Шаманство, стадия развития практической религии и обрядности, соответствующая анимизму, как стадии развития религиозной идеологии. Анимизм представляет как бы теологию и отчасти даже философию Ш. Ш., в свою очередь, представляет практическую часть религии анимизма и вместе с тем соединяет в себе элементы первобытной науки, медицины и хирургии, поэзии и музыки, но более всего Ш. представляет религиозный культ, можно сказать, церковную форму, соотносительную анимизму. Сравнительно с магией, представляющей древнейшую форму обряда и культа, Ш. является, конечно, позднейшим образованием. В Ш. можно отметить ряд моментов, отсутствующих в магии: а) магия представляет явление поголовное, свойственное всем членам данной группы в большей или меньшей степени. В Ш. является отдельный шаман, выделяющийся из массы, избранник духов, эмбрион будущего жреца. Это выражено даже у Пушкина по отношению к кудеснику, славянскому шаману: „Скажи мне кудесник, любимец богов“… б) Ш. имеет особый обряд камлания, обряд психологический, отличный от собственно магического обряда, всегда целевого. В шаманском лечении камлание предшествует магическому действию. в) Ш. имеет особые принадлежности обряда, употребляемые шаманом; таковы: бубен с колотушкой, трещотка, плащ, головной убор, особые кисти и фигурки, весьма разнообразные и имеющие каждая то или иное значение. г) В психологическом отношении в магии преобладает момент активный, волевой, направленный к покорению или устрашению различных элементов природы, зверей и стихий и невидимых духов, а также враждебных или дружественных людей (уничтожение врага, любовная присуха). В Ш. преобладает пассивный элемент, шаман является одержимым, избранником духов. Духи привлекают шамана к служению себе настойчивым приказом, доходящим до насилия. Действует шаман силою духов-помощников, и только при их помощи он может побеждать враждебные силы и враждебных духов и вообще совершать магические действия.
Психология шаманов вообще отличается импульсивностью. Самое слово шаман, происходит ли оно от тунгусо-маньчжурского или более южного корня, означает человека „взволнованного, исступленного, восторженного“, genus irritabile vatum — по определению римлян. Первобытные народы вообще импульсивнее культурных. Они более податливы к различным потрясениям, как физическим, так и духовным. Чукчи, например, сами себя называют „народ, мягкий к смерти“, и указывают, между прочим, что в этом отношении податливее всего шаманы. Мы встречаем в Ш. целые категории мужчин и женщин, больных нервной возбудимостью, порою явно ненормальных или совсем сумасшедших. У многих народов, например у эскимосов, по свидетельству Боаза, сумасшедшие считаются боговдохновенными, и их отрывочные фразы рассматриваются, как пророчество. Наконец, и самое камлание с его неистовыми прыжками и воплями, с начальным возбуждением и заключительным трансом — припадком оцепенения (хотя и не всегда обязательным) имеет, очевидно, истерические формы.
Трудно, однако, полагать, что на какой бы то ни было социальной стадии религия и церковь созидались исключительно истериками или сумасшедшими. В Ш., таким образом, рядом с нервным, истерическим типом, наблюдается другой тип, волевой, хладнокровный, более или менее трезвый, для которого камлание является только обрядовой формой. „Черные шаманы“, которых соседи особенно боятся, часто являются такими волевыми шаманами. У чукоч „шаманы-предвещатели“ действуют только при помощи „внутреннего голоса“. Пред каждым предсказанием, внимательно расспросив обстоятельства дела, они на минуту сосредоточиваются на себе. Именно такие предсказатели, неохотно прибегающие к камланию, пользуются наибольшим уважением соседей. В дальнейшем социальном развитии, в сфере так называемых высших религий, шаманы первого типа превращаются в пророков, шаманы второго типа — в жрецов. В еврействе, например, вплоть до эпохи падения обоих царств, Израильского и Иудейского, между пророками и жрецами были антагонизм и постоянная борьба.
Л. Я. Штернберг в шаманском избранничестве подчеркивает избранничество половое. Он сгруппировал по этому поводу целые серии весьма показательных фактов. Сюда относится волшебная супруга у мужчин шаманов и волшебный супруг у женщин, вплоть до суккубов и инкубов средневековых колдовских и ведовских процессов. Суккуб означает буквально „лежащий снизу“ и связан с колдуном. Инкуб, „лежащий сверху“, связан с колдуньей (см. инкуб). Сюда же относятся: нимфа Эгерия, вдохновительница римского царя Нумы Помпилия, Афродита, любовница и покровительница троянского Анхиза, мать Энея. К той же области принадлежат индийские „шакти“, женские помощницы богов.
