Энеида (Вергилий; Шершеневич)/Песнь восьмая
| ← Песнь седьмая | Энеида Вергилия Песнь восьмая | Песнь девятая → |
| Оригинал: лат. Aeneis. — Источник: Современник, Литературный журнал, том XXXIII, Санктпетербург, 1852 |
- Википроекты
Heu! quantae miseris caedes Laurentibus instant!
.................. Quam multa sub undas
Scuta virum, galeasque et fortia corpora volves,
Thybri pater! ..................(Из восьмой песни.)
Вот лишь только Турн поднял над замком Лаврента
Знамя войны и хриплые звуки трубы раздалися,
Только лишь буйных коней приударил вожжами и рати
Двинул с собою, — как вдругь взволновались умы и внезапно
Лация вся потряслась от тревоги; сердца молодёжи
Жаждою брани вскипели. Вожди передних отрядов:
Уфенс, Мессап и богов презиратель Мезенций, отвсюду
Ратную помощь ведут и широкие нивы лишают
Их земледльцев. И к Диомеду славному в город
Венула шлют просить вспомогательной рати и вместе
Весть сообщить, что в Лацию прибыли тевкры и с флотом
Вождь их Эней пристал и внёс побежденных пенатов,
Что называегь себя царём, назначенным роком;
Что к дарданскому мужу пристало много союзных
Ратей, и имя его гремит меж народов латинских.
Как посоветует он поступить в том деле; и если
Им победить суждено, то что за победою будет:
Лучше известно ему, чем Турну царю и Латину.
Так волновались латины: герой же лаомедонтов,
Видя всё это, великой заботою сердце тревожил,
Выстрый свой ум то к мысли одной, то к другой преклоняя,
То увлекаясь различным путём, обдумывал средства.
Так отражённый водою в медном сосуДе луч солнца
Иль лучезарного круга луны трепещет, повсюду
Перебегая с места на место далеко, и вот уж
Кверху взлетев по стенам, в потолок ударяет высокий.
Ночь уж покрыла все земли: везде утомленные твари,
Род и зверей и пернатых в гдубокий сон погрузились,
Как родитель Эней, тревогою сердце волнуя
О предстоящей войне, у берега лёг под холодным
Сводом небес и в поздний час ночи предался покою.
И ему во сне предстал прекрасный потока
Бог, Тиберин седовласый, восстав из тополевой чащи:
Тонкая ткань бирюзового цвета его покрывала;
Частый, тенистый тростник над челом поднимался кудрявым,
И, смягчая заботы героя, так говорил он:
«О, рожденье богов! ты, который из длани враждебной
Трою похитив, привозишь для нас, и Пёргам нетленный
Намь сохраняешь, о гость, давно уж желанный в прекрасных
Нивах Лаврента и в царстве Латина; ты здесь поселишься
В верных жилищих, и здесь для пенатов твоих пребыванье;
Не удаляйся отсюда и грозной войны не страшись ты:
Боги смягчились уже и гнев удалили от сердца.
Слов ты моих не считай пустым сновиденьем: и вот уж
Скоро найдёшь ты под тенью растущих у берега вязов
Самку огромную вепря и с нею тридцать малюток;
Белая будет она, у сосцов её белые дети:
Там построишь ты город, там будет конец злополучий.
Тридцать лет со славой пройдут, и сын твой Асканий
Город великий построит тогда, по имени Альбу.
Истину я предвещаю тебе. А теперь ты послушай,
Как победителем можешь ты выйти из трудного дела,
Я наставление дам. Аркадцы здесь обитают,
Род от Палланта исшедший; Эвандру царю повинуясь,
Эта дружина пошла за его знамёнами и вместе
Прибыла с ним в ту сторону, где место избрав, основала
Город высокий Паллантий, по имени предка Палланта.
Войны ведут беспрерывно они с народом латинским.
С ними в союз ты войди, заключи договор неразрывный.
Сам я тебя поведу берегами по ровному полю
Вод, чтоб мог ты веслом победить теченье потока.
Встань, о потомок богов, и как только звезды погаснут,
Ты по обряду Юноне молись и тёплой молитвой
Гнев и угрозы смягчи; тогда и мне — победитель —
Честь не забудешь воздать. А я, которого видишь
Здесь меж крутых, берегов текущего полной рекою
По плодоносным нивам полей, — я светло-лазурный
Тибр, я поток, приятнейший небу. Здесь мой великий
Дом, а начало моё в городах вытекает высоких.»
Так сказав, погрузился в глубокие озера волы.
Между тем рассвело, и Эней, от сна пробужденный,
Встал, и, взор устремив на свет восходящего солнца.
Дланью в реке зачерпнул он текучей воды, и, поднявши
К небу с молитвой, вознёс он речи такие: «О, нимфы,
Нимфы Лаврента, вы матери рек, и ты, о родитель
Тибр, с твоею священной рекою, примите Энея
И наконец, избавьте его от страданий и бедствий.
Где б ни скрывали тебя те озера воды, в которых
Ты обитаешь, отец, сострадающий к нашему горю,
Где б ни была та страна, откуда течёшь ты, прекрасный,
Будешь ты мною и чтим и дарами моими прославлен,
О, повелитель рогатый прекрасных вод Гесперийских;
Будь мне защитой, да знаменье это тобой подтвердится.»
Так говорит он и две избирает из флота биремы,
Их оснащает и вместе пловцов снабжает оружьем.
Вот неожиданно странное чудо представилось взорам:
Белая самка вепря — и с нею такие ж малютки —
Из лесу на берег вышла зелёный и тут же простёрлась.
И благоверный Эней тебе, Юноне великой,
В жертву заклал и её и малюток священным обрядом.
