Энеида Виргилия (Шершеневич)/1852 (ДО)/Песнь пятая
| ← Пѣснь четвёртая | Энеида Виргилiя Пѣснь пятая | Пѣснь шестая → |
| Оригинал: лат. Aeneis. — Источникъ: Современникъ, Литературный журналъ, томъ XXXII, Санктпетербургъ, 1852 |
- Википроекты
Et tuba commissos medio cauit aggere ludos.(Изъ пятой пѣcни)
Между тѣмъ Эней с кораблями въ полное море
вышелъ и плыл, разсѣкая вѣтромъ черныя волны
И обращая взоры къ стѣнамъ Карѳагена, въ которыхъ
Заревомъ яркимъ пылало пламя несчастной Дидоны.
Что причиною этихъ огней, троянцы не знаютъ.
Только внезапный разрывъ, великой любви оскорбленье,
И печаль, до которой отчаянье женщинъ доводить,
Это вселяло въ сердца ихъ какое-то грустное чувство.
Вотъ едва корабли удалились, за ними исчезли
Всѣ берега; не видно земли: только море да небо;
Грянули тучи и крупныя капли дождя покатились;
Свиснули вѣтры, стемнѣло и валъ расплескался во мракѣ.
Самъ Палинуръ вожатый, ставъ на кормѣ корабельной,
«Что опоясали небо черныя тучи? – сказалъ онъ.
Что ты готовишь, Нептунъ?» – говорилъ Палинуръ, и не медля
Снасти велѣлъ онъ убрать и, сильно ударивъ веслами,
Противъ вѣтра лавировать сталъ и сказалъ онъ Энею:
«Веливодушный Эней, при этой бурной погодѣ
Я не надѣюсь никакъ береговъ италійскихъ увидѣть,
Если бы даже мнѣ обѣщалъ великій Юпитеръ:
Такъ и ревутъ и бушуютъ противные вѣтры, вздымаясь
Съ мрачнаго запада къ намъ, и воздучъ сгущается въ тучи.
Противъ вѣтра намъ плыть невозможно: у насъ недостанетъ
Столько силы; но мы указанью судьбы покоримся
И поворотимъ лучше по вѣтру. Тутъ недалёко,
Кажется мнѣ, лежитъ сицилійская пристань и царство
Эрикса брата, если я не ошибся по звѣздамъ.»
«Да – отвѣчалъ Эней – я давно примѣчаю, что вѣтеръ
Этого хочетъ, а ты лишь напрасно силишься противъ.
Дай поворотъ парусамъ. Какая жь земля мнѣ милѣе,
Гдѣ же лучшій привалъ кораблямъ, утомлённымъ отъ бури,
Если не въ этой странѣ, отчизнѣ родного Ацеста, –
Въ этой странѣ, гдѣ покоится прахъ незабвенный Анхиза?»
Такъ говорилъ Эней, и всѣ корабли повернулись,
Вѣтеръ попутный надулъ паруса, весь флотъ океаномъ
Быстро летитъ и вскорѣ примчался на берегъ знакомый.
Видя съ вершины утёса прибытие знакомаго флота,
Вышелъ на встрѣчу Ацестъ, искусный въ метаньи стрѣлами,
И покрытый кожей косматой либійскихъ мелвѣдей.
Онъ рождёнъ отъ троянской жены и потока Кримиза.
Не забывая собратовъ своихъ, Ацестъ поздравляетъ
Флотъ съ счастливымъ возвратомъ и утомлённыхъ троянцевъ
Самъ угощаетъ обѣдомъ простымъ и дары посылаетъ.
Вотъ на другое утро когда ужь звѣзды разсѣялъ
Свѣтлый день, Эней съ кораблей созываетъ троянцевъ
Всѣхъ и, ставъ на возвышенномъ мѣстѣ, такъ начинаетъ:
«Храбрые тевкры, потомки великой, божественной крови!
Вотъ ужь годъ наконецъ свой солнечный кругъ совершаетъ,
Какъ схоронили мы въ землю священныя кости Анхиза
И приносили за душу его печальныя жертвы.
Вотъ ужь, кажется, день насталъ, который мнѣ будетъ
Вѣчно печаленъ и вѣчно священъ (такъ боги хотѣли).
Если бы я изгнанникомъ жилъ въ гетулійскихъ пустыняхъ
Или въ Миценахъ, захваченный въ плѣнъ кораблями аргивянъ,
Я бы и тамъ совершалъ обрядъ погребальный Анхизу,
Каждый годъ, въ память его алтари воздвигалъ бы.
Не безъ воли боговъ, не безъ святого желанья
Мы приплыли опять къ берегамъ знакомымъ и дружнымъ
И стоимъ теперь у бренныхъ остатковъ Анхиза.
Ну, воздадимъ же всѣ усопшему должную почесть:
Будемъ просить попутного вѣтра и чтобы обрядомъ
Этимъ возобновлялась всегда драгоцѣнная память,
Если успѣю построить городъ и храмы святые.
По два быка на корабль даётъ намъ троянецъ Ацестъ:
Вы примите къ пенатамъ своимъ и Ацеста пенатовъ
На торжественный пиръ. А когда золотая Аврора
Намъ подаритъ девятый день и заблещетъ лучами,
Я вамъ назначу сперва состязаніе быстраго флота:
А потомъ, кто на ногу скоръ, кто геройскую силу
Хочеть явять, кто метаетъ копьё, кто пернатыя стрѣлы
Лучше бросаетъ, кто славенъ игкусствомъ кулачнаго боя,
Пусть соберутся всѣ для принятья приличной награды.
А теперь веселитесь и чела вѣнчайте цвѣтами.»
Такъ говоря, онъ матернимъ мирточъ чело осѣняетъ.
И Гелимъ подражаетъ ему и старецъ Ацестесъ,
И малютка Асканій; за ними и прочіе мужи.
Вотъ Эней изъ собранья пошелъ на могилу Анхиза,
Множество мужей его окружили и двинулись вмѣстѣ.
Тамъ, по обычаю, чистымъ виномъ наполнивъ двѣ чаши,
Двѣ молокомъ свѣжимъ, а двѣ священною кровью,
Льёть на могилу, алые сыплетъ цвѣты, повторяя:
«Милый родитель, вы, пеплы святые, привѣтствую васъ я,
Въ этой могилѣ, тебя, о тѣнь усопшаго старца!
Небу угодно было, чтобъ я безъ тебя, мой родитель,
Той зеили роковой искалъ, на поляхъ италійскихъ,
Тѣхъ береговъ отдалённыхъ искалъ авзонскаго Тибра...»
Такъ говорилъ онъ, какъ вдругъ блестящіи змѣй изъ могилы
Выползъ – огромный змѣй. Въ семь круговъ сгибаясь, проползъ онъ
По алтарямъ и громаднымъ кольцомъ обвилъ онъ могилу.
Весь хребетъ его испесщрёнъ былъ чуднымъ узоромъ,
А чешуя сіяла какъ чистое золото: точно
Радуга такъ, получая отъ солнца небесныя краски,
Тысячи разныхъ цвѣтовъ разливаетъ въ воздушныя струи.
