Сеченов, Иван Михайлович, знаменитый русский физиолог, род. 1 авг. 1829 г. в с. Теплом Стане курмышского у. Ульяновской (Симбирской) губ. Его отец, отставной военный екатерин. времени, был женат на крестьянке и имел 8 человек детей, С. был самым младшим. Детство до 14 лет он провел в деревне и хорошо обучился франц. и немецк. языкам. В 1843 г. С. был помещен в Военно-инженерное училище в Петербурге и особенно заинтересовался математикой, физикой и химией. В старшем кондукторском классе С. был уже унтер-офицером и, как таковой, заставил сына начальника училища изменить свое некорректное по отношению к товарищам поведение. Отец-генерал оставил это дело как бы незамеченным, но на экзамене при переходе из низшего офицерского класса в высший отнесся к С. с явным пристрастием и поставил ему балл, лишавший возможности перехода в высш. офицерск. класс, вследствие чего С. должен был выйти из училища в армейские саперы и был назначен в 1848 г. в Киев. Военная служба, особенно фронтовая, сильно тяготила молодого прапорщика, и он был рад, когда его назначили преподавателем юнкерского училища. История с выходом С. из училища стала, благодаря приехавшим с ним товарищам, скоро известна киевским инженерам, и потому в военно-инженерной среде он был принят радушно. Один из офицеров, окончивший инженерное училище несколько раньше С., ввел его в семью своих родителей. Здесь С. встретил интеллигентных людей, высоко ценивших образование и умственный труд, серьезно обсуждавших вопросы общественной жизни, между прочим — женский вопрос, искренно и горячо проповедывавших о необходимости „служения ближнему“, при чем очень часто молодая председательница кружка молодежи указывала на профессию медика, как на одну из лучших форм такого служения, а на московский университет, как на первый в России. „В дом этот, — говорит С. в своей автобиографии, — я вошел юношей, плывшим до тех пор инертно по руслу, в которое меня бросила судьба, без ясного сознания, куда оно может привести меня, из него же я вышел с готовым жизненным планом, зная, куда итти и что делать“. В февр. 1850 г. С. подал в отставку, а осенью приехал в Москву и записался вольнослушателем на медицинский факультет, так как для зачисления в студенты должен был предварительно сдать экзамен по истории, русскому яз., математике и латыни. Жить в Москве приходилось С. очень скромно, но скудость средств не тяготила его, с головой ушедшего в изучение новых наук, и он считал вполне естественным есть говядину два раза в неделю, а пить чай раз в две недели, после бани, огорчаясь подчас лишь невозможностью покупать все необходимые научные книги. Сдав в авг. 1851 г. вступительный экзамен, С. записался на 1-й курс, так как подготовка к экзаменам не дала возможности пройти успешно все предметы 1-го курса. Он стал очень усердно заниматься, исправно посещая все лекции и с увлечением работая в анатомическом театре. Особенно привлекали его лекции проф. Глебова, читавшего на 2 курсе сравнительную анатомию и физиологию, так что появились даже мечты посвятить себя изучению сравнительной анатомии; физиология же, читавшаяся слабее, с малым количеством опытов, особенного интереса к себе не возбуждала. С переходом на 3-й курс, т.-е. к предметам специально медицинским, отношение С. к занятиям резко изменилось. Его не могли удовлетворить лекции медиков, обращавших внимание почти исключительно на практическую сторону предмета и ведших преподавание самым схоластическим образом; он перестал посещать медицинские лекции, но, взамен того, усердно ходил на лекции знаменитых историков московского унив. — Кудрявцева и Грановского, и с жаром принялся за изучение психологии по книгам Бенеке „Психологические очерки“ и „Учение о воспитании“, сделавшим его на некоторое время завзятым спиритуалистом. На 4-м курсе С. также не заинтересовался практической медициной, хотя исправно посещал лекции и занятия проф. Ф. И. Иноземцева и некоторых других. Зато, штудируя в этом же году книгу Бергмана и Лейкарта „Анатомо-физиологический обзор животного царства“, он так увлекся ее содержанием, что прочел в доме знакомых лекцию „О постепенном усложнении жизненных процессов“ и под сильным впечатлением прочитанного порешил ехать по окончании курса за границу заниматься физиологией на