Между тем и Тибр, вздувавишийся ночью волнами,
Волны свои усмирил; и, тихо струясь, улеглися
Шумные воды, словно прозрачный пруд иль поверхность
Спящая лужи болотной, — чтоб вёсла с волной не боролись.
Вот в пустились в путь, при дыхании попутного ветра.
Тихо скользит смолёная ель: удивляются волны,
И удивляется лес, как блестящие брони сверкают,
Блещут щиты и цветные ладьи по зыби несутся.
День и ночь работают вёсла; и вот уж трояне
Много изгибов длинных прошли и разных деревьев
Тень покрывала ладьи; и ладьи, по реке пробегая,
Лес рассекали зелёный. И вот уж огненный солнца
Шар на средину небесного свода взлетел, как трояне
Видят и кровли немногих домов и замок высокий, —
Всё, что могущество Рима теперь с небесами сравнило;
А тогда там было бедное царство Эвандра.
Вот повернули носы кораблей и отправились в городь.
В этот день случайно Эвандр великому сыну
Амфитриона торжественно честь воздавал, и богам он
Делал обеты, пред городом в роще. С ним вместе и сын был
Юный Паллант, и цвет молодёжи, и бедный Сената
Круг; возжигали куренья они, и тёплая жертвы
Кровь, на алтарь изливаясь, дымилась. Увидев, как быстро
Два корабля неслись, пробираясь сквозь тёмную рощу,
И безмолвно гребцы ударяли веслами, — внезапным
Видом таким поражённые все, покинув трапезу,
Встали. А смелый Паллант, приказав продолжать им священный
Пир, и оружье схвативши, сам побежал к ним на встречу,
Стал на холме и оттуда вскричал он к плывущим: «скажите,
Воины, что вас принудило в путь неизвестный пускаться?
Кто вы? откуда? куда вы плывёте? С войною иль с миром
Прибыли к нам?» — И с высокой кормы Эней боговерный,
Мирную ветку оливы к нему простирая, так начал:
«Видишь троян пред собою, латинам враждебные брони.
Странников нас изгнали они жестокой войною.
Ищем Эвандра царя: донесите, что прибыли с миром
Первые Трои вожди и просят союзного войска.»
И удивился Паллант, поражённый именем славным.
«Кто бы ты ни был— скизал он—сойди и с родителем нашим
Поговори и гостем войди ты в наши жилища.»
Так говоря, он руку простёр и принял Энея.
Вот отошли от реки и в тенистую рощу вступили.
И Эней к царю обращает дружные речи:
«О из данаев найлучший! судьбе так было угодно,
Чтоб пред тобой я предстал с оливною ветвью и просьбой,
Не устрашившись, что ты предводитель данаев, аркадец,
Что от того же корня и ты, и братья Атриды.
Доблесть, однако ж моя, богов священный оракул,
Сродные предки и слава твоя, гремящая всюду,
Соединают с тобою меня, а судьба нас сближает.
Дардан, тот первый отец основатель стен Илиона,
По уверению греков, рождённый Электрой, Атланта
Дочерью, прибыл к Ильону; Электру родил тот великий,
Славный Атлант, на плечах носяший звездные своды.
Вашь прародитель Меркурий которого светлая Мая,
В чреве зачав, родила на холодной вершине Циллена.
Маю тот самый Атлант родил, вам верно известно,
Тот же великий Атлант, что двигает звезды и небо.
Так и общий наш род от крови одной происходит.
Я, ободрённый этим, к тебе не послов посылаю
И не на хитром условьи хочу заключить договоры:
Сам пред тобою предстал я, опасности жизнь подвергая,
Жизнь подвергая, чело у порогив твоих преклоняю.
Тот же народ нас преследует в брани кровавой, который
Вас не щадит; и если нас одолеют войною,
Нет уж препятствий для них: они всю Гесперскую землю
Игом своим угнетут, от моря, что верхние страны
Ихь омывает, до вод, берега обтекающих с юга.
Будь нам союзник и наш ты союз прими: молодёжи
Пашей отважны сердца, в боях закаленные частых.»
Кончил Эней; а тот уж давно устремлённые взоры
В очи Энея вперил и осматривал образ героя.
И говорит ему: «о муж, из тевкров сильнейший!
Как я охотно тебя признаю и как принимаю!
Как ты мне живо напомнил и голос, и речи, и образ
Славного мужа Анхиза, отна твоего! Не забыл я
Лаомедонтова сына Приама, как он, посещая
Царство сестры Гезионы, пристал кь Саламину и вскоре
Нас посетил на холодных равнинах Аркадии нашей.
Юные розы тогда на моих расцветали ланитах;
Я удивлялся гевкров вождям, удивлялся Приаму,
Более прочих Анхизу. Авхиз превышал всех героев.
Юное сердце моё трепетало желаньем знакомства
С храбрым героем; мне очень хотелось с ним подружиться.
Я подошёл к нему и с восторгом в жилища Фенея
Ввёл. А герой подарил мне, прощаясь, ликийские стрелы,
И превосходный колчан, и золотом тканную мантью,
Две золотые уздечки, что ныне Паллант мой имеет.
И потому я помощи руку вам предлагаю,
И как только завтра раннее утро заблещет,
Дам вам союзную рать, и всем помогу, что имею.
Между тем годовое священное празднество наше,
Так как вы наши друзья и как отлагать негодится,
Празднуйте с нами и к дружеским нашим пирам привыкайте.»
Так свазав, он снова велит и бокалы поставить
И унесённые блюда подать; он сам на зелёном
Дёрне сажает гостей; а первую почесть Энею
Он отдаёт, на кленовое ложе его приглашает,
Крытое кожей мохнатого льва. А юные слуги
Вместе с жрецом угощают усердно троянцев: приносят
Недра закланных жертв, а потом наполняют корзины
Хлебом — дарами Цереры, и Викха дары предлагают.