Остолбенѣлъ Эней: а змѣй полосою предлинной
Снова ползётъ, межь бокаловъ и жертвенныхъ чашъ пробираясь,
И вкусилъ отъ священной трапезы и вновь удалился
Въ глубь пустоты могильной, оставивъ вкушённую жертву.
А Эней торжество погребальныхъ обрядовъ сугубитъ, –
Но не зваетъ, что змѣй: иль геній-хранитель,
Или родителя рабъ. Онъ двузубыхъ ягнятъ убиваетъ
Пару, и столько же вепрей, и столько быковъ чернобокихъ;
Льётъ изъ бокаловъ вино, призывая душу Анхиза
И великую тѣнь его изъ глубокаго ада.
И товарищи также дары въ восторгѣ приносятъ.
Чѣмъ кто богатъ, отягчаютъ алтарь и тельцовъ убиваютъ;
Тѣ разставляютъ въ порядокъ котлы на травѣ, а другіе
Жертву на вертелъ кладутъ и жарятъ на угляхъ горящихъ.
Вотъ насталъ и желанный день: ужь съ девятой Авророй
Мчатся по свѣтлому небу въ лучахъ фаэтоновы кони.
Ужь и молва о троянцахъ дошла до сосѣднихъ народовъ;
Ихъ влечетъ любопытство и славное имя Ацеста:
Вскорѣ пришли и у берега стали веселой толпою,
Чтобъ посмотрѣть на троянцевъ или участвовать въ играхъ.
Тамъ по срединѣ цирка на видъ положили награды:
Много зеленых вѣнковъ и много священных сосудовъ,
Пальмовыхъ вѣтокъ, награду побѣды; оружья, одежды
Изъ драгоцѣнной пурпурной ткани и множество денегь.
Вотъ на холмѣ затрубили въ трубу: начинаются игры.
Вышла на подвигъ краса четырёхъ кораблей преогромныхъ,
Избранных для состязанья, – четыре изъ цѣлаго флота.
Быстрымъ весломъ управляетъ Мнестей на Китѣ быстролётномъ, –
Тотъ италійскій Мнестей, отъ котораго Меммія имя.
А громадный Гіантъ стовтъ на громадной Химерѣ:
Вёслами гонитъ её молодежь изъ отборныхъ троянцевъ,
Сидя на трёхъ скамьяхъ; въ три ряда ощетинились вёсла.
И Сергестъ, отъ котораго Сергія имя родилось,
На огромномъ Центаврѣ плывётъ; на лазуревой Сциллѣ
Ѣдетъ Клоантій, родоначальникъ клуэнтова дома.
Есть недалеко отъ берега въ морѣ утесъ преогромный:
Тамъ, набегая, крутые валы разбиваются въ пѣну
И омываютъ рёбра его; за нвмъ утопаютъ свѣтила.
Тихо, спокойно то мѣсто, какъ будто влажное поле
Стелется ровно; тамъ рѣзвый нырёкъ на свободѣ гуляетъ.
Тамъ Эней, на утёсѣ примѣтивъ зелёную иву,
Самъ назначилъ предѣломъ её кораблямъ, чтобъ оттуда
Всѣ, описавъ полу-кругъ, обратнымъ путёмъ возвращались.
Вотъ избираютъ по жребью мѣста; кораблей командиры
Ужь на кормахъ стоять, красуясь багряною мантьей,
Шитою золотомъ; а у гребцовъ изъ тополевыхъ листьевъ
Вьются вѣнки и оливой блестятъ обнажённыя плечи.
Вотъ ужь сидятъ на скимьяхъ, упираясь руками на весла,
Ждутъ съ нетерпѣньемъ знака; отъ радости сердце въ нихъ бьётся,
Страхъ и надежда и жажда побѣды волнуютъ ихъ груди.
Громкіе звуки трубы раздались, – и мгновенно по влагѣ
Всѣ корабли полетѣли, и воздухъ потрясся отъ крика.
Вёслами машутъ гребцы и взбиваютъ сребристую пѣну:
Быстро летятъ корабли и тройными носами и грудью
Рѣжутъ глубоко валы, борозду за собой оставляя.
Не съ такимъ стремленьемъ бѣгутъ быстроноге кони
И, на ристалище всплывъ, влекутъ за собой колесницу;
И не такъ сѣдоки, повода потрясая, волнуютъ,
То наклоняясь вперёдъ, то повиснувъ на них совершенно.
Рукоплесканіе зрителей, шумъ и крикъ одобреній
Рощу всю огласили, по берегамъ пронеслись отголоски,
И, поражённые звукомъ, утёсы и скалы встряхнулись.
Всѣхъ обгоняетъ Гіантъ и рѣжетъ переднія волны;
Вскрикнули зрители всѣ: а его нагоняет Клоантій;
Лучше гребцы у него, но корабль и тяжёлъ и неловок.
А за ними слѣдомь на одномъ разстояньи несутся
Китъ и Центавръ и спорятъ съ собою за первое мѣсто:
То Центавръ впереди, то снова Кить обгоняетъ;
То, поровнявшись челомъ, летятъ съ быстротой одинаковой,
Двѣ борозды за собою чертя по зыбучему полю.
Ужь приближались къ утёсу, уже достигали предѣла,
Вдругъ впереди кораблей плывущій Гіантъ побѣдитель,
Съ гнѣвнымъ челомъ обратившись, сказалъ рулевому Менету:
«Что ты вправо берёшь, лѣвѣе ворочай, лѣвѣе,
Къ берегу ближе; пусть вёсла слегка прикоснутся концами
Къ этииъ утесамъ: другіе пускай поворотятъ подальше!»
Но Менетъ боясь налетѣть на подводные камни,
Далъ поворотъ кораблю направо, къ открытому морю.
«Какъ ты плывёшь, Менетъ? къ утёсу ближе, къ утёсу!»
Снова Гіантъ закричалъ рулевому – и, вдругъ оглянувшись,
Видитъ, что скорый Клоантъ на корму напирает мгновенно:
Онъ пролетѣлъ въ промежутокъ между скалой и Гіантомъ.
Быстро сѣчётъ валы и, гіантовъ корабль обгоняя,
Вдругъ впереди очутился, оставивъ скалу за собою.
Вспыхнулъ въ досадѣ Гіантъ, закипѣла въ немъ кровь молодая
Слёзы въ глазахъ навернулись; забылъ онъ и стыдъ и приличье,
И Менета съ высовой кормы опрокинулъ онъ въ море.
Самъ схватился за руль, онъ самъ кораблёмъ управляетъ,
Самъ ободряетъ гребцовъ и правитъ рулемъ на утёсы.
А Менетъ тяжёлый, обременённый годами,
Всплывъ отъ глубокаго дна и доплывъ до ближайшихъ утёсовъ,
Сѣлъ на скалѣ: а вода изъ одежды ручьями струится.
Хохотъ подняли троянцы, увидѣвъ паденье Менета;
И, глядя, как онъ, на скалу приподнявшись, изъ груди
Началъ откашливать горькую воду, снова хохочутъ.
Тутъ Сергестъ и Мнестей, ободрясь, запылали надеждой
Опередить корабль замедленнаго дѣлом Гіанта.
Вотъ ужь Сергестъ впереди, всё ближе и ближе къ утесу,
Но не на весь корабль обогналъ онъ Мнестея: отчасти
Онъ впереди, а отчасти и Китъ на него напираетъ.
