Сакс, Юлиус, известный ботаник, основатель современной немецкой физиологической школы, родился в 1832 году в Бреславле. Учился в местной гимназии, откуда перешел в пражский университет. По окончании курса поступил ассистентом к известному физиологу Пуркинье. Здесь ему особенно пригодились приобретенные от отца (профессионального гравера) познания в рисовании; даже и в позднейшие годы он всегда сам иллюстрировал свои работы. В 1857 году он выступил с первым своим приват-доцентским курсом по физиологии растений. По этому поводу Рохледер, лучший в то время знаток растительной химии, заметил ему: „Что это Вы собрались читать? Вам хватит материала всего на два часа“. В университете он не имел успеха и в 1859 году перешел ассистентом к известному химику-агроному Штёкгарду в Тарандскую лесоводственную академию. Ботаники сторонились от Сакса, как от агронома, но именно это сближение с химиком-агрономом принесло ему особую пользу. В 1861 году получил он, наконец, приглашение на кафедру ботаники и естествознания в Попельсдорфский агрономический институт в Бонне. Около того же времени получил он от Гофмейстера приглашение принять участие в задуманном этим последним обширном издании „Руководство к физиологической ботанике“, четвертым томом которого вышла „Экспериментальная физиология растений“ (1865 г.), упрочившая за С. славу выдающегося ботаника-физиолога, и в действительности, это самое оригинальное из его произведений. Вообще годы, проведенные им в Бонне (1861—67), были едва ли не наиболее производительными в его жизни. В 1867 году он был приглашен в фрейбургский (в Бадене) университет, но уже через несколько месяцев перешел в вюрцбургский универс., где и оставался до своей смерти в 1897 г., несмотря на лестные приглашения в Гейдельберг, Мюнхен, Вену и Берлин.
Влияние Сакса на развитие физиологии растений как самостоятельной части ботаники не подлежит сомнению. После классического периода ее возникновения (Сенебье, Соссюр, Найт, Де-Кандоль, Дютроше; Гельз стоит одиноко) она была совершенно заслонена успехами систематики, морфологии и в особенности микроскопической анатомии и истории развития (Моль, Шлейден, Негели, Гофмейстер и др.), что особенно ясно обнаружилось в последнем, предшествовавшем появлению „Экспериментальной физиологии“ С. трактате Шахта (Lehrbuch der Anatomie und Physiologie der Pflanzen, 1859 — с его, всех соблазнившими, крашеными рисунками по анатомии растений), — где физиологии было отведено самое скромное место. В непосредственно предшествовавшую Саксу эпоху физиология почти ограничивалась явлениями питания, а эта область была исключительным уделом — агрономических химиков (Буссенго, Либих, Штёкгард и др.), чему в Германии способствовало возникновение многочисленных опытных станций с их органом „Landwirtschaftliche Versuchs-Stationen“, чуть не единственным главным периодическим изданием, где постоянно помещались физиологич. работы.
Деятельность С. можно рассматривать с троякой точки зрения: как исследователя, как писателя, как учителя. В ученом — первая деятельность, конечно, наиболее важна, а в ней следует обращать внимание на степень оригинальности идей и на значительность содержания работ, зависящую, в свою очередь, от точности примененных методов и достоверности полученного результата. В отношении оригинальности далеко не все то, что приписывали С. его поклонники, составляло его несомненное достояние; в особенности должно отметить его заимствования у Кнопа, Дютроше и у Сенебье, у которых он заимствовал метод водных культур, метод пузырьков для изучения усвоения углерода, так называемый Саксовский колпак для изучения действия цветного света и основную идею изучения первых продуктов синтеза в листьях. Если должно сказать, что С. был первый ботаник, широко применявший экспериментальный метод, то, с другой стороны, должно отметить, что и в его воззрениях и в его приемах чувствовался недостаток строгой физико-химической подготовки. Главнейшие его работы (собранные в „Gesammelte Abhandlungen“, 1892), относились к следующим областям.
1) Микрохимическое изучение процессов прорастания. Воспользовавшись рядом реакций, предложенных Пайэном, Шульце и др. химиками, С. в ряде работ (под общим названием „Keimungs-Geschichten“) применял их главным образом к микроскопическим наблюдениям над прорастанием семян (фасоли, маиса, финика, лука и др.). Найденные им факты сохранили свое общее значение, кроме развитого им позднее предположения о независимом передвижении в растении белковых веществ и углеводов.