И Эней с молодёжью троянской трапезу вкушают,
Недра от жертвы едят и воловий хребет преогромный.
И когда насытились вдоволь и голод смирили,
Царь Эвандр говорит: «не пустым суеверьем, ни древней
Веры незнаньем водимые, мы учредили обряды
Эти, и эту трапезу, и жертвенник этот великий:
Но от опасности страшной спасённые, гость наш троянец,
Честь воздаём божеству в годовых повторённых обрядах.
Ты погляди сперва на этот утёс, над скалами
Грозно нависший; на эти громадные глыбы, далеко
Там в беспорядк лежащие; видишь, в горах там жилище
Впусте стоит и скалы кругом развалились: в том самом
Месте пещера была, глубоко входившая в скалы
И недоступная солнца лучам. Обитал в ней свирепый
Какус полу-человек; там земля непрерывно дымилась
Свежею кровью несчастных; у страшного входа висели
Белые черепы жертв, погибших печальною смертью.
Этого чуда отец был Вулкан; вулкановым чёрным
Пламенем чудо дышало, громадные двигая члены.
Некогда время было, когда, томимые нуждой,
Мы испытали силу и помощь пришедшего бога.
Мститель великий Алкид, Гериона тройного сразивший,
Гордый добычей, к нам прибыл, ведя за собою огромных
Прелести чудной быков; и быки паслись по долине,
Вдоль над рекою. А Какус, кипя необузданной жаждой
Злым помышленьям своим и замыслам дерзким и хитрым
Пищу найти, от стада тельцов четырёх и найлучших
Тайно увёл и столько же с ними телиц превосходных.
Но, чтоб от взоров сокрыть следы их прямые, он, хитрый,
Всех их за хвост в пещеру вовлёк и, тем изменивши
След настоящий добычи, скрывал их в тёмной пещере.
Тщетно искал их Алкид: к пещере следов не нашёл он.
Между тем, когда, насыщённое кормом, собрал он
Стадо своё и готов был двинуться в путь, удаляясь
С поля, взревели быки и рощу всю огласили
Жалобным рёвом, от тучных холмов отходя неохотно.
И одна из телиц, услышав рычание стада,
В тёмной пещёре взревела и Какуса хитрость открыла.
Бешенством чёрным и злобою сердце Алкида вскипело:
Тут, суковатый дуб захватив в богатырские длани,
Он устремился к горе и взбежал на вершину утёса.
И тогда увидели наши впервые испугом
Какуса взор возмущённый. Быстрее ветра бежит он
Прямо к пещере своей: испуг окрылил его ноги.
И, затворившись в ней, расторгнул цепь, на которой
Камень у входа висел, обломок утёса громадный,
Твёрдым железом и дивным искусством отца прикреплённый,
И заградил им вход и наглухо дверь завалил им.
Гневом кипящий Алкид прибежал; кругом обегает
Вход, то с одной глядит стороны, то с другой, и зубами
Страшно скрежещет от гнева. Трижды кругом обежал он
Всю Авентинскую гору; трижды тщетно пытался
Сдвинуть скалу и трижды, трудом утомлённый, садился
В ближней долине. Там на пещеры хребте возвышался
Острый утёс, окружённый отвесно скалами, высокий,
Только хищным пернатым для гнезд удобное место.
В этот утёс, на левый берег реки наклонённый,
Мощною дланью упёршись Алкид и вправо встряхнувши,
С корнем глубоким сорвал, и, выдвинув вон на поверхность,
Сбросил с горы: от падения воздух потрясся далеко,
Берег расселся и воды реки отступили в испуге.
Бездна разверзлась; чертогов Какуса мрачных, обширных
Сень обнажилась, и недра глубокой пещеры открылись.
Точно, когда, потрясённая страшной подземною силой,
Вдруг распадётся земля и тартара мрачную бездну
Взорам откроет, и взоры увидят бездонное царство
Бледных теней, ненавистное небу; и бледные тени,
Светм дневным поражённые, вдруг встрепенутся от страха.
Так неожиданно Какус, испуганный светом внезапным,
В мрачной пещере сокрытый, взревел неслыханным рёвом.
Сверху стоящий Алкид врага поражает: то сыплет
Камней громаду в него, то древесные пни низвергает.
Он же, видя, что нет никакого спасения в бегстве,
Облако чёрного дыму из пасти, образом дивным,
Выпустил вдруг и, чёрною мглою наполнив жилище,
Скрылся от взоров; и в страшную тьму погрузилась пещера;
Только ужасное пламя сквозь дым прорывалось из мрака.
Вышел Алкид из себя: исступлённый, сквозь дым и сквозь пламя
Бросился в бездну, туда, где наиболее облаком чёрным
Дым исходил, и где бездна кипела туманною мглою.
Там он злодея поймав, извергавшего тщетное пламя,
С страшною силой схватил в богатырские руки, за горло
Сжал: изо лба у чудовища выползли очи и ночью
Вечной покрылись. Тотчас открыт был вход мрачной пещеры,
И уведённый скот и много сокрытой добычи
Найдено там и открыто; и труп извлечён безобразный
За ноги вон из пещеры. Нельзя надивиться довольно,
Видя те страшные очи, лицо и покрытую шерстью
Грудь полу-зверя, и с жизнью в пасти потухшее пламя.
С этой поры торжествуем обряд, и потомки с восторгом
Празднуют день торжества. Потиций, первый виновник
Этих обрядов и страж геркулесова храма, Пинарий
В роще воздвигли алтарь, который будем мы вечно
Чтить, как самый священный, великим его называя.
Ну-те же, юноши, в честь столь великих деяний Алкида,
Зеленью чёла венчайте, берите в руки бокалы,
Общему богу молитесь и вдоволь вина наливайте.»