А Мнестей, пробѣгая рядами гребцовъ, ободряетъ
И говоритъ имъ: «Теперь, теперь вы ударьте веслами,
Храбрые мужи, которыхъ избралъ я въ товарищи, послѣ
Гибели Трои родной; теперь покажите ту силу, –
Ту богатырскую силу, которую часто видалъ я
На гетуліискихъ бурных моряхъ, іоническихъ водахъ
И на опасныхъ волнахъ неизбѣжныхъ отмелей малайскихъ.
Я не хочу ужь первой побѣды; уже невозможно;
Если бы... о!... но пусть ужь будетъ воля Нептуна!
Стыдно намъ будетъ, братцы, послѣдними выйти изъ дѣла;
Дружно ударьте, друзья, не дадимъ кораблю посрамиться!»
Вотъ гребцы налегли на корабль и взмахнули веслами:
Такъ и дрожитъ и трепещетъ корабль при каждомъ ударѣ,
Только вода за кормою бѣжитъ полосою предлинной;
Частымъ дыханьем вздымается грудь у гребцовъ утомлённых:
Потъ выступаетъ на нихъ и ручьями по тѣлу катится.
Случай доставилъ Мнестею возможность желанной побѣды:
Разгорячённый успѣхомъ Сергестъ, на утесъ направляя
Свой корабль, подплывъ подъ самыя скалы, несчастный,
Тутъ налетѣлъ на подводные камни: впезапнымъ ударом
Вдругъ столкнувшись съ скалою, корабль застоналъ и на камняхъ
Сталъ неподвижно; по острому дну заскрыпѣли всѣ вёсла.
Встали гребцы со скамей, поднимаютъ и крики и толки:
Взяли шесты съ изощрённымъ концомъ и желѣзные крючья
И подбираютъ изъ волнъ осколки изломанныхъ вёселъ.
Радостно вспрыгнулъ Мнестей, ободрённый первымъ успѣхомъ,
Онъ ударилъ весломъ и, поднявъ паруса, покатился
Быстро по зыбкимъ валамъ и вышелъ въ открытое море.
Дикій голубь, внезапно испуганный шумом въ пещерѣ,
Гдѣ онъ свилъ подъ скалою гнѣздо для милыхъ малютокъ,
Вдругъ встрепенётся въ гнѣздѣ и, громко захлопавъ крылами,
Мчится на ниву и тамъ, взлетѣвъ подъ лазурное небо,
Свѣтлый воздухъ сѣчётъ и не двигаетъ крыльевъ летучихъ:
Такъ Мнестей, такъ Китъ разсѣкаетъ зыбучія волны;
Такъ онъ летитъ, гонимый стремительной силой удара
Вотъ пролетѣлъ ужь мимо Сергеста, который съ утёсомъ
Тщетно боролся, на помощь къ себѣ призывая собратовъ,
И напрасно пытался поплыть съ обломками вёселъ.
Вотъ за Гіантомъ пустился Мнестей, за огромной Химерой:
Опередилъ, потому что безъ кормчаго была Химера.
Лишь Клоантій одинъ впереди оставался на Сциллѣ;
Гонитъ его Мнестей, собравъ послѣднія силы.
Радостный крикъ испустила толпа, ободряя Мнестея;
Всѣ берега огласились и воздухъ потрясся отъ крика.
Тѣмъ досадно лишиться уже пріобрѣтенной чести:
Лучше смерть для нихъ, чѣмъ потеря славной победы;
Тѣхъ ободряетъ успѣхъ, потому что побѣда возможна.
И уже судьба готовила равную долю
Двумъ кораблямъ; но Клоантій къ морю съ тёплой молитвой
Руки простёръ и богамъ творилъ онъ усердно обѣты:
«Боги – сказалъ онъ – боги, могучіе моря владыки!
Я вамъ воздвигну алтарь у берега моря, я въ жертву
Ваиъ принесу быка прекраснаго; въ море повергну
Жертву кровавую; поты душистымъ виномъ окроплю я.»
Внял Клоанта мольбамъ въ глубокихъ волнахъ океана
Хоръ нереидъ и Форцида и нимфы младой Панопеи;
Самъ великій Портунъ махнулъ могучей рукою
За кораблёмъ: и онъ, какъ стрѣла, какъ летучая буря,
Къ берегу мчится, летитъ – и скрылся въ глубокую пристань.
Воть анхизовъ сынъ сказалъ имена всѣхъ героевъ,
И герольдъ прокричалъ побѣдителемъ мужа Клоанта.
Самъ Эней на него лавровый вѣнецъ надѣваетъ;
По три прекрасныхъ быка кораблямъ посылаетъ въ подарокъ,
И большой талантъ серебра, и разныя вина.
Но наиболѣе чести самимъ кораблей командирамъ;
Далъ побѣдителю пурпурный плащъ: бахрама золотая
Вьётся вокругъ него, подобно двойному Меандру;
Царскій отрокъ вышитъ на нёмъ: онъ по Идѣ зелёной
Мчится какъ вѣтръ и пронзаетъ стрѣлой быстроногихъ оленей;
Видна усталость въ лицѣ, и кажется, будто онъ дышитъ.
Дадѣе видно: летитъ орёлъ, громоносецъ владыки,
И, схвативъ малютку въ когтистыя лапы, уноситъ;
Тщетно старые слуги длань къ небесамъ простираютъ,
Рвутся вѣрные псы и лаютъ, морду закинувъ.
А тому, кто второй за Клоантомъ достоинъ награды
Панцырь тройной подарилъ Эней, съ золотою насѣчкой,
Свитый изъ тонкихъ колечекъ: Эней побѣдитель въ добычу
Самъ получилъ его, повергнувъ Демолеона,
У береговъ Симоэнта, въ виду ильонской твердыни.
Прелесть – не панцырь: въ покоѣ краса, а въ бою и защита.
Слуги Фегей и Сагарисъ едва на плечахъ дотащили
Эту броню, сгибаясь подъ ношей; а прежде бывало
Демолеонъ въ ней гналъ предъ собою бѣгушихъ троянцевъ.
Третій подарокъ были два мѣдныхъ котла и сосуды
Изъ серебра, испещрённые густо прекрасной рѣзьбою.
Вотъ ужь всѣ получили награды и шли въ восхищеньи,
Въ знакъ торжества украсивъ чело багряною лентой.
А Сергестъ, оттащивъ наконецъ корабль отъ утеса
И лишившись вёселъ, едва-едва ужь тащился,
Въ пристань обратно плывя, осыпаемый градомъ насмѣшекъ.
Какъ на дорогѣ змѣй, захваченный вдругъ колесницей
И раздавленный тяжестью мѣдныхъ колесъ, иль тяжёлымъ
Камнемъ разбитый, полу-умерщвлённый прохожимъ, напрасно
Хочет бѣжать и тѣломъ свивается въ длинные сгибы:
Тутъ разъярёнъ и страшно ещё глазами сверкаетъ,
Вздутую шею поднялъ, шипитъ, и выставилъ жало;
А съ другой стороны уязвлённая часть приковала
Тѣло его къ землѣ и тщетно вьётся по праху:
Такъ повреждённый корабль съ трудомъ тащился безъ вёселъ,
Но, поднявъ паруса, наконецъ придвинулся въ пристань.
