалось необыкновенным явлением. В первый год Темпуку (1233) он, будучи уже 70-летним старцем, отказался от службы и вернулся в свою родную хижину около Огураямы в Ямаширо. В этой хижине, носившей назваше Огура-Сансо, он, по поручению прежнего императора Го Тоба-но-ин, с четырьмя другими сотрудниками, составил собрание стихотворений, под названием Шин Кокиншу, т. е. новое «Кокиншу», указывая этим на «Кокиншу», правильнее «Кокинвакашу», Собрание старых и новых японских стихотворений, составленное Ки но Цураюки с тремя сотрудниками еще при короле Даиго, на 330 лет раньше. Но большая часть стихотворений «Шин Кокиншу» уже имеется в «Кокиншу», «Шуишу», «Го Шуишу» и других собраниях; новое собрание не выдерживает никакого сравнения с прежними, особенно с «Кокиншу», и потому осталось сравнительно мало известным. Из этого собрания Теикакио выбрал по своему вкусу 100 стихотворений, принадлежащих 100 различным авторам, и переписал их на «фусумы» (бумажныя ширмы) своего домика у Огураямы, вследствие чего это собрание нередко называется также «Огура-хиакунин-исшу», т. е. Сто песен такого же количества поэтов из Огуры. Дом Теикакио, с написанными на его «фусумах» стихотворениями, говорят, сохранился до нашего времени. Сын Теикакио, Таме-е, впоследствии расположил стихотворения в хронологическом порядке и издал их.
Однако, наряду с этим, некоторые комментаторы утверждают, что сто стихотворений были выбраны не самим Теикакио, но его другом Нака-но-ин Ниудо, и что Теикакио, который славился своим прекрасным почерком, только переписал их для своего друга Нака-но-ин. Это обнаруживается из собственнаго дневника Теикакио, имеющагося только в рукописи.
Кроме «Собрания 100 песен», Теикакио оставил ещё два сочинения; одно—только что упомянутый дневник, носящий заглавие «Меигетсу-ки», т. е. Черты блестящаго света; другое—собрание его собственных стихотворений, озаглавленное «Шу-и Гусо», т. е. Собранная дополнительно глупая всячина. Умер он во второй год Нинджи (1242), на восьмидесятом году жизни.
«Собрание 100 песен» заключает в себе, начиная от императора Тенчи во второй половине VII века по P. X. и кончая первою половиною XIII века, всех поэтов и поэтесс, известных в эпоху Теикакио, за немногими исключениями; так, например, в нем отсутствует Отомо но Куронуши, один из славнейших поэтов древняго времени, принадлежаший к числу роккасенов (см. примечание к 35-му стихотворению). Из числа 100 поэтов антологии, довольно значительное число, а именно 21 имя, принадлежит придворным дамам.
Самый выбор Теикакио, как уже было упомянуто, нельзя считать вполне удачным, даже с японской точки зрения. Стихотворения этой антологии весьма неравнаго достоинства. Стиль некоторых поэтов, из которых каждый представлен всего одним стихотворением, прост и ясен, других же, наоборот, очень тёмен и непонятен. Содержание стихотворений также весьма разнообразно; большая часть их эротическаго содержания.
Существует очень много комментариев к нашей антологии; ни одного издания не имеется без комментария, так что можно сказать: сколько изданий, столько и комментаторов. Главною причиною этого служить то обстоятельство, что сто коротеньких стихотворений, отпечатанных без примечаний, составили бы слишком миниатюрную книжечку, которой никто бы не купил. Кроме примечаний, занимающих иногда в 20 — 30 раз больше места, чем самыя стихотворения, японския издания также содержать часто краткия биографии поэтов и их портреты.
Что касается переводов этой антологии на европейские языки, то доныне существовал лишь один полный перевод на английский язык, принадлежащий Ф. В. Диккинсу. Этот перевод, вышедший в 1866 г., т. е. в то время, когда изучение японскаго языка еще не было поставлено на должную высоту, нельзя назвать удовлетворительным.
Кpoме того, eщe 25 стихотворений имеются во французском переводе, в «Anthologиe Japonaиse» L. de Rosny (1871); этот перевод также весьма неточен. Только немецкий перевод П. Эманна (с которого сделан и настоящий русский перевод как самой антологии, так и предисловия к ней) представляет попытку дать возможно точную передачу как текста, так и формы оригинала. Каждое стихотворение снабжено необходимыми пояснениями и краткими заметками об авторах.