Так он сказал, и немедля двуцветного тополя зелень
Кудри его увенчала и листья чело осенили;
Кубок священный явился в руке; и в восторге весёлом
Все возливают на стол и богам воссылают молитвы.
Между тем уж вечер спустился с вершины Олимпа:
Вот и жрецы идут; в главе их первый Потиций,
Кожей звериной покрывшись, несуть священное пламя.
Снова трапезу готовят и снова на стол возлагают
Много приятных даров и чашами, полными жертвы,
Жертвенник щедро дарят: дымятся зажжённые жертвы;
А жрецы, тополевой и ветвью венчанные, пляшут
Вкруг алтарей, напевая священные гимны: там старцев
Хор, тут юноши в песнях священных хвалу воспевают,
Подвиги славят Алкида; поют, как ещё в колыбели
Детской рукою сразил он чудовища, от мачихи злобной
Посланных против младенца; как бранною силой разрушил
Крепкие стены Эхальи и Трои; и как перенёс он
Тысячи тяжких трудов при царе Эвристее, по злобе
Гневной Юноны. Ты облакородных двуличных чудовищь,
Непобедимый, десницей сразил — и Гилея и Фола;
Ты и чудовище Крита простер, я немейское чудо,
Силою грозного льва. Тебя трепетали и воды
Мрачного Стикса и тартара страж триголовый, что, в бездне
Лёжа кровавой, гложет полу-истреблённые кости.
Чьи устрашили взоры тебя? Ни Тифея громадный
Вид не смутил, ни доспехи его, ни лернейская гидра
Тысячью глав устрашить не могла нашедшего средство
К верной победе. Привет наш тебе, несомненное чадо
Зевса; тебе, о слава богов и небес украшенье:
К нам ты прибудь, о отец, и жертвы прими, благодатный.
Так воспевали его; в заключенье же гимна воспели
Какуса смерть, и пещеру, и пасть, извергавшую пламя.
Роща трепещет от звуков и холмы вторят песнопенью.
Так совершивши священный обряд, пошли все обратно
В город. И царь, удручённый годами, идёт, опираясь
То на Энея плечо, то на руку сына Палланта,
Разнообразя свой путь разговором о многих предметах.
А Эней, обращая на всё любопытные взоры,
Много дивясь, восхищается местом; с живым любопытством
Сам вопрошает и речи о мужах времён первобытных
Слушает он. Вот Эвандр, основатель римского замка,
Так говорить: «в тех рощах когда-то туземные Фафны
Жили и нимфы, от дубов и пней происшедшее племя.
Не было веры у них никакой, ни законов; не знали,
Как и впрягают быков; не умели потребностей жизни
Приобретать, ни хранить приобретённых. Листья и корни
Да от охоты добыча были их скудною пищей.
Нервый к нам прибыл Сатурн с подоблачных высей Олимпа,
Изгнанный силой Юпитера сына и царства лишённый.
Этот собрал племена, обитавшие врознь по вершинам
Гор; он и нравы смягчил их и дал им законы; страну же
Лацией звать захотел, оттого, что в ней безопасно
Скрылся от поисков сына. При этом царе, утверждают,
Время было зотое: мирно и кротко народом
Он управлял; но потом уж мало-помалу всё хуже,
Хуже были времена: настали бранные смуты
И ненасытная жадность сердцами людей овладела.
Прибыло вскоре синайское племя с авзонской дружиной,
Часто и имя своё меняли сатурновы земли.
Там и другие цари, за ними громадный и храбрый
Тибр, от которого мы, итальянцы, позднее названье
Дали реке; а реки настоящее древнее имя —
Альбула. Я же, лишившись отчизны и бурное поре изведав,
Волей могучей судьбы, непреклонного рока веленьем,
Прибыл сюда, побуждаемый грозным вещаньем Карменты,
Матери нимфы и данным ответом оракула Феба.»
Так говорил Эвандр, и, вперёд подвигаясь, Энею
Он указал на алтарь, на врата в честь вещей Карменты,
Нимфы носящие имя: она воспевала впервые
Славу потомков Энея и будуший блеск Паллантеи.
Тут указал он огромную рощу, где Ромул пришельцам
Храбрый убежише дал, в холодный утёс луперкальский,
Названный так по аркадски от бога ликейского Пана.
Там указал Аргилеты священную рощу, а также
Самое место, и смерть рассказал он аргивского гостя.
А оттуда к Тарпее ведёт, ведёт к Капитолью,
Там, где золото блещет теперь, а прежде кустарник
Дикий торчал; и тогда уж умами селян боязливых
Страх суеверный владел; и тогда уж они трепетали
Леса и грозной скалы. «Здесь в роще — сказал он — на этой
Холма зелёной вершине, какое, наверно не знают,
Но божество обитает; аркадцы так полагают,
Будто видели сами владыку Зевеса, как, чёрный
Щит потрясая в деснице, дожди собирал он и тучи.
Далее видишь, лежат городов разрушённых стены:
Это героев древних времён незабвенная память.
Янусом замок один, а другой основан Сатурном:
Тот назывался Яникул, Сатурния имя другого.» —
Так говоря меж собою, они приближались к жилищам
Бедных владений Эвандра; и там, где форум великий
Ныне, где роскошь Карин, — мычало рогатое стадо.
И, подошедши к жилищу, сказал он: «Алкид победитель
В это жилище входил; вот здесь принимали героя
Эти чертоги; о гость мой, забудь о богатстве: достоиным
Славы Алкида себя покажи и бедностью нашей
Не презирай.» И, сказавши, огромного мужа Энея
Вводит под скудную кровлю, сажает на ложе из мягких
Листьев, покрытых мохнатою шкурой либийских медведей.
Ночь спустилась и землю чёрным крылом охватила.