И Сергестъ получилъ обѣщанный даръ отъ Энея,
За спасённый корабль и всѣхъ пловцовъ отъ крушенья:
Дана въ награду раба, искусная въ дѣлѣ Минервы,
Родомъ изъ Крита, Фолоя, и двое подгрудныхъ малюток.
Воть, окончивъ эту игру, Эней приподнялся
И пошелъ на зелёное поле, Кругомъ возвышались
Рядоиъ круглые холмы, покрытые лѣсомъ, а между
Этихъ холмовъ разстилалась долина: въ этой долинѣ
Былъ построенъ циркъ, въ которомъ Эней, помѣстившись,
На возвышеніи сѣлъ, окружённый несметной толпою.
Онъ вызываетъ на споръ быстроногихъ героевъ, кто хочетъ
Въ запуски бѣгать, и назначаетъ дары и награды.
Вотъ изъ рядовъ выступаютъ троянцы и сицилійцы.
Первые вышли на подвигъ троянцы: Низъ съ Эвріаломъ.
Этотъ сіялъ красотою и блескомъ свѣжести юной,
А другой дышалъ къ Эвріалу нѣжнои любовью.
Вотъ пришелъ и Діоресъ отъ царской крови Пріама.
А за ним и Салій и Патронъ: первый былъ родомъ
Изъ Акарнанской земли, а другой – отъ аркадскихъ тегейцевъ.
Съ ними два молодых сицилійца: Гелимъ и Панопесъ,
Спутники старца Ацеста, привыкшіе по лѣсу бѣтать.
Много ещё и другихъ, которыхъ имя забыто.
Вставъ по срединѣ, Эней имъ такъ говорить начинаетъ:
«Слушайте, мужи, и весело рѣчи моей вы внимайте;
Ни одинъ изъ васъ безъ даровъ отъ меня не отъидетъ:
Каждому дамъ я по два копья съ наконечникомъ свѣтлымъ,
По два критскихъ копья, и топоръ, серебромъ испещрённый;
Эта награда будем для всѣхъ. Но награду побѣды
Первые три получаютъ и чела украсятъ оливой.
Первый герой получитъ коня съ блестящею сбруей;
А второй – амазонскій колчанъ, наполненный туго
Пукомъ ѳракійскихъ пернатыхъ, на поясѣ, вышитомъ густо
Золотомъ яркимъ, спряженномъ алмазною пряжкой.
Третій пусть будетъ доволенъ вотъ этимъ аргивскимъ шеломомъ.»
Такъ окончилъ Эней и герои мѣста занимаютъ
И по данному знаку всѣ вдругъ съ быстротой понеслися
Съ мѣстъ, какъ потоки дождя потекли, вырываясь нзъ тучи.
Первый Низъ подаётся впередъ и летитъ передъ всѣми,
Буйнаго вѣтра быстрѣе, быстрѣе крылатаго грома.
За быстроногимъ Низомъ, хотя въ разстояньи далёкомъ,
Салій несётся. За нимъ, небольшимъ отдѣлённый пространствомъ,
Третій бѣжитъ Эвріалъ. Эвріала преслѣдуетъ Гелимъ;
А за Гелимомъ вслѣдъ вотъ-вотъ набѣгаетъ Діоресъ,
Ногу объ ногу трётъ и ня Гелима клонится плечи.
Если бы болѣе мѣста было, Діоресъ навѣрно
Орередил бы его иль съ нимъ на бѣгу поровнялся.
Воть утомлённые всѣ ужь почти достигли предѣла,
Вдругъ несчастный Низъ скользнулъ на лужѣ кровавой,
Гдѣ заклали въ жертву тельцовъ, и зелёное поле
Кровь обагрила. Тамъ юный герой и уже побѣдитель
Не удержался, скользнувши пятой, и, стремглавъ наклонившись,
На нечистый навовъ и священную кровь повалился.
Но и въ паденіи онъ не забылъ о любви къ Эвріалу:
Салію путь заградилъ поднявшись на скользкой аренѣ,
И опрокинутый Салій на влагу сгущённую рухнулъ.
Между тѣмъ Эвріал, получивший отъ друга побѣду,
Быстро понесся вперёдъ при рукоплесканьяхъ и крикахъ.
Гелимъ бѣжитъ впереди, а за Гелимонъ третій Діоресъ.
Салій, поднявшись въ то время, громкія жалобы началъ
Судьямъ кричать, и крикомъ его весь циркъ огласился;
Требовалъ онъ возвращенья соперникомъ отнятой чести,
Но благосклонность судей была къ сторонѣ Эвріала:
Милаго юноши слёзы и вмѣстѣ подвигъ прекрасный,
Въ нёмъ увеличивъ красу победили зрителей сердце.
Самъ кричалъ Эвріалу победу Діоресъ, который
Тщетно пришелъ бы за должной наградой, если бы Салій
Первую честь получилъ удостоившись первой награды.
«Юноши – молвилъ Эней – награда васъ не минуетъ:
Каждый получитъ своё и никто не нарушить порядка:
Но мнѣ жаль безъ награды оставить бѣднаго друга;
Случай виною всего.» – И такъ говоря, онъ въ подарокъ
Салію далъ отъ либійскаго льва преогромную кожу,
Кожу, съ густою, тяжёлою гривой, съ которой спускались
Страшныя лапы его и блестящіе золотомъ когти.
«Ежели такъ награждать побѣждённыхъ – Низъ возражлетъ –
Если жалѣешь о павшихъ, Эней, какую жь награду
Я получу, – я, первымъ вѣнкомъ увѣнчаться достойный,
Если бы тотъ же случай несчастный меня не постигнулъ?» –
Такъ говоря, онъ показывалъ всѣмъ покрытое тиной
Тѣло своё и лицо, осквернённое влажнымъ навозомъ.
Добрый Эней поглядѣлъ на него и ему, улыбнувшись,
Вынести щитъ приказалъ работы Дидимаона,
Жертву данайцевъ Нептуну, снятый съ предверія храма.
Этинъ щитомъ Эней подарилъ превосходнаго Низа.
Кончивъ эту игру и раздавши героямъ награды,
Такъ говоритъ: «теперь, кто силою бодръ и душёю,
Пусть выходитъ и, руки сложивъ, надъ собою подниметъ.»
Такъ сказалъ и бойцамъ предлагаетъ двойную награду:
Для побѣдителя тучный быкъ съ головой позлащённой
И украшенный лентами, а побѣждённому будетъ,
Для утѣшеній, мечъ боевой съ блестящимъ шеломомъ.
И не медля поднявшись, Даресъ, и огромный и сильный,
Вышелъ вперёдъ, при громкомъ жужжаньи толпы любопытной.
Онъ бывало одинъ ходилъ ратовать на Париса
И близь могилы, въ которой покоится Гекторъ великій,
Мощной рукою сразилъ и простёръ на песокъ бездыханнымъ
Сильнаго воина Бута, громаднаго тѣломъ, который
Тщетно хвалился породой бебрикскаго мужа Амика.
Вышел на битву Даресъ, возносясь головою высоко;
Плечи широкія всѣмъ показалъ, взмахнулъ кулаками
Вкругъ головы и съ свистомъ разсѣкъ воздушные волны.