При всей значимости этой теории можно сделать возражение против ее всеобщности. В современном Ш., как и в современном анимизме и выросшем из него политеизме, преобладают элементы мужские. При половом избранничестве мужчинам-шаманам должны бы соответствовать преобладающие женские духи, что не наблюдается. Есть, наконец, многочисленные факты, относящиеся к избранничеству шаманов без полового характера.
Штернберг особенно подчеркивает половое превращение и „травестизм“ (переодевание) шаманов по приказу небесного супруга. Такое превращение имеет, однако, в огромном большинстве случаев характер односторонний: мужчина превращается или переодевается в женщину. Обратные случаи редки. Половое превращение связано с тем, что женское Ш. древнее мужского. Женщина являлась первичною шаманкой, так же, как первичною горшечницей, хранительницей огня и так далее. Шаманский травестизм соответствует „куваде“ (см.), где мужчина, отец, для того, чтобы утвердить свои права на новорожденного младенца, изображает символические роды, и, таким образом, сам становится матерью, вместо женщины.
Основные моменты Ш. следующие: а) подготовительный период, инкубация; у чукоч, например, обозначается особым термином, глагольным, по духу языка, enenitvirkin: „он приобретает шаманское вдохновение“. Шаманское призвание является не только одержимостью, но также обреченностью. Оно обнаруживается рано, чаще всего во время критического перехода от отрочества к юности. Это — период быстрого и сильного роста, повышенной чувствительности, а также нередко и духовной неуравновешенности. Мальчика, обреченного шаманскому вдохновению, можно узнать даже в ранней юности по взгляду, который в разговоре направляется, помимо лица слушателя, куда-то в пространство, как будто видит нечто незримое для прочих. В связи с этим чукчи называют глаза шамана „светлыми“ — nlkeräqen, что будто бы дает им способность видеть духов даже в темноте. Взгляд шамана отличается особым выражением, смесью лукавства и дикого смятения, и мне часто удавалось узнать шамана среди других соплеменников с первого взгляда. Шаманское призвание обнаруживается различными путями. Чаще всего это внутренний голос, который приказывает обреченному вступить в общение с духами. Духи являются ему во сне, в видениях. Если обреченный медлит, зовущий голос принимает материальные формы. Он является в виде камня странной формы, найденного на дороге, цветного пера птицы, пролетевшей мимо, в виде голоса, говорящего из скалы, из куста. Можно припомнить голос, воззвавший к Моисею из горящего куста. И, подобно Моисею, призванный относится к зову со страхом, с смятением, с неуверенностью в силах своих. Призванный противится призыву, борется с ним, напрягаясь вплоть до кровавого пота. Мне приходилось самому видеть дважды появление кровавого пота у юных шаманов. Это напоминает кровавый пот Иисуса из евангельской легенды о Христе. Однако, противиться шаманскому призыву опасно. Обреченный хворает, а, главное, отстраняется от всякого дела, теряет интерес к жизни, ест мало, без всякой охоты, ни с кем не разговаривает, не отвечает на вопросы, бòльшую часть времени он проводит во сне. Противиться призыву опасно. Непослушный умрет или потеряет рассудок. В лучшем случае духи от него отступятся, но он станет негодным к жизни, бродягой и скитальцем.
В этом периоде духи нередко подвергают „обреченного Ш.“ жестоким мучениям. Они режут его мясо, перебирают кости, отыскивая особую шаманскую косточку, вынимают, переделывают или заменяют сердце. Можно опять-таки сравнить хирургические операции серафима над пушкинским „Пророком“.
И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык…
И он мне грудь рассек мечем
И сердце трепетное вынул…
Туземцы рассматривают подготовительный период как болезнь, а созревшее вдохновение как выздоровление. Обреченный, покорившись призыву, берется за бубен, проводит свое время в пении, в шаманских упражнениях, что длится многие часы и дни, пока не придут настоящие духи и сами не заговорят из уст „вдохновенного“. В последующее время каждое приготовление шамана к камланию рассматривается как болезнь, а самое камлание как выздоровление. Из сказанного видно, что шаманская инкубация все же отличается от истерии, ибо ее окончательное проявление составляет и по мнению туземцев и на деле, как мне неоднократно случалось наблюдать, не болезненный припадок, а явное удовлетворение и как бы выздоровление.