Грозные рати лавревтов и бранное видя смятенье,
Матерь Венера не тщетньш испугом встревожила сердце,
И, на златое ложе Вулкана воссевши, с небесной,
Нежною страстью, к супругу речь обратила такую:
«Милый супруг мой! когда, осаждённая греческой ратью,
Много страдала мечу и огню обречённая Троя,
Помощи я у тебя не просила для бедных страдальцев;
Я не просила оружья твоей искусной работы
И не хотела, чтоб ты трудом утомлялся напрасным,
Как ни обязана много была я детям Приама,
Как ни скорбела я часто об участи тяжкой Энея.
Ныне велением Зевса он в землю рутулов прибыль.
Я умоляю тебя, у тебя я могучих доспехов
Матерь для сына прошу, о супруг, обожанья достойный!
Ты ведь нереевой дочери, ты и супруги Тифона
Внял неотступным слезам. Посмотри же, какие народы,
Соединились на нас, и, врата затворивши, какие
Там города изощряют мечи на меня и троянцев.»
Так говорила богиня и рук белоснежных объятья
С негой к супругу простёрла и, страстно обняв, согревает
Пламенем нежной любви; а супруг, нерешительный прежде,
Вспыхнул внезапно обычною страстью,
Кровь закипала его и огнём по костям пробежала:
Точно так молния в бурю, расторгнута громом, блестящей,
Огненной щелью мелькнув, пробегает по облачным высям.
Рада богиня была, что хитрость вполне удалась ей:
Так рассчитала она на прелести верную силу.
И, побеждённый любовью супруги, Вулкан отвечал ей:
«Что ты богиня, ищешь причины далёкой? уже ли
Веры ко мне никакой не имеешь? и если бы прежде
Столько заботы было, я мог бы и прежде троянам
Сделать оружие: ведь ни судьба, ни отец всемогущий
Трою губить не желали; она бы ещё простояла
Долго и царь ваш Приам лет десять других пережил бы.
Если же ныне готовишься к брани и твёрдо решилась,
Сколько могу обещать я тебе и труда и искусства;
Всё, что в искусных рукахь и плавкий электр и железо
Могут создать, я в действие всё приведу. Перестань же
Просьбу твою повторять и в искусстве моём сомневаться.»
Так сказав, он принял объятья, склонился ва лоно
Страстной супруги и в тихий, отрадный покой погрузился.
Вот и ночь, совершив половину теченья, уж первый
Сон удалила от смертных очей, и было то время
Ночи, когда хлопотунья хозяйка, которой судьбою
Трудная участь дана поддерживать жизнь трудолюбьем,
Прялкой и нежною тканью Минервы, с постели поднявшись,
В пепле потухший огонь раздувает, у ночи похитив
Час для работы своей, и при свете лампады для пряжи
Делит кудели рабам, чтоб честной работой и ложа
Честь сохранить своего и выкормить маленьких деток:
Так и могучий пламени бог, на заре приподнявшись
С мягкой постели, пошёл заниматься кузнечной работой.
Близ берегов сицилийских, в эоловой Липаре близко
Высится остров; на нём громадные скалы дымятся.
Там под островом этим пещера, изрытая страшно
Горнами мрачных циклопов, ревущими словно как Этна.
Стонут от молота тяжких ударов, гремят наковальни,
Полосы стали грохочут и горны пламенем дышат:
Это вулканов чертог, Вулкании имя носящий.
Бог огнесильный туда спустился с высей Олимпа.
Там-то в обширной пещере ковали железо циклопы:
Стеропес, Бронтес и члены свои обнаживший Пиракмон.
Молнью ковали они для владыки Олимпа, который
Много подобных с небес низвергает на землю; отчасти
Молнья готова была, а отчасти нуждалась в отделке.
Три луча закалили её дождя ледяного,
Три водяных облаков, три багряного блеска, а также
Ветра крылатого три; потом к ней придали сверканья
Страшного блеск ослепительный, грохот, пугающий смертных
И ужасающий гнев бессмертного бога Олимпа.
Тут же ковали для бога войны колесницу и круги
Быстрых колёс, которыми он на брань возбуждает
И города, и народы, и рати; ковали тот страшный
Щит и броню раздраженной Паллады, и золотом ярким
Гладили их, чешуёй украшая змеиной; на ним, же
Сплётшихся вместе драконов, нагрудник богини и самый
Образ Горгоны с её закатившийся взором предсмертным.
«Всё прекратите, — сказал он — оставьте все ваши работы,
Этны циклопы, и дружно веленья мои исполняйте:
Храброму мужу доспехи нужны. Теперь соберите
Силу и рук быстроту и всё мастерское искусство.
Ну-те же, к делу!» Сказал и умолк. А циклопы поспешно
Бросились к делу и поровну труд меж собой разделили.
Льются рекою и медь и золото льётся рекою,
И смертоносная сталь в громадном плавится горне.
Щит огромный куют, один предназначенный протов
Всех латинсках мечей: сень крат сопряжённые круги
Кругь составляли его. Там мех раздувальный вдыхает
И выдыхает ветры; там медь, погружённая в воду,
Стонет шипучая; стонет пещера от тяжких ударов
Молота. В лад поднимаются сильные руки, и снова
В лад в наковальню гремять и в клещах раскалённую массу
Держат, вращают, куют.
И между тем, как лемносский
Богь у эоловых стран поспешно готовил работы,
Свет животворный и раннее птиц щебетанье на кровле
Рано Эвандра от сна пробудили. И старец, поднявшись,
Тунику вздел на себя и тирренскую обувь к подошве
Он прикрепил ремнями, и меч препоясал тегейский;
Шкура пантеры на левом плече и на грудь ниспадает.
Верные стражи — два пса — от порога за ним неотступно
Шаг за шагоим идут и следят за хозяином всюду.