Ищутъ другого бойца; но никто изъ толпы многолюдной
Противъ него не идетъ надѣвать боевыя перчатки.
Нетерпѣливый Даресъ, не видя соперника къ битвѣ,
Сталъ предъ ногами Энея, и, долго не медля, схватилъ онъ
Лѣвой рукою вола за рога, обратился къ Энею
И говоритъ: «О сынъ богини, если не смѣетъ
Въ битву со мною никто, для чего же стоять мнѣ напрасно?
Долго ли медлить ещё? прикажи отвести мнѣ награду.»
Тутъ Ацестесъ рѣчью такой уворяетъ Энтелла,
На зелёной травѣ сидѣвшаго тутъ недалёко:
Чтожь ты Энтеллъ изъ героевъ нѣкогда славный по силѣ?
Ты ль равнодушно позволишь унесть такую награду?
Гдѣ же нашъ тотъ полу-богъ и славный наставникъ твой, Эриксъ?
Или напрасно о нёмъ вспоминаешь? Гдѣ громкая слава,
По тринакрійскому царству гремѣвшая? гдѣ тѣ добычи,
Что украшаютъ стѣны твои?» – А Энтеллъ отвѣчаетъ:
«Царь, не отъ страха во мнѣ та прежняя жажда угасла.
Къ славѣ въ бояхъ; но кровь у меня холодна ужь, и старость
Члены мои тяготитъ, и силы изсякли ужь въ тѣлѣ,
Если бы мнѣ возвратилась та прежняя юность, въ которой
Этотъ смѣльчакъ такъ увѣренъ, если бы прежнія лѣта,
Я бы не шёлъ подвизаться на бой для прекрасной награды
И для такого тельца: я не разбираю награды.»
Такъ говоря, онъ въ средину ристанья бросилъ перчатокъ
Пару огромныхъ, тяжёлыхъ, которыми Эриксъ бывало
Длани свои покрывалъ и вступалъ съ героями въ битву.
Всѣ изумились, увидѣвъ перчатки: семь кожъ воловыхъ
Туго торчали съ зашитымъ внутри свинцомъ и желѣзомъ.
Пуще другихъ изумился Даресъ и не принялъ перчатокъ.
А благородный Эней взявъ въ руки тяжёлые цесты,
Началъ разсматривать ихъ, и сюда и туда обращая.
Старый Энтеллъ такія слова говорить начинаетъ:
«Что бъ вы сказали, если бы видѣли броню Алкида,
И перчатки его, и у этого берега страшную битву?
Братъ твой Эриксъ, Эней, носилъ вотъ эти перчатки;
Съ ними онъ выступилъ противъ Алкида; съ ними бывало
Я выходилъ на бой, когда мнѣ кровь молодая
Силу давала, а старость чела не усѣяла снѣгомъ.
Если троянецъ Даресъ отвергаетъ это оружье,
Если Энею угодно и царь нашъ Ацестъ согласится,
Мы уравняемъ нашъ бой: я оставлю перчатки, не бойся;
Но и ты, Даресъ, сними троянскіе цесты.» –
Такъ говоря, онъ откинулъ отъ плечъ двойную одежду,
И огромные члены, огромныя кости и руки
Онъ обнажилъ и громадой вошёлъ на средину ристанья.
Тутъ Эней приказалъ подать одинакіе цесты
И обоимъ бойцамъ надѣлъ на широкія длани.
Тотчасъ оба бойца поднялися прямо на пальцы,
И богатырскія руки высоко въ гору подняли,
И отклонились назадъ головами отъ тяжкихъ ударовъ,
Руки съ руками сплетаютъ и бой разъигрался межь ними.
Крѣпче ногами Даресъ и въ надеждѣ на бодрую юность;
А Энтеллъ громадою членовъ беретъ; но колѣни
Гнутся, дрожатъ, и широкую грудь вздымаетъ одышка.
Много напрасныхъ ударовъ давали герои другъ другу;
Часто стучались по выпуклымъ рёбрамъ, и грудь издавала
Сильные звуки; и часто рука надъ чоломъ пролетала
Мимо ушей, и челюсть скрыпѣла подъ тяжкой рукою.
Твердо стоитъ громадный Энтеллъ и не движется съ мѣста,
Только очами поводитъ и въ бокъ подаётся немного,
Чтобъ уклониться отъ частыхъ ударовъ даресовой длани.
Точно какъ будто врагъ разбиваетъ машиною городъ;
Иль, осадивши войсками стѣны нагорной твердыни,
То съ одной, то съ другой стороны подступаетъ, чтобъ средства
Всѣ испытать, и мѣста; но всѣ нападенія тщетны:
Такъ и Даросъ вкругъ Энтелла ходилъ, нападая напрасно.
Всталъ и Энтеллъ на него и рукой замахнулся высоко;
Но быстроногій Даресъ предвидѣлъ силу удара
Надъ головою своей и въ бокъ съ быстротою отарянулъ.
А Энтеллъ, по пустому грянувъ пространству, склонился
Тяжестью тѣла къ землѣ и рухнулъ на землю огромный,
Будто высокая соона, съ корнями исторгнута бурей,
На Эримантѣ высокомъ или на Идѣ свалилась,
Вскрикнули разомъ троянцы и молодёжь сицилійцевъ:
Крики несутся къ небу; и первый Ацестъ, прибежавши,
Тронутый, самъ поднимаетъ съ земли равнолѣтняго друга.
А богатырь, не испуганный этимъ паденіемъ, снова
Съ большимъ жаромъ на бой возвратился; въ нёмъ гнѣвъ пробуждаетъ
Прежнюю силу его и сознаніе доблести прежней.
Бодро погналъ онъ Дареса по цѣлому кругу ристанья,
Правой и лѣвой рукою въ противника сыпля удары.
Нѣтъ ни покоя, ни отдыха; будто бы градъ, зашумѣвши,
Грянетъ на кровли домовъ: такъ точно герой осыпаетъ
Частымъ ударомъ Дареса, ворочаетъ вправо и влѣво.
Тутъ почтенный Эней не позволилъ гнѣву Энтелла
Такъ выходить изъ границъ и свирѣпствовать страшно, но тотчасъ
Битву велѣлъ прекратить и вывесть Дареса изъ боя.
Онъ утѣшалъ побѣждённаго мужа такими словами:
«Что за безумье душою твоей овладѣло, несчастный?
Развѣ не чувствуешь силы другой и противнаго бога?
Тщетно противиться богу.» – Сказалъ и вскричалъ на героевъ,
Чтобъ прекратили битву. И вѣрные други Дареса
Прочь къ кораблямъ отвели: онъ едва ужь двигалъ колѣни,
Взадъ и впередъ потрясалъ головою и черною кровью
Брызгалъ изъ рта, и съ кровью плыли сокрушённые зубы.
Тамъ получилъ онъ и мечъ и шеломъ отъ друзей, въ утѣшенье;
А прекрасный телецъ остался въ награду Энтеллу.