У американских индейцев вместо инкубации, навязанной духами и почти насильственной, является искус добровольный, но не менее мучительный. Ищущий духов подготовляет себя постом, бессонницей, длительными и болезненными самоистязаниями. Будущий духовидец уходит в лес или в поле, прорезывает себе сквозную поверхностную рану в боку или в руке, просовывает палочку и привязывает ее за концы на длинном шнурке к столбу или к дереву. Там ходит он взад и вперед, всматриваясь в пространство и ожидая появления духов[1]. В евразийском Ш. искус всецело отсутствует. Это тем более странно, что в высших религиях мира, возникших в Евразии, в брахманизме и буддизме, в иудействе, христианстве и исламе, продолжительный пост и бессонница, самоистязание и вообще добровольный искус являются лучшим условием для общения с духами. Можно указать упражнения индийских факиров и христианских отшельников, сорокадневный пост Иисуса в пустыне и прочее. Такая несвязанность и чересполосность явлений, повидимому родственных, часто встречается при этнографическом и этногеографическом анализе. (Ср. В. Г. Богораз, „Основы этно-географии“, стр. 112. Ленинград, 1928).
В шаманском обряде, кроме камлания, можно указать довольно сложный комплекс разнообразных трюков. Таковы прежде всего чревовещание, достигающее большого совершенства; далее разные фокусы, например: развязывание связанных рук, запрятывание разных предметов и внезапное их появление, постукивание и поскребывание духов снаружи за стеной и, наконец, шаманская хирургия, т.-е. мнимое разрезывание груди пациента, чтобы извлечь оттуда засевшего духа болезни в виде хвоинки, жучка или камешка. Производится эта операция с необычайною ловкостью, как мне самому приходилось видеть. И здесь любопытно указать, что между тем как другие моменты Ш. перешли по наследству к представителям высших религий лишь с небольшими изменениями, трюки и фокусы рано отошли от жрецов, сперва к беспорядочным бродячим факирам, а потом и к настоящим скоморохам, бродячим чудодеям и фокусникам. Впрочем, в последние десятилетия шаманские трюки воскресли в спиритизме. Таким образом, трюки чукотского шамана, производимые в полной темноте, во многом напоминают спиритический сеанс.
Песнопение шамана перешло в песнопение разных церквей, плащ — в облачение, ризу, пляска шамана — в пляску римского жреца или абиссинского священника, в пляску царя Давида перед кивотом Завета. Жертвоприношения свелись к воскурениям, заклинания — к молитвам, в лечении болезней отпала хирургия, зато сохранилось исцеление возложением рук и священных предметов, а также исцеление молитвой, опять-таки воскресшее в современной американской весьма популярной секте „Христианской Науки“.
В камлании главным орудием шамана является бубен. Чукчи с эскимосами называют его „челном“, сибирские турки „конем“ или „маралом“. Во время заключительного транса, когда тело шамана лежит неподвижно на земле, покрытое шкурами, душа шамана на этом челне и на этом марале облетает небесные страны и также другие, подземные страны, все надземные и подземные миры первобытной космогонии, разыскивая душу больного или одну из его душ, похищенную духами, что причинило болезнь. Там шаман борется с духами, отнимая у них пленную „душку“ и потом возвращается назад, чтобы вложить ее в тело больного.
Болезнь, таким образом, происходит или от вселения духа в тело больного человека, как указано выше, или, напротив, от похищения духами человеческой души. Здесь выражается одна из антиномий, диалектических противоположностей, столь обычных во всех отраслях человеческой культуры.
В социологическом разрезе древнейшею формой Ш. является Ш. массовое, Ш. семейное и даже Ш. поголовное. У чукоч и эскимосов бубен является семейным шаманским инструментом. На праздниках все по очереди, вплоть до маленьких детей, обязаны петь и стучать. Очевидные следы поголовного Ш. существуют у сибирских турков.
У чукоч можно отметить обилие так называемых „плохих шаманов“. Они проделывают все, что полагается, но слушатели относятся к их упражнениям равнодушно и даже насмешливо. Настоящие шаманы, „вдохновенные“, „избранники“, относятся недружелюбно к рядовым шаманам, в особенности не одобряют плагиата своих собственных шаманских напевов этими плохими подражателями. Такое массовое „наитие духа“ сравнительно низкого качества воскресло потом у христиан в глоссолалии (дар языков), у русских хлыстов и скопцов — в радениях различных кораблей и т. д.
Соотносительно с этим можно отметить на более ранних социальных стадиях Ш. преобладание женщин. Чукчи говорят: „Женщине не нужно готовиться. Женщина природная шаманка“. На чукотских празднествах, в особенности на более древних охотничьих тризнах, духи зверей входят не в мужчин, а в женщин. Именно они изображают воскресающих зверей, пляшут и воспроизводят сцену примирения с мужчинами-охотниками. Индивидуальные шаманы, напротив, и у чукоч по преимуществу — мужчины, и самые сильные шаманы — это мужчины, принявшие превращение пола, т.-е. усвоившие личину женщины, вплоть до вступления в брак с настоящим земным мужем гомосексуальным путем.