К гостю Энею он шёл, к его одиноким покоям,
Помня беседу вчерашнюю с ним и своё обещанье.
Рано поднялся и храбрый Эней и вышел на встречу;
С сыном Паллантом Эвандр, а Эней с веразлучным Ахатом.
Встретилис мужи и, за руки взявшись, под кровлю вступили,
Сели ва ложе и так наслаждались свободной беседой.
Первый начал Эвандр: «о тевкров вождь знаменитый!
Я бы никак по поверил, при жизни мужа такого,
Чтоб знаменитая Троя и царство Приама погибли!
Силы ничтожны у нас, которые можем мы в помощь
Дать вам, трояне, народу такой знаменитости славной.
Здесь ограждает нас Тибр с одной стороны, а с противной
Рутулы жмут нас; в наши не раз осаждённые стены
Слышали звон их брани. Но я многолюдные рати,
Я под твои знамёна собору и народы; нежданный
Случай представился ныне, и будто судьбы повеленьем
Кстати явился ты к нам. Отсюда не очень далёко
Город Агилла стоить, на скале построенный древней.
Некогда славное в брани лидийское племя, пришедши,
Там поселилось на высях этрусских. И долгое время
Там процветало оно, доколе жестокий Мезенций
Силой меча не заставил его преклониться под иго.
Нужно ль рассказывать вам все жестокости изверга? нужно ли
Вам исчислять все злодейства его? Правосудные боги
Пусть воздадут достойную мзду и ему и потомкам!
Он съединял, нечестивый, живых с телами холодных,
Трупов (неслыханный способ мученья!) и руки с руками
Связывал их, и с устами уста, заражая несчастных
Смрадной, нечистою кровью и гноем, и долгия муки
Видел страдальцеъ своих и кончину в ужасных объятьях.
Но наконец утомлённый народ беззаконьем злодея
Вооружился, дворец осадил и, приверженных стражей
Всех умертвив, на кровлю метал пожарное пламя.
Но от меча ускользнувший злодей , бежавь во владенья
Рутулов, скрылся под верной защитой могучего Турна.
Гневом кипя справедливым, Этрурия вся взволновалась
И неотступно с оружием требует казни злодея.
Эти дружины, Эней, твоему предоставлю начальству:
Все берега кипят, покрытые густо ладьями;
Битвы желают полки; но их седовласый вещатель,
Тайну грядущего видя, от дела того отклоняет
И говорит им так: «о Меонии храбрые рати,
Доблестных мужей и цвет и краса; ваш гнев справедливый
Вас ополчил на злодея Мезенция местью и злобой;
Но италийский муж, судьбы повеленьем, не может
Этот народ покорить: ищите вождей чужеземных.»
Ныне этрусская рать, предсказаний таких устрашившись,
В этом поле стоит, и сам Тархон предводитель
Выслал ко мне послов, предлагает корону и скипетр,
В лагерь меня призывает принять тирренское царство.
Но, одряхевший от лет, убелённый старости снегом,
Чести такой не могу я принять: уж поздно и силы
Мало во мне уж для подвигов ратных. Я сыну Палланту
Честь предложил бы мою; но сын мой, рождённый сабинской
Матерью, частью рода из этой страны происходить.
Ты же, который всем от судьбы наделён — и годами
Силы и знатностью рода, которого небо послало,
Ты иди, о сильнейший вождь италийцев и тевкров.
Я же тебе отдаю утешенье моё и надежду —
Сына Палланта: да руководимый тобой закалится
В марсовых тяжких трудах и, твоим увлечённый примером,
Доблестным будет вождём; пусть в юности нежной дивится
Подвигам мужа такого. Я сыну Палланту дам конных
Ратников двести аркадских, цвет и красу молодёжи;
Ты же от имени сына получишь такую ж дружину.»
Так он едва произнес, и ещё с неразлучным Ахатомь
Сын анхизов Эней опустивши взоры, сидели,
Думая много в уме и о будущем в сердце печалясь;
Вдруг цитерейская матерь, раскрывши небесные выси,
Знак подаёт: и внезапным блеском под тучей сверкнула
Молнья с небес и гром загремел и казалось как будто
Дрогнуло всё и звуки тирренской трубы раздалися.
Смотрят они, а гром всё грохочет удар за ударом, —
Смотрят и видят среди облаков и в сиянии светлом
Блеск лучезарный доспехов со звоном стучащихся вместе
Ужас сердцами мужей овладел; но витязь троянский
Звук тот знакомый узнал, обещание матери нежной,
И говорит: «не тревожься, о друг мой, причины явленья
Ты не старайся искать: то меня Олимп призывает
Матерь-богиня сама мне вещала, что знаменье это
С неба пошлёт, когда войной неизбежною время
Будет грозить нам, и в помощь пошлёт мне броню боевую,
Дело вулкановых рук. О сколько несчастных, лаврентов
В брани кровавой погибнет! о как ты жестоко наказан
Будешь, о Турн! как много твои быстротечные волны
Шлемов, щитов понесут, о Тибр! и сколько героев
Храбрых! так пусть же желают войны, пусть мир нарушают!»
Так сказавши, Эней поднялся с высокого ложа,
И сперва возжигает Алкиду потухшее пламя
На алтаре, и вчерашнему Лару, и к малым пенатам
Он приступает в восторге. Потом, по обычаю, в жертву
Режут двузубых ягнят, и Эвандр и вместе с Эвандром
Мужи троянские. После того идёть он к биремам,
Видит собратов троян, яз них избирает храбрейших
Мужей в сподвижники будущей брани; другие обратно
Вниз по реке плывут, уносимые тихим теченьем,
Вести Асканью несут об отце и случившемся деле.
Вот и коней для троян привели, по тирренскому полю
Мчаться готовых; а вот для Энея скакун быстроногий:
Рыжая львиная шкура всего скакуна покрывает,
Страшно сверкая на ней висят золочёные когти.