Тутъ побѣдитель, въ восторгѣ души и гордяся наградой,
Такъ говоритъ: «О сынъ богини, и вы, о троянцы,
Знайте, какую силу имѣлъ я въ юныя лета,
И отъ какой неизбѣжной кончины спасли вы Дареса.» –
Такъ говоря, онъ къ стоявшему тутъ же быку подошелъ и,
Ставъ передъ нимъ, замахнулся рукою высоко и твердымъ
Цестомъ грянулъ вола межь роговъ: отъ такого удара
Черепъ въ куски сокрушился и выскочилъ мозгъ на поверхность:
Рухнулъ на землю быкъ и духъ испустилъ, содрогаясь.
Ставъ надъ нимъ, Энтеллъ богатырь говоритъ такъ:
«Эриксъ, тебѣ приношу я на жертву лучшую душу,
Вмѣсто Дареса, и оставляю побѣдные цесты.»
Вотъ Эней созываетъ ещё, кто пернатой стрелою
Хочетъ поспорить изъ лука, и назначаетъ награды.
Тутъ изъ корабля Сергеста снесли высокую мачту,
Въ землю вкопали, и привязали на ниткѣ голубку,
К самой вершинѣ ея, чтобъ въ неё попадали стрелами.
Вотъ собрались и стрѣлки и жребій вмѣстѣ повергли
Въ мѣдный шеломъ, потрясаютъ, и первый при радостныхъ кликахъ,
Выскочилъ жребій гиртакова сына Гиппокоонта.
Тотчасъ за первымъ послѣдовалъ жребій Мнестея, который
На море был побѣдитель, вѣнчанный зелёной оливой.
Третій былъ Эритіонъ, – братъ твой родной, Эритіонъ,
О незабвенный Пандаръ! ты нѣкогда первый въ ахеянъ
Бросилъ свой дротъ смертоносный – начало страшныхъ раздоровъ.
А изъ шелома послѣдній выскочилъ жребій Ацеста:
Старый Ацестъ захотѣлъ испытать удальство молодежи.
Вотъ стрѣлки напрягаютъ луки сильною дланью,
Всякій по силѣ своей в стрѣлу вынимаютъ изъ тула.
Брякнулъ струною Гиртакида лукъ, и пернатая, мигомъ
Взвившись со свистомъ летитъ, разсѣкаетъ воздушныя волны,
И вонзилась глубоко въ противостоявшую мачту.
Вздрогнула мачта; испуганный голубь захлопалъ крылами;
Рукоплесканье и радостный крикъ изъ толпы раздалися.
Послѣ него сталъ храбрый Мнестей, къ тетивѣ приложился,
Въ гору прицѣлилъ стрѣлой, натянулъ – и стрѣла полетѣла;
Но къ досадѣ своей не могъ онъ попасть по голубкѣ:
Только стрѣлою прорвалъ и прорѣзалъ льняную верёвку,
За которую къ ножкѣ привязана была голубка;
И улетѣла голубка высоко, подъ черныя тучи.
Тутъ Эритіонъ, давно ужь стоявшій съ готовой стрѣлою
На тетивѣ, призывая на помощь усопшаго брата,
Быстро взглянулъ на птицу, свободно летѣвшую къ небу,
Брякнулъ струной и голубку пронзилъ онъ подъ черною тучей.
Пала бездушная птица, въ небесный эѳиръ испустивши
Душу и жизнь, и обратно стрѣлу принесла за собою.
Только одинъ оставался Ацестъ лишённый награды;
Онъ натянулъ тетиву и бросилъ на вѣтеръ стрелою,
Чтобъ показать и искусство своё и лукъ звонкострунный.
Тутъ неожиданно взору представилось дивное чудо, –
Чудо, которое вскорѣ потомъ объяснилось на дѣлѣ;
Позже воспѣто пѣвцами знаменье этого чуда.
Взвившись изъ лука пернатая трость въ облакахъ запылала,
Яркое пламя чертя на пути, и, сгорѣвъ совершенно,
Съ свѣтлымъ эѳиромъ слилась: такъ часто летучія звѣзды,
Павъ съ высоты поднебесной, по огненной нити несутся.
Остолбенѣли всѣ мужи троянскіе и сицилійцы;
Въ страхѣ молитву творятъ божествамъ; и Эней удивился
Этому чуду; въ восторгѣ обшить онъ сѣдого Ацеста.
Несть приказалъ дороге дары и, дарами осыпавъ,
Такъ говоритъ: «Прими, о отецъ; великому богу
Было угодно тебѣ даровать несомнѣнно побѣду,
Этимъ великимъ чудомъ: ты, о Ацестъ, побѣдитель!
Ты въ награду прими вотъ этотъ кубокъ съ рѣзьбою:
Онъ лылъ старцу Анхизу дань отъ ѳракійца Киссея,
Въ знакъ непритворной любви и въ память о дружбѣ великой.»
Такъ говоря, онъ вѣнчаетъ Ацеста зелёной оливой
И отдаетъ ему предъ другими честь первой побѣды.
Добрый Эритіонъ не завидуетъ чести Ацеста,
Несмотря на то, что низвергнулъ съ неба голубку.
Послѣ него получаетъ награду разсѣкшій верёвку,
А послѣдній тотъ, кто вонзилъ пернатую въ мачту.
Вотъ благовѣрный Эней, не овончивъ игръ ратоборныхъ,
Тихо зоветъ Эпитида, который былъ стражъ и сопутникъ
Малаго Юла, и на ухо шепчетъ ему повеленье:
«Скоро иди и скажи ты малюткѣ Асканію, если
Дѣтское войско его ужь готово и быстрые кони
Въ строѣ готовы стоятъ, то пускай поведётъ онъ отряды
И въ боевыхъ доспѣхахъ представится съ юною ратью.
Самъ повелѣлъ толпѣ сторониться отъ длиннаго цирка,
Чтобы дорогу имъ дать и очистить широкое поле.
Вотъ малютки ѣдутъ, всѣ предъ родителей взоромъ
Бодро красуясь на быстрыхъ коняхъ; дивятся троянцы
И молодёжь сицилійцевъ дивится, дрожа отъ восторга.
А у малютокъ у всѣхъ на красиво остриженныхъ кудряхъ
Вьются вѣнки, и у каждаго въ длани колеблются по два
Гибкихъ роговыхъ копья съ наконечникомъ свѣтлымъ желѣза;
Лёгкіе тулы лежатъ на плечахъ, золотыя колечки,
Бѣлую шейку обнявъ, украшаютъ ихъ юныя груди.
Три отдѣленья конныхъ и три предводителя съ ними;
За предводителемъ каждымъ ѣдетъ двѣнадцать малютокъ
Стройно и ровно, красуясь собой и своими вождями.
Скачетъ малютка предъ первымъ отрядомъ, славное имя
Дѣда Пріама носящій, твоя драгоцѣнная отрасль,
О злополучный Политъ и слава земель италійскихъ,
Въ пятнахъ двуцвѣтный конь подъ нимъ ѳракійской породы.
Бѣлой ногою прядётъ и, морду закинувъ высоко,
Блешетъ бѣлымъ челомъ. Предъ другимъ отдѣленьемъ несётся
Малый Антисъ, отъ котораго приняли имя атійцы,
Нѣжный Асканія другъ, малютка малюткѣ любезный.
А предъ послѣднимъ строемъ, красою всѣхъ побѣждая,
Скачетъ Асканій на тирскомъ конѣ, отъ прекрасной Дидоны
Данномъ въ подарокъ ему и въ память любви ея нѣжной.