2) Метод водных культур. Выработка этого ценного метода, лежащего в основе современных представлений о физиологии питания корня, многими упорно приписывается С. (напр., в Истории ботаники Грина, 1909 г.), тогда как не подлежит сомнению, что в той форме, в какой он применяется и теперь, он был открыт Кнопом в то время, когда С. еще придерживался своего способа фракционированных культур, т. е. перемещения растения из одного раствора в другой, за невозможностью, будто бы, совместного присутствия всех необходимых веществ. Зато С. принадлежит изящный прием демонстрации действия корней на твердые тела (опыт с полированным мрамором, обративший на себя внимание на Парижской всемирной выставке).
3) Изучение роста и приемы, при этом употребляемые. С. первый применил прием чувствительного рычага (ауксонометр) для увеличения движения растущих частей, зато предложенный им саморегистрирующий прибор был крайне неудовлетворителен (пишущее острие двигалось не вертикально, а по дуге) и, конечно, уступал приему Визнера и, позднее, Баранецкого. Что касается до клиностата, то основная идея его, т. е. вращения испытуемого растения, как средства для устранения одностороннего действия внешних факторов (тяжести, света), вполне определенно высказана и применена Найтом в его классическом труде.
4) Зависимость роста от температуры. С. принадлежит установление так называемых трех кардинальных точек — minimum’a, maximum’a и optimum’a. Это последнее понятие введено им, но представление о нем, позднее развитое, совершенно ложно.
5) Исследование явлений замерзания растений представляло некоторые любопытные данные, но предложенное им объяснение явлений оказалось несостоятельным.
6) Теория движения, восходящего тока соков (так называемая имбибиционная), приписывающая клеточной стенке физические свойства, не встречающиеся ни в каком другом теле, оказалась фактически неверной (Веск Эльфинг и др.), как и теоретически недопустимой.
7) Крахмал хлорофилловых зерен, как первый продукт усвоения углерода. Исследования в этом направлении едва ли не были важнее всех остальных и доставили С. известность выдающегося физиолога. Но и здесь следует строго различать, что принадлежит С., что его предшественникам. Уже Сенебье (см.) определенно высказал мысль, что крахмал и другие вещества тройного состава (т. е. содержащие С, Н и O), как продукты разложения углекислоты, должны образоваться в зеленой паренхиме, и наметил это, как одну из задач, которую предстоит изучить XIX веку. В 1861 году Кекуле и Бертло, опровергая воззрения Либиха, указывали, что ближайшие продукты синтеза органического вещества на счет углекислоты должны быть не кислоты, как учил Либих, а углеводы, в том числе крахмал. Моль ранее показал, что крахмал образуется в хлорофилловых зернах (а не наоборот). Наконец, Артюр Грю доказал, что у растений, сохраняемых в темноте, в зернах хлорофилла крахмал исчезает. С., во всяком случае, принадлежит мысль воспользоваться открытием Грю для прямой экспериментальной проверки идей Сенебье, Кекуле и Моля, т. е. доказать, что в хлорофилловых зернах, лишенных крахмала, он появляется вновь только под влиянием света. Затем, когда Годлевский (в лаборатории С. и, конечно, не без его участия) установил факт, что это образование крахмала идет только в присутствии углекислоты, а Крауз (также работая у Сакса) показал, что он обнаруживается в такой ничтожный промежуток времени, как пять минут, — получилось полное экспериментальное доказательство, что крахмал — один из ближайших видимых продуктов синтеза углеводов на счет углекислоты при участии света. С. всецело принадлежит второй изящный способ, доказывающий, что процесс этот совершается только под влиянием света — способ применения иодной пробы к целым (предварительно обескрахмаленным по способу Грю) листьям. Не так счастлива была мысль Сакса количественно определять крахмал простым взвешиванием листа до и после опыта. В связи с вопросом о продукте синтеза органического вещества С. нередко ставят в заслугу изобретение нового метода изучения основного процесса разложения углекислоты — метода пузырьков (1863). Но этот пресловутый метод (заимствованный им у Дютроше и особенно у Кнопа, подробно описавшего его еще в 1853 году) был только попятным шагом в науке, так как заменял точные приемы анализа приемом совершенно неудовлетворительным в количественном отношении.