Форма, которою написаны стихотворения ста поэтов, носить название краткой ута (танка) или просто ута. Ута состоит из двух половин или строф: верхняя (ками но ку) состоит из 17 слогов (5 + 7 + 5) и нижняя (шимо но ку) — из 14 (7+7). Все слоги равнаго достоинства; какого либо ритма, основаннаго на разнице в долготе или ударении слогов, не существует[1].
Слeдует упомянуть ещё о двух особенностях японских стихотворений: это о макура-котоба и йо. Макура-котоба (слова изголовья), называемыя также камури-котоба (слова головного убора), если они имеются в стихотворениях, почти всегда представляют начало верхней строфы и состоять по большей части из 5 слогов, или из 4 с прибавлением частицы родительскаго падежа но. Их следует считать чем то вроде эпитетов, но совсем особеннаго характера, стоящих часто в весьма слабой связи с последующим. В «Хиакунин исшу» вошло очень мало «слов изголовья», и те, которыя вошли, могут считаться эпитетами в нашем смысле этого слова. Так, например, слово ашибики но — неизвестнаго значения — предшествует слову яма (гора) и вообще словам, начинающимся слогами яма; слово хисаката-но (тыквообразный) ставится перед словом «небо», хотя для нас и странно такое сочетание тыквы и неба[2].
Гораздо затруднительнее для перевода так называемыя йо или йоши — «вступления», нечто вроде эпитетов в более обширном смысла этого слова. Они отличаются от макура-котоба прежде всего тем, что состоять не из одного, а из нескольких слов, и часто наполняют всю верхнюю половину стихотворения. Сверх того, эти введения часто не имеют ровно никакого отношешя к содержанию стихотворения и употреблены только ради созвучия с каким-либо словом. С нашей точки зрения, такое йо — пустая игра слов, не имеющая никакого смысла и только даром занимающая место в стихотворении, и без того черезчур кратком, вследствие чего на долю самого стихотворения из 31 слога остается нередко менее половины. Эти йо в «Хиакунин исшу» очень многочисленны. Приведем несколько примеров.
Стихотворение № 3 по японски звучит так:
|
Здесь начальное слово «ашибики-но», как мы уже упоминали,—слово изголовья к слову «ямадори»; притом значение его неизвестно. Слово «о», хвост, без нужды повторяется два раза. Вся первая половина, означающая «(как) хвост висящаго хвоста фазана», представляет «йо» этого стихотворения.
В стихотворении № 18:
|
Слова «Суминоэ но киши ни йору нами»— «волны, которыя бьются о берег Суминоэ» — представляют «йо», не имеющее другой связи ни со следуюшим словом «йору» (ночь), ни с целым стихотворением, кромe созвучия двух различных слов: «йору» (бьются) и «йору» (ночь).
Или в стихотворении № 27:
|
Здесь вся первая половина стихотворения, означающая: «Река Изуми, которая бурно бежит по полю Мика», имеет лишь ту связь с целым стихотворением, что в слове «Изумигава» и в следующих за ним словах «ицу мики» сходно звучат три первые слога.
Сверх упомянутых «макура-котоба» и «йо», перевод затрудняется нередко встречающеюся игрою слов. Особый вид такой игры слов составляют «кенйоген» (омонимы, слова, употребляющиеся в двух значениях); такия слова с предыдущим связаны одним своим значением и с последующим—другим. В переводе приходится разныя значения одного и того же слова передавать разными словами (например, в № 10, 51, 95, 97 и 100).
Насколько эти причудливыя особенности формы японскаго стиха чужды европейскому вкусу, настолько же чужды ему подчас японския стихотворения и по своему содержанию. Таковы, например, ветер, хлопающий бельём ( № 94), сравнение любви с нагретою морскою водою ( № 97), тайной любви с камнями в море, невидными даже во время прилива ( № 92), рукава рыбаков (в № 90) и т. п. Но найдутся стихотворения, удовлетворяющие и европейскому вкусу.
Нередки в японских стихотворениях и олицетворения или антропоморфическия представления. Таковы, например, обращения к рыбачьим лодкам ( № 11), к ветрам ( № 12), к вишнёвому дереву ( № 66), к жизни ( № 89); также одухотворение листвы ( № 26), цветов ( № 33), осени ( № 47), двери ( № 85).