Прочихъ малютокъ везугъ сицилійскіе кони Ацеста.
Плещутъ руками трояне робѣющимъ дѣтямъ, любуясь
Ими въ восторгѣ, и видяьъ ихъ въ ихъ лицахъ родителей лица.
Послѣ того, какъ малютки объѣхали стройно ристанье,
Съ радостью дѣтской встрѣчая въ толпѣ имъ знакомые взоры,
Хлопнулъ бичёмъ Эпитидъ и кликомъ знакъ подаётъ имъ:
Вдругъ разбѣжались малютки и, на три отряда распавшись,
Стройно разъѣхались врознь, и снова по данному знаку
Всѣ повернули назадъ и, уставивъ острыя пики,
Быстро помчались вперёдъ, какъ будто въ кровавую битву.
То разсыпавшись снова и снова собравшись, поскачутъ
Строй противъ строя, то вновь раздѣлившись по мелким отрядамъ,
Совокупляютъ ряды и сражаются другъ противъ друга;
То подаются назадъ и бегутъ; то, вновь обратившись,
Копья уставятъ вперёдъ; то дружно и мирно несутся.
Точно какъ лабиринтъ, на высокомъ островѣ Крите,
Мвожествомъ тёмныхъ путей, говорятъ, былъ чудно запутанъ;
Тысячи разныхъ дорогъ представляли обманчивый выходъ,
Тысячи признаков тѣхъ же вводили въ обманъ беспрерывно:
Такъ в троянскіе дети, запутавъ отряды въ отряды,
Разнымъ путёмъ сплетаютъ съ игрой отступленье и битву,
Будто дельфины, стадами плывя по зыбучему морю,
Карпата воды сѣкутъ иль играютъ съ либійской волною.
Первый Асканій, когда овружилъ твердынею Альбу,
Этотъ обычай съ собою принёсъ, и коннымъ ристаньямъ,
Бѣгу и битвѣ такой научилъ онъ древнихъ латиновъ,
Точно какъ самъ скакалъ предъ отрядомъ троянскихъ малютокъ.
Приняла Альба обычай; отъ Альбы великаго Рима
Стѣны, гдѣ онъ и донынѣ, какъ предковъ завѣтъ, сохранился
Въ имени храбрыхъ полковъ, называемыхъ ратью троянцевъ.
Этимъ окончились игры въ честь славнаго мужа Анхиза.
Но судьба измѣнила ту радость въ печаль и тревогу.
Между тѣмъ какъ у гроба свершались усопшему игры,
3евса супруга Юнона съ небесъ посылаетъ Ириду
Къ флоту троянъ и вздуваетъ за нею попутные вѣтры,
Думая много ещё и пылая несытою местью.
Вот Ирида спускаясь, по чудно цвѣтистому своду,
Быстро летитъ невидимкой на землю посланница дѣва;
Видитъ большое стеченье народа; взглянула на пристань:
Въ пристани пусто, повсюду стоятъ корабли безъ надзора.
Только у берега моря сидѣли тронскія жоны,
Плача о смерти Анхиза, и, взоръ на глубокое море
Мрачно вперивъ и вздыхая, въ голосъ одинъ восклицали:
«Сколько моря ещё суждено намъ проплыть утомленнымъ!»
Города жаждутъ троянки: наскучило по морю плавать.
Пользуясь тѣмъ вредоносная дѣва Ирида вступаетъ
Между троянокъ; оставивъ и ликъ и одежду богини,
Приняла образъ старухи, супруги тмарійца Дорикла,
Беры, которая нѣкогда слыла счастливой женою, –
И, обратившись къ жонамъ троянскимъ, такъ говорить имъ:
«О злополучныя жоны которымъ длани ахеянъ
Смерти не дали вкусить подъ Трои родными стѣнами!
Родъ злополучный! какую участь судьба вамъ готовитъ?
Вотъ ужь седьмое лѣто, какъ пала великая Троя,
Какъ измѣряемъ мы воды, и земли, и дикія скалы,
И свѣтила небесъ, и, блуждая по бурному морю,
Ищемь земель италійскихъ, которыхъ нигдѣ не находимъ.
Здѣсь родного Эрикса земли, здѣсь и Ацестесъ:
Что намъ мѣшаетъ построить здѣсь городъ и стѣны воздвигнуть?
О, отечество! вы, о, напрасно спасённые боги!
Нѣтъ ли ужь мѣста нигдѣ для троянской твердыни? ужели
Я не увижу нигдѣ ни водъ Симоэнта, ни Ксанѳа?
Лучше сожгите со мной корабли ненавистнаго флота.
Нынѣ во снѣ предсталъ предо мною пророческій образъ
Дѣвы Кассандры; она мнѣ давала пылающій факелъ
И говорила: здѣсь вы ищите троянской твердыни,
Здѣсь вамъ отчизна. Пора ужь исполнить велѣніе жрицы,
Вотъ и огни въ четырёхъ алтаряхъ предъ вами пылаютъ
Богу Нептуну: самъ богъ подаётъ намъ и пламя и помощь.»
Такъ говоря, захватила рукою пылающій факелъ,
Въ гору подняла его и, колебля, съ размаху бросаетъ.
Въ ужасъ тропики пришли и сердца ихъ отъ страха забились.
А изъ толпы многолюдной старуха одна поднялася,
Именемъ Пирго, кормилица царскихъ малютокъ Пріама,
И говоритъ имъ: «Не Бера предъ вами, троянскія жоны,
Не ретейская Бера предъ вами, супруга Дорикла;
Вы поглядите на очи, горящія пламенемъ дивнымъ;
Видите ль прелесть красы, превышающей прелесть земную?
Слышите ль чудные звуки рѣчей? примѣчаете ль поступь?
Я недавно сама оставила Беру больную:
Нлачетъ бѣдная Бера, сама на себя негодуя,
Что не можетъ воздать Анхизу усопшему чести.»
Такъ говорила, а жоны еще не рѣшались на дѣло:
Только глядѣли на флотъ очами, полными злобы,
Долго колеблясь, избрать ли отечествомъ землю Ацеста,
Или искать береговъ отдалённыхъ, завѣщанныхъ рокомъ.
Вдругъ Ирида взмахнула крылами и, къ небу взвиваясь,
Радужный сводъ за собой очертила до самого неба.
Чудомъ такимъ поражённыя жоны, въ избыткѣ восторга,
Съ крикомъ бросаются всѣ къ алтярямъ, и горящее пламя
Съ жадностью грабятъ и рвутъ, зажигаюъ факелы, вѣтви
И метяютъ на флотъ: разъигралось свирѣпое пламя,
Вьётся по вёсламъ, снастямъ, и скамьямъ, и красивымъ кормиламъ.
Вѣстникъ Эвмелъ прибѣжалъ на ристанье, къ могилѣ Анхиза,
Съ вѣстью, что всѣ корабли охватило пожарное пламя.
Видятъ и сами трояне, какъ искры изъ чёрнаго дыму
Съ яростью рвутся. И первый Асканій, какъ былъ передъ строемъ,
Такъ и помчался на быстромъ конѣ на мѣсто тревоги,
Не внимая совѣтамъ, ни кликамъ испуганныхъ стражей.