те деньги, которые ему предстояло получить в качестве наследства после скончавшейся в том году матери. Окончив медиц. фак. моск. унив. со степенью докторанта в 1856 году, С. в августе того же года отправился за границу и прежде всего в Берлин. Здесь он слушал лекции Иоганнеса Мюллера, его адъюнкта Дю-Буа Реймона, физика Магнуса и химика Розе, занимаясь в то же время в лаборатории Дю-Буа электрофизиологией, у Зонненштейна — качественным и количественным анализом и, наконец, у Гоппе-Зейлера, к которому уже пришел с своей темой для будущей диссертации „О влиянии на организм острого алкогольного отравления“. Эта же тема в дальнейшем разрабатывалась у Функе в Лейпциге и у Людвига в Вене. Из лаборатории Функе вышла первая научная работа С. — „Einiges über die Vergiftung mit Schwefelcyankalium“, напечатанная в Архиве Вирхова за 1858 г. В лаборатории Людвига С. построил впервые насос для выкачивания газов из крови с возобновляемой торичеллиевой пустотой, описанный им в „Beiträge zur Pneumatologie des Blutes“ (1859). Эта работа сразу сделала имя С. известным в заграничных лабораториях, ибо в ней был дан способ, ставивший учение о газах крови на твердую почву. В Вене С. закончил писание своей диссертации и весной 1859 г. уехал в Гейдельберг работать в лабораториях Бунзена и Гельмгольца. У первого он изучал анализ газов, у второго занимался флуоресценцией глазных сред и исследованием с помощью своего насоса газов молока. В 1860 г., по приглашению Глебова, ставшего в то время вице-президентом Медико-Хирург. академии, С. приехал в Петербург. Через месяц он защитил диссертацию „Материалы к будущей физиологии алкогольного опьянения“ и был назначен адъюнкт-професс. по кафедре физиологии с обязательством немедленно начать чтение лекций. Для своего первого курса С. выбрал отдел физиологии, совершенно неизвестный до того в России, — электрофизиологию. Эти „лекции о животном электричестве“, прочитанные в оставшееся до каникул время, произвели огромное впечатление не только в академических кругах, но и далеко за пределами их, не только по содержанию, но и по выполнению, а будучи вскоре напечатанными, удостоились премии Академии наук. Этот чрезвычайный успех был вызван не только тем, что С. был первым лучом света, упавшим с Запада в темное царство схоластики, господствовавшей на Руси в сфере его специальности. Помимо его простой, но в высокой степени увлекательной манеры читать лекции, помимо новизны предмета, успех его курса был обеспечен благодаря новому методу преподавания. Блестящие опыты, производимые на лекциях перед глазами слушателей, знакомили их с методикой научного исследования и в то же время поучали их языку фактов. Если эпоха 60-х годов XIX ст. по справедливости считается временем необычайного расцвета естествознания в России, то по отношению к экспериментальной физиологии эту эпоху следует считать начальной эрой. В своем вступительном курсе С. явился первым глашатаем идей своих знаменитых наставников, первым апостолом нового даже и на Западе физико-химического направления в физиологии. Начавшийся с осени 1860 г. систематический курс физиологии еще более укрепил славу молодого профессора. Великая заслуга С. и в том, что он с таким же выдающимся успехом сумел привлечь молодежь к самостоятельной разработке научных вопросов и тем положил основание русской физиологической школе. Руководясь мыслью, что „университеты, для выполнения их назначения служить рассадниками знания, должны быть не только учреждениями, где наука проповедуется, но и рабочими научными центрами, где она развивается, что учить и учиться можно с успехом, только работая“ [1], С. тотчас же устраивает свою лабораторию, ставшую обетованной землей для его слушателей. Вместе со своим учителем, служившим им образцом и примером, — ученики С. деятельно, с увлечением молодости, принялись за научные изыскания, и уже в следующем учебном году работы из лаборатории С. появляются в печати. В то время двери Мед.-Хир. академии были открыты для женщин (но уже в 1863 г. закрыты), и первой лабораторией, куда были допущены первые пионерки высшего женского образования, была лаборатория С., и в числе первых же работ его лаборатории вышли две работы его учениц (Н. П. Сусловой и М. А. Боковой, впоследствии Сеченовой).