Вскоре молва в городке небольшом с быстротой пробежала,
Что выступают конные рати в поход на тирренян.
Матери в страхе сугубят молитвы: чем ближе опасность,
Тем сильнее испуг их, и образ брани кровавой
Больше и больше растёт. А родитель Эвандр, заключивши
Сына в объятья с любовью нежной, ни слёз, ни рыданий
Горьких не мог утолить. «О если б — сказал он — рыдая,
Зевс всемогущий! прошедшие годы ко мне возвратились!
Если б та прежняя сила, с какою у самой Пренесты
Первые строи врагов поразил я и кучу доспехов
Сжёг победитель; иль в Тартара мрачную бездну низвергнул
Этой рукою Герила царя, которому матерь
Нимфа Ферония душу тройную в рождении вдохнула,
(Вымолвить страшно) и по три оружья вращать научила.
Трижды сразить предстояло его, и эта десница
Трижды исторгнула душу, тройным овладела оружьем.
Ныне ничто не могло бы от сладких объятий, о сын мой,
Нас разлучить, и не мог бы соседь наш лютый Мезенций
Над поседелой главой насмехаясь, так много героев
Смерти жестокой предать и стольких доблестных граждан
Город лишить. Всемогущие боги! и ты, о великий
Зевс, повелитель бессмертных, над бедным царём смилосердись,
Голос молящий отца услышь, всемогущий! и если
Воля твоя и судьбы в живых сохранит мне Палланта,
Если живу для того, чтоб увидеть милого сына,
Если в объятья мои возвратится, о дай же пожить мне;
Если же ты, о судьба, готовишь несчастному старцу
Случай несчастный какой, то ныне же, ныне пусть жизни
Нить прекратится жестокой, когда не угасла надежда
И не погибли заботы, когда я ещё заключаю
В сладких объятьях тебя, о дитя дорогое, о радость
Старческих дней моих и отрада, когда никакая
Страшвая весть не изранила слуха.» ... Так старец в последний
Раз изливал прощальные речи. Рабы прибежали
И, лишённого чувств, унесли под царскую кровлю.
Вот уж и конная рать из ворот городских пронеслася
В поле. В передних рядах с неразлучным Ахатом несётся
Храбрый Эней, а за ними другие троянские мужи;
Скачет в средине дружины и юный Паллант; он бронёю
Ярко раскрашенной блещет, цветною красуется мантьей:
Так лучезарный Люцифер, скупавшись в волнах океана,
Более всех светил любимый богиней Венерой,
Светлый свой лик поднимает и гонит ночные туманы.
Робкие матери, став на стенах, преследуют взором
Облако пыли и медной бронёю блестящие рати.
Скачет дружина чрез лес, кратчайший путь избирая;
Брови звенят, и крики несутся, и звонкокопытных
Топот коней под лад поражает пыльное поле.
Есть огромная роща, где Церит холодный струится, —
Роща, священная верою набожных предков; вокруг там
Высятся холмы и лес опоясал их чёрною елью.
Есть молва, что древнее племя пелазгов Сильвану,
Стад и полей божеству, посвятило и время и рощу,
Первый народ, обитавший издревле на нивах латинских.
Там-то вблизи предводитель Тархон с тирренской дружиной
В лагере крепком стояли. С высокого холма уж видно
Было, как ратные строи неслись по широкому полю.
К ним прародитель Эней с отборной дружиною прибыл:
Кормят коней утомленных и все предаются покою.
Вот и богиня Венера прекрасная, в тучах воздушных,
К сыну с дарами несётся, и, сына увидев в долине,
Где у реки, одинокий, в прохладе искал он покоя,
Взорам предстала его и речь обратила такую:
«Вот обещанье моё, искусной рукою супруга
Сделанный дар для тебя; не страшись же ни гордых лаврентов
В битву с собой вызывать, ни храброго Турна не бойся.»
Так сказала, и, сына обняв, цитерейская матерь
Яркие блеском доспехи под дубом вблизи положила.
Он же в восторге от чести такой и от дара богини
Налюбоваться не может и жадный свой взор устремляет
То на оружье одно, то вновь на другое, дивится.
То обращает в руках, то гладит, то вновь примеряет
Страшный, косматый шелом, извергающий пламя; то панцирь
Твёрдый из меди, кровавый, огромный, блестящий подобно
Сизому облаку, в солнечном блеске горящему ярко;
То обращает он меч роковой, то наножников пару
Гладких, литого электра, украшенных золотом чистым;
То копие. то щит красы неописанной, дивной.
Богь огнесильный, которому ясно грядущее время,
Там начертил на щите италийские войны и римлян
Славные подвиги все и всё поколенье Асканья,
Будущий род и длинной чредой совершённые битвы.
Там начертил он и образ чреватой волчицы, в пещере
Марса лежащей на зелени свежей, и двое малюток,
Смело припавши к сосцам и резвяся, лижут без страха
Матери грудь; а она , повернувши к ним голову нежно,
То одного, то другого ласкает и гладит их тело
Мягким лизаньем. Там виден и Рим, совершенье великих
Цирковых игр, и от зрелища жон похищенье сабинских,
Необычайное дело. И новая брань угрожает
Римлянам юным и старому Тацью и строгим сабинам.
Вот и цари, меж собою оставив бранное дело,
Пред алтарём повелителя Зевса с оружием в длани
Стоя, союз заключают от вепрей закланною жертвой.
Тут же и Метта несчастного труп, колесницею быстрой
Страшно растерзанный врознь: о зачем изменил ты, албанец,
Клятве твоей! так изменника члены, казнённого Туллом,
По лесу кони разносят и кровью терновник росится.