В заключение несколько слов о связанной со сборником карточной игре. Слово «карута», означающее карта, заимствовано японцами, по всей вероятности, от португальцев или испанцев, впрочем, его производят также от кару-ита, лёгкая доска. Во всяком случае употребление карт ведёт свое происхождение от европейцев, и впервые началось в эпоху Теншо (1573—1591); число карт в Теншо-карута было 48. Впрочем, некоторые утверждают, что употребление карт заимствовано японцами у китайцев, на том основании, что карты называются у японцев также китайским словом «коппаи», означающим «костяныя дощечки», так как китайския карты раньше делались из слоновой кости. Как бы то ни было, игра, о которой идет речь, существовала у японцев ещё раньше введения карт, тогда вместо карт пользовались створками раковины «хамагури» (Cytherea meretrix), на которых писали стихотворения, и игра называлась поэтому прежде «ута-гаи», песенныя раковины. Первоначально для игры служили не только стихотворения «Хиакунин исшу» но и всякия другия стихотворения; например из «Кокиншу», «Генджи-моногатари», «Исе моногатари» и др. Главною целью игры, помимо развлечения, служило заучивание стихов наизусть. Со временем, особенно начиная с эпохи Генроку (1688—1703), для игры стали употребляться исключительно стихотворения «Хиакунин исшу».
В настоящее время игра эта носит название «ута-гарута» (песенныя карты). Существуют ещё две подобныя же игры; одна называется «ироха-гарута» и состоит из 48 карт с пословицами, другая называется «ши-гарута» (китайския песенныя карты) и состоит из 100 карт, на которых напечатаны китайския стихотворения, взятыя по большей части из «Тошисен» (избранные стихотворения времён династии Танг). В эти игры играют не на деньги, а ради удовольствия; выигрышем служат фрукты, пирожные и т. п. У японцев существует только одна карточная игра на деньги; на таких игральных картах, вместо стихотворений, помещают изображения разных цветов. Одно время были в ходу и европейские карточныя игры, но только у высших классов.
Игра «ута-гарута» состоит из 200 карт на первой сотне карт отпечатаны верхния половины стихотворений, на второй coтнe — нижние. Последние раздаются играющим; кто-нибудь не принимающий участия в игрe читает начальные строфы стихотворений одну за другою в том порядке, в каком карты попадаются в его руки, а владельцы соответствующих окончаний отбрасывают карты. Кто раньше сбросит все свои карты, тот получает первый выигрыш, и т. д., пока не останется один только игрок, так называемый «о-фукуро» (по русски — фофан), т. е. мешок, которому и надевают в наказание мешок на голову.
В эту игру играют на разные лады.
Если число играющих значительно, то они делятся на 4 или 5 партий (каждая партия состоит из 3, реже 4 игроков), которыя садятся по партиям в кружок. Каждая партия получает по равному числу карт (по 25 или по 20 карт). По мepе чтения верхних половин стихов, каждая партия ищет их окончаний в картах своей партии. Если какая-нибудь партия недостаточно проворна, то соседняя партия может выхватить у неё карту и подкинуть ей взамен 2—3 своих карты, а то и больше, смотря по уговору.
Игра продолжается, пока не выйдут карты у всех партий, кроме одной; последняя партия называется «о-фукуро» и получает если не мешок на голову, то белую черту или круг на лоб или на нос, сделанные куском мела, или чёрную черту тушью. Если число игроков невелико, то карты делятся не между партиями, а между отдельными игроками.
Иногда игроки делятся на две партии, которые садятся друг против друга; игра ведётся, как и в первом случае.
Наконец, играют ещё таким образом, что все карты кладутся в беспорядке посредине, а игроки рассаживаются кругом, и каждый играет сам за себя; здесь первый выигрыш получает тот, кто наберёт наибольшее количество карт, кто же получить наименьшее количество или совсем останется без карт, тот становится «о-фукуро».
В игру эту играют большею частью только под новый год, в этот же день в неё играют в каждом доме, главным образом молодые люди. При этом царит величайшее веселье, и игра нередко продолжается всю ночь напролет, до самаго рассвета. Если игроки плохо знают стихотворения, то читается не только начало, но и конец стихотворения, так что для этой игры знание стихотворений не есть необходимость; в этом случае употребляются карты, на которых напечатаны целые стихотворения, а не части их. Напротив, в старое время, когда знание такого рода вещей было развито сильнее умелые игроки требовали, чтобы им читали не начало, а конец стихотворения, сами же искали начало; для этого, конечно, требовалось лучшее знание стихотворений, чем при обычном способе игры.