Несомненно значение литературной деятельности С. Первое место здесь должно быть отведено его „Руководству“, Handwörterbuch der Experimentalphysiologie, 1865. Это был, несомненно, поворотный пункт в ботанической литературе — область физиологии в первый раз строго отделялась от других частей ботаники, особенно от микроскопической анатомии, что послужило толчком к развитию экспериментального исследования почти во всех отраслях физиологии не только в Германии, но благодаря появившимся вскоре переводам и во Франции, и в Англии, и в России. Второе его произведение — общий учебник „Lehrbuch“, несмотря на широкое распространение в нескольких изданиях, оригинальных и переводных, не представляло тех же достоинств, как „Руководство“, а желание оригинальничать в отделах ботаники, ему менее коротко известных, как, например, в классификации, было гораздо неудачнее; такова, напр., его смелая попытка соединить грибы и водоросли в один общий класс с двумя параллельными рядами, попытка, о которой Де-Бари однажды саркастически отозвался: „Это самая удачная попытка естественной классификации — после второго класса Линнея (diandria), соединяющего Siringa (сирень) и Anthoxanthum“ (Золотой колосок). Следующим по достоинству, после „Руководства“, произведением С. несомненно должно признать его „Историю ботаники“, вошедшую в состав предпринятой во второй половине XIX века баварским правительством „Общей истории наук“ (с известными также: „Историей химии“ Коппа, „Историей зоологии“ Клауса и т. д.). Она охватывает период от пробуждения наук в XVI веке и до 1860 г. и написана очень интересно и литературно. Нельзя только согласиться с выраженным С. мнением, что он всегда старался скорее переоценивать, чем недооценивать заслуги ученых. Стоит указать на его отношение к Сенебье (см.), у которого он так много заимствовал и относительно которого он не удовольствовался несправедливым отзывом в своей „Истории“, но еще в специальной резкой критике своего ученика Ганзена пытался совершенно уничтожить его значение. Ретушь учителя нетрудно было угадать в произведении ученика, вызвавшем в свое время справедливую отповедь Прингсгейма. Так же несправедливо было отношение С. к Гёте, и любопытно, что тот же Ганзен, которого С. вооружил против Сенебье, позднее выступил сам против своего учителя, защищая Гёте (см. XIV, 451/52).
В позднейшие годы С. обнаружил проявление какого-то самопоклонения, чуть не мании величия, выразившихся, между прочим, в знаменитом изречении в предисловии к его „Vorlesungen über Pflanzenphysiologie“ (нашедшем подражателей в современной ботанической литературе, как, напр., Баур): „Слушатели желают и должны (wollen und sollen) знать только, как складывается наука в голове их профессора. Так или иначе думают другие — совершенно побочное дело (Nebensache)“. Руководясь этим правилом, он в своей книге смело и голословно отрицал новейшие, фактические приобретения науки, а свои, также фактически опровергнутые выводы предъявлял без оговорки, что они опровергнуты, а только перепечатывал их более крупным шрифтом. Позднее он заявлял, что берет назад свои сочувственные отзывы о Гофмейстере, Негели, Дарвине и доходил до следующего полного отречения от своей прежней точки зрения: „Я также не имею ничего против выражения „жизненная сила“ и заявляю, чтобы выяснить свое отношение к миру живых существ: Только там, где кончается химия, физика и механика организмов, там вступает в свои права истинная физиология; мало того, я иду еще далее и утверждаю, что придет время, когда основой всего естествознания станет физиология“, т. е. все естествознание станет вверх ногами!
Не менее широко было и личное влияние С. через его многочисленных учеников, стекавшихся к нему со всех концов Европы и печатавших свои исследования преимущественно в „Трудах“ его лаборатории (Arbeiten des Bot. Inst. Würzburg). Упомянем главнейших из них: Крауз, Пфеффер, Мюллер-Тургау, Гёбель, Ганзен (немцы), Микели (швейцарец), Мильярде (француз), Вайнз, Сэр Франсис Дарвин, Маршаль Уорд, Гардинер, Д. Скотт (англичане), Баранецкий (русский), Годлевский (поляк) и др.
Биографические очерки: Goebel, „Flora“ (1897), „Julius Sachs“; „Sachs“, в „Enc. Britan.“, статья C. Вайнза. Наиболее полный (несколько односторонний) обзор работ С. можно найти в Green, „А history of Botany 1860—900“, Оксф., 1909). Прилагаемый портрет воспроизведен с фотографии конца шестидесятых годов.