Исследователи часто подчеркивают деление шаманов на „белых“ и „черных“, точно так же, как и магия делится на „белую“ и „черную“. Туземцы, между прочим, говорят: „ночные“ и „дневные“ шаманы, „черные“ и „красные“. В одном из выморочных юкагирских поселков, на реке Омолоне в Колымском округе, я нашел в брошенном сарайчике в числе прочего имущества шаманскую заклинательную дощечку, вероятно XVIII века. Дощечка разделена пополам по лицевой стороне. Левая половина окрашена в черное, а правая — в красное. На обеих половинах соответственные фигуры зверей и духов.
Однако, различие между белыми и черными шаманами не проводится резко, и в сущности было бы точнее говорить и в Ш. и в магии лишь о действиях оборонительных и о действиях наступательных. Оборонительные действия каждого шамана, отгоняющие злых духов и парализующие влияния других шаманов, злых и лукавых и насильственных, относятся, конечно, к белому Ш. Наступательные действия того же шамана, насылающие порчу на врага, „обреченного гневу“, и даже на собак и оленей, ему принадлежащих, относятся, конечно, к черному Ш. Таким образом, один и тот же шаман бывает в одном случае белым, а в другом случае черным. При малой дифференциации жизни первобытных народов, еще не произошло окончательного разделения между служителями бога и служителями дьявола.
Нужно сказать несколько слов об эстетике Ш. Бубен, помимо призыва духов, служит так же как музыкальный инструмент, особенно в долгие зимние ночи. Желая развлечься, чукча берется за свой семейный бубен и начинает пение. С другой стороны, у настоящих шаманов ценится высокий, полный и ясный голос. Хорошего певца-шамана сходятся слушать за много десятков верст.
Помимо музыки, у каждого шамана есть рассказы о видениях, относящиеся по преимуществу к видениям во время экстаза. Такие рассказы проникнуты часто свежим и живым чувством любви к природе, и в них попадаются на каждом шагу странные, неожиданные и величественные образы.
Вот, например, видение чукотской шаманки:
— Две девушки, дочери рассвета, спустились с верхней земли посетить эту землю. Их лица прекрасны, их взгляды горят, как огонь, волосы вьются по ветру. Одежда их из пестрых шкур, широко отороченная бобром, по всем краям обшитая россомахой; отверстия рукавов наполнены сиянием, обувь их испещрена.
— Великие люди, многоумные люди порицали ее, называли ее безумной. Только малые дети говорили: „поиграй с нами“…
— А она, многоумная и могучая, беседует с духами, может по желанию расти и уменьшаться и приобретать многие тела. Когда она хмурилась, олени сохли, когда смеялась, олени укреплялись, и когда она плакала, олени плакали[2].
Литература: Дордже Банзаров, „Черная вера или Ш. монголов“ и др. статьи, Спб., 1891. В. Ф. Трощанский, „Эволюция черной веры у якутов“, Казань, 1902. В. М. Михайловский, „Ш.“, М., 1892. Н. Н. Агапитов и М. Н. Хангалов, „Материалы по изучению Ш. в Сибири“, Изв. Вост. Сиб. отд. И. Р. Г. О., том XIV, № 1—2. М. Н. Хангалов, „Новые материалы о Ш. у бурят“, Зап. Вост. Сиб. отд. И. Р. Г. О., 1890, т. II, в. 1, стр. 91. Л. Я. Штернберг, „Избранничество в религии“, Этнография, № 1, М., 1927. Его-же, „Гиляки“, Этнографическое Обозрение, кн. LX, LXI, LXIII, М., 1904. Его-же, „Материалы по изучению гиляцкого языка и фольклора“, Спб., 1908. В. Г. Богораз, „Материалы по изучению чукотского языка и фольклора“, Спб., 1900. Waldemar Bogoras, „The Chukchee“, Jesup North Pacific Expedition, Vol. VII, part 2, Religion, 1907. В. Г. Богораз, „К психологии Ш. у народов северо-восточной Азии“, Этнографическое Обозрение, кн. LXXXIV—LXXXV, М., 1910. В. И. Иохельсон, „Материалы по изучению юкагирского языка и фольклора“, Спб., 1900. Waldemar Jochelson, „The Koryak“, Jesup North Pacific Expedition, Vol. VI, part 1, 1905. В. Л. Серошевский, „Якуты“, Спб., 1888.