Совместно со своим другом С. П. Боткиным С. поднял престиж Медико-Хирург. академии на небывалую дотоле высоту, и талант молодого профессора нашел справедливую оценку среди ученого мира. Уже в 1861 г. известный химик H. Н. Зинин, член Академии наук, настойчиво убеждал С. согласиться на баллотировку в академики, но С. решительно отказался выставить свою кандидатуру, „не считая себя достойным столь высокой чести по имевшимся ученым трудам своим“. В 1863 г. С. опубликовал свое „Исследование центров, задерживающих отраженные движения“, в котором он доказывал наличие в средних частях головного мозга лягушки особых, т. наз. теперь сеченовских центров, задерживающих спинно-мозговые рефлексы (см. задерживающие центры). Эта работа, обратившая на себя большое внимание за границей, особенно в Германии, явилась стимулом для написания психофизиологического трактата „Рефлексы головного мозга“, в котором доказывалось, „что все акты сознательной и бессознательной жизни, по способу происхождения, суть рефлексы“. Но, если рефлексы невозможны без начального толчка извне, то и психическая жизнь человека, поддерживаемая чувственными влияниями на него извне и чувствованиями, идущими от его собственного тела, становится невозможной с потерей всех чувствований. Знаменитые заключительные страницы „Рефлексов“, логически вытекающие из всего содержания книги, замечательны тем, что много лет спустя, в 1877 г., были фактически подтверждены известным наблюдением Штрюмпеля над пациентом с потерей почти всех чувств. Мысли, изложенные в „Рефлексах“, были так смелы и новы, анализ натуралиста проник в темную область психических явлений и осветил ее с таким искусством и талантом, что потрясающее впечатление, произведенное „Рефлексами“ на все мыслящее русское общество, становится вполне понятным. Если уже и ранее велика была известность С., как талантливого ученого и профессора, как человека высоких принципов, твердо и неуклонно идущего по намеченному пути, то с этого момента имя С. становится символом философского миросозерцания целой эпохи, знакомым, близким и дорогим всей читающей России. Шестидесятые годы, эта весна русского естествознания, выдвинули целую плеяду выдающихся ученых, до Менделеева включительно, оставивших по себе глубокий след в науке, но из них только С. выпало на долю связать столь неразрывно свое имя с этою славной эпохой жизни русского общества. Если имена Добролюбова и Чернышевского признавались в то время символами реалистического миросозерцания в области изящной литературы и общественной мысли, то имя С. стало символом того же направления в области мысли биологической и философской. На ряду с этим „Рефлексы“ встретили иной прием в тех сферах, где научная мысль вообще очень мало ценилась, а тем более свободная и смелая. Прежде всего, само заглавие трактата — „Рефлексы головного мозга“ — появилось под давлением цензуры, требовавшей изменения первоначального заглавия: „Попытка свести способ происхождения психических явлений на физиологические основы“, как „слишком ясно указывающего на конечные, вытекающие из статьи выводы“. Затем, печатание статьи в „Современнике“ было воспрещено и дозволено лишь в медицинском или другом специальном периодическом издании. Наконец, уже в 1866 г., при 2-м издании „Рефлексов“ в виде отдельной книги, на книгу был наложен арест, под которым она находилась более года, в течение которого шли переговоры между министерствами внутренних дел и юстиции об уничтожении книги и предании автора суду по 1001 ст. Ул. о нак., карающей авторов тех сочинений, которые „имеют целью развращение нравов и явно противны нравственности и благопристойности“. Эти переговоры окончились счастливо для книги и ее автора только потому, что прокурор высказал сомнение в успешном исходе судебного преследования, и министру юстиции, кн. Урусову, удалось убедить мин. внутр. дел, Валуева, не делать из процесса рекламы для