Полонский, Яков Петрович, поэт (1819—1898). В своих письмах к А. П. Чехову П. называет себя человеком, „не избалованным восторгами“. В самом деле, стихи П., как озими: семена его лирики и до сих пор лежат под снегом; а между тем П., несомненно, настоящий поэт Божьей милостью:
Были невнятны и дики его вдохновения |
Это нечто захватывало чуткого читателя в поэзии П. С доверчивой близостью, душевной теплотой подходил поэт к своему читателю, с которым, казалось, давно сжился. С редкой свободой и легкостью лились его музыкальные песни „чужды сует“ и улыбались, и вызывали улыбку, и согревали своим теплым лиризмом. Кто же не знает его „Кузнечика-музыканта“, его „Елки“, его „Песни цыганки“, „Мой костер в тумане светит“, его музыкальн. стих. „О, за что я люблю тебя, светлая ночь!“, его незабываемого полного грации детского стихотворения „Ночью в колыбель младенца“ или чудесного „Был у Христа-Младенца сад“?..
У П. есть свое лицо, есть свой акцент творчества, своя манера выражаться, свои настроения. И. С. Тургенев в его поэзии находил „смесь простодушной грации, свободной образности языка, на котором еще лежит отблеск Пушкинского изящества, и какой-то, иногда неловкой, но всегда любезной, честности и правдивости впечатлений“. Это счастливое определение индивидуальности П. Часто стихи его неряшливы, не отполированы и не отшлифованы, льются, как импровизация; длинные поэмы и повести в стихах утомляют длиннотами и прозаизмами, напоминают черновики, — но все это искупают задушевность, детская непосредственность и свежесть. Правда, на ряду с пьесами, написанными по вдохновению, по наитию, поэт пытается придумывать дидактические произведения, в роде „Вложи свой меч“, „За непогрешимость“, „15-го июля 1888 г.“ и т. д.; но они ему не удаются.
В литературе П. появляется еще в 40-е годы. Уже тогда в стихотворении „Дорога“ он пишет: „про черный день нет песни у меня“. Правда, у П. не было стройного миросозерцания, не было „плана“. Это в особенности отразилось на его многочисленных прозаических произведениях, которых у него шесть томов и которые неприятно поражают своей натуралистической стенографичностью. В ценном письме к А. П. Чехову (88 г.) он признается ему, только ему, в отсутствии плана: „Все, что писал я прозой, я писал без всякого заранее обдуманного плана. Написавши первые главы и ясно, до наглядности ясно, представивши себе выводимые мною личности и характеры, я точно решал задачу: что выйдет из таких-то и таких-то их соотношений, — и так. обр. все предыдущие главы диктовали мне главы последующие“ (см. сборник „Слово“, П. к десятил. смерти Чехова, стр. 233). И как поэт и как прозаик П. не вынашивает произведений, которые бьются у него под сердцем. Но зато прав был поэт, когда ставил себе в заслугу правдивость по отношению к эпохе, которую изображал. В „Признаниях Сергея Чалыгина“ он изобразил конец царств. Александра I, время после Отечеств. войны, настроения накануне 14-го декабря. Он рисует психологию ребенка, который был случайно свидетелем исторических событий на Сенатской площади, с захватывающей правдивостью. В „Дешевом городе“ П. дает „вернейшую копию“ Одессы и одесского общества в 1845 г.; в „Нечаянно“ рисует петербургские нравы 60-х гг. Лучшими произведениями в прозе являлись его „Крутые горки“ и „Под гору“, в которых описан быт петербургских мелких хищников и милых хищниц-зверьков. Трогательна здесь история гимназиста Пети Клика, который явился жертвой классицизма и был загублен тупицей чехом. Страницы, посвященные классической муштре и борьбе против этой муштры, критика называла гражданским подвигом со стороны романиста. Если поэт не явился ни в стихах, ни в прозе провозвестником определенных идей, то, несомненно, над ним властвовали идеи, воспринятые им еще в московском университете 40-х годов. П. до конца был поэтом гуманности, его симпатии на стороне того певца, который заставил в его поэме „Казимир Великий“ вспомнить о народе, голодном и бесправном. Н. Н. Страхов видел в его поэзии направление, которого „лучшим представителем был Грановский: это — поклонение всему высокому и прекрасному, служение добру и красоте, ненависть ко всякому насилию и мраку“. Свои настроения передавал поэт наиболее ярко не в риторических стихах, а в наивных поэмах, согретых глубокой любовью. „В его слове была правда истинная“.
П. род. в Рязани. По окончании курса юридич. факультета московск. унив. в 1844 г., он издал первую книжку своих стихотв. („Гаммы“). В первое время жизнь его складывалась очень неудачно: ему приходилось терпеть нужду, переезжать с места на место, зарабатывая средства частными уроками. Был он сначала в Одессе, затем перебрался в Тифлис, где занял место помощника редактора „Закавказского Вестника“; здесь он, кроме целого ряда стихотвор., написал драму „Дареджана“ для тифлисского театра, которая, впрочем, не была дозволена к представлению. Затем он снова думает устроиться в Петербурге, но неудачно, и, больной, уезжает за границу. По возвращении в Петербург в 1858 г., П. становится редактором журнала „Русское Слово“, но через два года оставляет его и поступает секретарем в комитет иностранной цензуры, и по цензурному ведомству П. служил до конца жизни. (Библиографию см. XI, 688).