Вот и Порсена грозно под Римом стоит, и Тарквиний,
Римом отверженный, вновь домогается царства; Порсена
Сильною ратью грозит осаждённым и жмёт их упорно;
Смело бросаются в сечу потомки Энея, свободу
Более жизни любя. А Порсена в досаде и гвеве:
Он негодует на то, что Коклес бесстрашный разрушил
Мост, и, оковы расторгнув, Клелия-дева обратно
Бросилась в тибровы волны. Тарпейского замка блюститель
Манлий стоит на врршине утёса у зевсова храма:
Он Капитолий высокий хранит; там виден стоящий
Ромулов бедный чертог, ощетинивший кровлю соломой.
У позлашённого портика храма там гусь серебристый,
С места на место летая, поёт приближение галлов.
И по терновнику галлы взобравшись уж заняли крепость,
В мраке скрываясь густом и пользуясь ночью удобно;
Кудри у них золотые; на них золотые доспехи
И полосатые ткани сияют; у них ожерелья
Чистого золота блещут на шеях беломолочных;
По два метательных дрота сверкают в руках, а щиты их
Длинные тела совсем покрывают. А вот начертил он
Пляшущих Марса жрецов, обнажённых Луперков и Зевса
Руноносящих жрецов и щиты, упавшие с неба.
Сонм целомудренных жонь, восседая на мягких рыдванах,
Едет по города стогнам, священный обряд совершая.
Далее виден и тартар с его ужасающей тьмою,
И высокий плутонов чертог и казни злодеев.
Он и тебя не забыл, Катилина, под страшным утёсом
С трепетом ждущего казни и грозного образа фурий.
Праведных мужей тени видны в стороне и Катона
Образ меж ними, дающего мужам законы. В средине
Выгиб щита украшает из золота море, широких
Вод полосу разливая; лазурные волны седою
Пеной катятся; сребристая стая дельфинов кружится
Между валов и хвостами взметает кипящие воды.
А по средине два флота видны; корабельные груди
Кованы медью блестят: то образ актийского боя.
Словно кипят берега у Левкаты: кипит кораблями
Стройно покрытое море и волны как золото блещут.
Вот и Август Цезарь в брань за собой увлекает
Храбрых сывов италийских, сенат и народ и певатов,
Даже могучих богов. Стоит на корме он высокой,
Бодро красуясь. На светлом челе его пламя двойное
Брызжет потоками света; над теменем яркой звездою
Блещет родное светило. А далее витязь Агриппа,
Волей небесной и ветром попутным ведомый, морские
Рати ведёт с торжеством, и прекрасное знаменье брани
На величавом сияеть челе ростральной короной.
Вот победитель Востока от Красного моря Антоний
Мчится с богатой добычею брани — знамён и доспеховь;
Он за собою ведёт иноземные рати, Египет,
Силы Востока и Бактров далёких, и... о беззаконье!
С ним и жена-египтянка. Все устремляются вместе,
Тысячи весёл бьют по волнам; корабли триконечной
Грудью валы рассекают: кипят опенённые воды.
В полное море плывут: и подумаешь, будто циклады,
С дна океана сорвавшись, свободно несутся; иль вместе
Горы с горами сойдясь, громадами по морю мчатся:
Так громадно герои стремятся на башнях плавучих.
Сыплют летучие дроты и стрелы; зажжённые пакли
Всюду летят, и новая кровь обагряет Нептуна
Влажное поле. Царица, своей окружённая ратью,
К брани зовёт, на отеческом систре играя; не видить,
Как позади её две змеи шипят в ожидании.
Вот и чудовищный образ Египта богов, и Анубис,
Лаятель страшный подняли оружие против Нептуна,
Против Венеры и против богини Минервы; в средине
Сечи свирепствует Марс, в стальные закованный латы;
А с воздушных высот стремятся свирепые Фурьи,
И, растерзавши одежду, Распря в восторге несётся,
А за нею Беллона бичём окровавленным хлещет.
И, на битву взирая с высот, Аполон стреловержец
Лук напрягает тугой: и внезапным сражённые страхом
Тыл обратили индейцы, арабы, сабейцы и с ними
Дети Египта. Царица же, к ветрам попутным взывая,
Парус раскинула белый и вот попускает канаты.
Бог огнесильный представил её средь сечи кровавой
Бледностью страшной покрытую, в страхе о будущей смерти;
Море уносит ее и Япикс, ветер попутный.
А на встречу бегущим Нил выступает громадный,
Плачет о горе царицы и, лоно раскрыв, призывает
Всех побежденныхь в изгибы широкой лазурной одежды,
Им предлагая защиту — спокойные воды. А Цезарь,
Трижды венчанный победою, в стены великого Рима
Трижды вступает, и, выполнив славно обет свой бессмертный,
Триста храмов великих богам посвящает он в Риме.
Город дрожит от восторга, от игр, от рукоплесканий;
Хоры молящихся жон во всех раздаются святынях,
Всюду стоят алтари божествам и пред алтарями
В жертву закланных тельцов громады на стогнах трепещут.
Сам же он, сидя у входа во храм белоснежного Феба,
От покорённых народов приемлет дары, украшая
Ими врата величавые храма; и длинной чредою
Тянется ряд побеждённых племён, меж собою различных
Сколько родным языком, на столько бронёй и одеждой.
Здесь нумидийское племя и в длинной волнистой одежде
Жителей стран африканских представил великий Кователь;
Там стрелоносных гелонов, карийцев, лелегов: там тихо
Воды Ефрата текут; там народ отдалённый морины,
Образ двурогого Рейна и неукротимые даги,
И Аракс, расторгающий мост раздражённой волною.
Так Эней рассматривал щит, творенье Вулкана,
Матери дар; непонятным деяньям дивяся в восторге,
Он на плечо поднял, и судьбу и славу потомков.