книги „неоспоримо вредного направления“. Об этой „вредной“ книге И. П. Павлов в 1915 году выразил свое мнение в следующих словах: „Создание И. М. С. учения о рефлексах головного мозга представляется мне гениальным взмахом русской научной мысли; распространение понятия рефлекса на деятельность высшего отдела нервной системы есть провозглашение и осуществление великого принципа причинности в крайнем пределе проявления живой природы. Вот почему для научной России память И. М. С. должна остаться навсегда неизменно-дорогой“. Но именно потому со времени появления „Рефлексов“ С. был признан в „сферах“ „философом нигилизма“, человеком опасным и взят под подозрение, тяготевшее над ним до конца его дней. По счастью, это обстоятельство не повлияло на научную работу С., и он один или вместе со своими учениками (Березиным, Пашутиным, Ворошиловым, Тархановым, Литвиновым, Спиро и др.) продолжал интенсивно работать, преимущественно в области физиологии нервной системы (см.). Вместе с тем, в виду отсутствия руководств, он пишет руководство по нервной физиологии по собственному, оригинально задуманному плану, переделывает или переводит вместе с одной из своих учениц (будущей женой, М. А. Сеченовой) ряд иностранных учебников и, наконец, несет знание широким кругам, выступая с циклами публичных лекций. Цикл лекций, читанных в клубе художников зимой 1868—69 г.г., составил, как передают современники, выдающееся событие в жизни петербургского общества; аудитория была всегда переполнена слушателями, и среди них можно было видеть людей с выдающимися именами, до И. С. Тургенева включительно. Профессорство С. в Мед.-Хирург. академии продолжалось до 1870 г. В этом году предстояло замещение кафедры зоологии, на которую С. предложил И. И. Мечникова, тогда уже известного зоолога и профессора одесского унив. Перед баллотировкой один из членов конференции заявил, что хотя Мечников по своим научным заслугам достоин быть даже членом Академии наук, но для замещения вакансии не пригоден, так как его пришлось бы сделать ординарным профессором; лучше же сохранить ординатуру для медицинских кафедр, а для зоологии довольно и экстра-ординарного. Большинство с этим, очевидно, согласилось, Мечников был забаллотирован, а С. на следующий же день подал в отставку. Этим протестом окончился первый, 10-летний период профессорской деятельности С., в течение которого он успел развернуть все стороны своего богатого таланта. Вся последующая 35-летняя деятельность С., являясь неуклонным служением идеалам его молодости, распадается внешним образом на 3 периода. В том же 1870 г., он был избран проф. Новороссийск. унив., но утверждения пришлось ждать долго — оно последовало лишь в 1871 г., почти через год, и то лишь благодаря тому, что попечитель одесск. учебн. округа взял, как оказалось впоследствии, назначение С. под свое поручительство. В Одессе С. пробыл до 1876 г., когда по приглашению физ.-мат. фак. петербургск. унив. он перешел обратно в Петербург. Около средины 80-х г.г. вторично возникает дело об избрании его в члены Академии наук. На этот раз С. соглашается выставить свою кандидатуру, соответствующее отделение избирает его, но министр внутренних дел и вместе с тем президент Академии, Д. А. Толстой, кладет свое veto на баллотировку С. в общем собрании Академии и, таким образом, снимает его кандидатуру. В конце 1888 г. покинув по личным соображениям петербургск. унив., С. в 1889 г. возвращается в свою alma mater — московск. унив. и не оставляет его стен до своей кончины, состоя до 1891 г. прив.-доц., а с 1891 г. проф. физиологии медиц. фак. В 1901 г. С. выходит, „чтобы очистить дорогу молодым силам“, в полную отставку, но не оставляет научной деятельности, напечатав, уже будучи в отставке, „Очерк рабочих движений человека“, „Элементы мысли“ и свою последнюю лабораторную работу — „К вопросу о влиянии чувственных раздражений на мышечную работу человека“.
С переходом в Одессу С. обратился к систематическому изучению отношения различных составных частей крови к угольной кислоте, построил свой известный абсорбциометр, работы с которым продолжались с большими или меньшими перерывами свыше 20-ти лет. Благодаря этим работам учение о газах крови и обмене их при дыхании получило важное опытное обоснование. Попутно, своими абсорбциометрическими исследованиями С. разрешил важный физико-химический вопрос, установив закон растворения газов в индифферентных к ним растворах солей. Далее им была дана теория состава легочного воздуха при различных условиях дыхания, и, наконец, по его идее, в московской лаборатории был построен дыхательный аппарат для опытов на человеке при покое и движении последнего. Не перечисляя всех остальных научных работ С., достаточно указать, что нет почти ни одной области физиологии, в разработке которой он не участвовал бы своими собственными трудами или через посредство своих учеников (H. Е. Введенский, Б. Ф. Вериго, Н. П. Кравков, С. С. Салазкин, Н. Г. Ушинский, Г. В. Хлопин и др.). В С. совмещались все качества выдающегося учителя. Обширные сведения на ряду с полным отсутствием тенденции подавлять ими; предоставление полной самостоятельности в разработке темы вместе с постоянною готовностью помочь не только словом, но и делом; наконец, его чисто товарищеское отношение к работающим у него в лаборатории, искренняя радость при их успехах и столь же искреннее желание ободрить и помочь в неудачах — все это делало работу под руководством С. приятной и легкой.
Научное наследие высокой ценности оставлено С. и в области психологии. Верный испытанному правилу натуралистов — исходить с целью изучения от простого к более сложному, С. видел единственную возможность созидания научной психологии в разработке ряда „учений о происхождении психических деятельностей“.
Служение С. делу просвещения было неуклонно до конца его дней. В Петербурге он был одним из основателей и постоянным преподавателем на Бестужевских курсах, вскоре по приезде в Москву он принял приглашение читать на „коллективных уроках об-ва воспитательниц и учительниц“. Его публичные лекции, как „Впечатление и действительность“ или „Физиология нервных центров“, курс, прочитанный в Об-ве врачей в Москве в 1889—90 г.г., и др., всегда привлекали массу слушателей и являлись большим событием общественной жизни. Наконец, осенью 1903 г., уже 74-летним старцем, С. берет на себя курс лекций по анатомии и физиологии на Пречистенских курсах для рабочих (в Москве). По своей строгой научности, сжатости и вместе с тем популярности лекции эти могли бы служить образцом, и аудитория, состоявшая из рабочих, собиравшихся со всех концов Москвы, была всегда переполнена и жадно внимательна. Однако, курс не мог быть доведен до конца, так как в начале февр. 1904 г. директор народных училищ потребовал устранения С. от лекторства в рабочей аудитории. Последние годы своей жизни С. посвятил составлению своих мемуаров и подготовлению своих научных трудов для посмертного издания. При этом у него появились новые темы для лабораторной работы, и он уже приступил к ней, но случайная болезнь — крупозное воспаление легких, после 1½ недельной борьбы сломила крепкий организм С. и свела его в могилу. Скончался С. 2-го ноября 1905 г. и погребен на Ваганьковском кладбище в Москве.
См. «Автобиографические записки И. М. С.», изд. «Научного Слова», М., 1907; «Собрание трудов С.», посмертное изд. Совета московск. унив. в 2-х т. (1907—1908; там же подробный список трудов С.); И. М. Сеченов, «Физиологические очерки», под ред. М. Н. Шатерникова и П. П. Лазарева, 1923. Кратк. некрологи; М. Е. Введенский, «И. М. С.», труды физич. лаб. петербург. унив., 1905; М. Н. Шатерников, «И. М. С.», отчет моск. унив. за 1905 г. и журн. «Научное Слово», дек. 1905 г.
- ↑ И. Сеченов, «Беглый очерк научной деятельности русских университетов по естествознанию». Собр. соч., т. 2, стр. 423.