«Что за безумье? куда вы, куда вы бѣжите – сказалъ онъ –
О, безразсудныя жоны? Не вражескій лагерь данаевъ –
Жжёте надежду послѣднюю Трои. Я вашъ Асканій!»
Такъ говоря, онъ сорвалъ съ головы и на землю бросаетъ
Маленькій шлемъ свой, который надѣлъ онъ на бранныя игры.
Тутъ прибѣжалъ и Эней, прибѣжали толпою трояне,
А онѣ по крутымъ берегамъ разбежались отъ страха;
Скрылись другія въ лѣсахъ иль въ ушельяхъ прибрежныхъ утёсовъ:
Стыдно глядѣть имъ на свѣтъ, совершивъ преступленье такое,
И онѣ измѣнились, узнали своихъ, и Юнона
Прочь отъ сердецъ удалилась. Но яркое пламя пожара
Всё свирѣпѣло, какъ прежде: подъ деревомъ влажнымъ скрываясь,
Медленно жжётъ корабли, извергая тяжёлаго дыму
Облако, и разлилось по всему корабельному тѣлу.
Тщетны героевъ труды, напрасно льютъ воду рѣками.
И тогда боговѣрный Эней, растерзавши одежду,
Длани простеръ къ небесамъ и боговъ призываетъ на помощь:
«О, всемогушій Юпитеръ, если не всѣхъ ненавидишь
Трои сыновъ и если глядишь на страданіе смертныхъ,
Не допусти, милосердый, сгорѣть кораблямъ; сохрани намъ
Эту надежду последнюю Трои; спаси всемогущій!
Или низвергни на насъ, о отецъ, молньеносныя стрѣлы
И погреби тѣ остатки подъ страшнымъ ударомъ десницы!»
Такъ онъ едва произнёсъ, какъ гроза налетала на землю;
Чёрныя тучи столпились; громъ заревѣлъ на вершинѣ,
Дрогнули своды небесъ, и, изъ тучь вырываясь, на землю
Ливень потоками хлынулъ и воздухъ мгновенно затмился.
Льётся вода въ корабли, и полу-обгорѣлые дубы,
влагой промокши, потухли; потухло свирѣпое пламя;
Всѣ корабли спасены, исключая четыре сгорѣвашхъ.
А родитель Эней, встревоженный случаемъ этимъ,
Долго въ умѣ размышлял о заботахъ, ему вредстоявшихъ,
То избирая одно, то вновь обращаясь къ другому.
Самъ не знаетъ, искать ли ему береговъ италійскихъ,
Или, забывъ о судьбѣ, ва поляхъ сицилійских остаться.
Старецъ Навтесъ, постигшій ученіе мудрой Паллады,
Славился много искусствомъ своимъ, вдохновеньемъ богини:
Онъ отвѣты давалъ, иль гнѣвъ объясняя безсмертныхъ,
Или искусно толкуя законы судьбы неизменной.
Вотъ, обратившись къ Энею онъ такъ говоритъ въ утѣшенье:
«Сынь богини, намъ должно велѣнью судьбы покориться;
Что ни случится съ нами, терпѣнье всё превозможетъ.
Есть у тебя сотоварищъ, дарданской крови, Ацестесъ;
Лишь попроси ты его, а онъ намъ поможетъ охотно.
Пусть остаются при нёмъ тѣ лишніе мужи, которымъ
Пламя сожгло корабли, и которымъ наскучило плавать
Къ цѣли великой твоей, и о будущемъ думать величьи.
Ты избери стариковъ и жонъ утомлённыхъ походомъ,
Всѣхъ, кто безсиленъ и слабъ и трудовъ предстоящихъ боится,
Пусть остаются на этой землѣ; ты имъ позволишь
Выстроить городъ и новымъ стѣнамъ дать имя Ацесты.»
И Эней, ободрённый словами стараго друга,
Началъ съ собой размышлять о всѣхъ предстоящихъ заботахъ.
Чёрная ночь въ колесницѣ вскатилась на звёздное небо,
Какъ показолось Энею, что будто съ высотъ поднебесныхъ
Образъ Анхиза слетаетъ на землю и говоритъ такъ:
«Сынъ мой любезный, ты былъ мнѣ жизни милѣе,
Какъ наслаждался я жизнію; сынъ мой, надежда троянцевъ,
Я предъ тобою предсталъ по велѣнію Зевса, который
Спасъ отъ пожара твой флотъ, смилосердясь съ высокаго неба.
Сынъ мой, послушай прекрасныхъ совѣтовъ старца Навтеса.
Ты избери изъ троянцевъ юношей храбрыхъ и сильныхъ
И поведи къ берегамъ италіискимъ: тебя ожидаетъ
Брань съ непреклоннымъ и храбрымъ народомъ на нивахъ латинскихъ.
Но низойди ты прежде въ подземные домы Плутона
И чрезъ глубокій Авернъ до меня ты старайся проникнуть.
Я не скитаюсь по чёрному аду, гдѣ блѣдныя тѣни:
Я на прекрасныхъ поляхъ Элисейскихъ, въ жилищѣ блаженныхъ.
Жрица Сибилла тебя поведётъ по жертвенной крови
Чёрныхъ тельцовъ; ты узнаешь свой родъ и грядущую славу.
Но прости, ужь влажная ночь на средині теченья;
На небо скоро взлетятъ быстроногіе кони Востока.»
Такъ сказалъ и исчезъ какъ дымъ, разсѣянный вѣтромъ.
А Эней восклицаетъ: «Куда исчезаешь, родитель?
Ты ли бѣжишь отъ меня? избѣгаешь сыновнихъ объятій?»
Такъ говоря, онъ вновь зажигаетъ потухшее пламя,
Молитъ пергамскаго Лара и Весты алтарь сѣдовласой
Съ благоговѣньемъ чтитъ ѳиміамомъ и жертвеннымъ хлѣбомъ.
Тотчасъ Эней, призвавъ товарищей всѣхъ и Ацеста,
Имъ объявляетъ велѣніе Зевса и рѣчи Анхиза,
И желанье своё последовать мудрымъ совѣтамъ.
Старый Ацестъ не противился, но согласился охотво.
Вотъ избираютъ и мужей и жонъ, пожелавшихъ остаться,
Всѣхъ, кого не прельщала великая въ будущемъ слава.
Сами чинятъ скамьи и полу-обгорѣлыя снасти
На корабляхъ исправляютъ, готовятъ канаты и вёсла.
Малы числомъ, но народъ всё и бодрый и храбрый на брани.
Между гѣмъ Эней означаетъ плугомъ предѣлы
Стѣнъ городскихъ: здѣсь мѣсто избралъ онъ для стѣнъ Иліона,
Тамъ для троянскихъ твордынь. А старый троянецъ Ацестесъ
Въ радости смотритъ на новое царство и, мужей собравши,
Всѣмъ законы даётъ и водётъ на обширную площадь
Тутъ основали святыню идальской богинѣ Венерѣ,
На эрицинской вершинѣ, высокой подъ самыя звѣзды,
Тѣни анхизовой дали жреца и священную рощу.
Девять дней пировалъ весь народъ, алтарямъ воздавая
Должную честь. Успокоилось море, настала погода,
Вѣтеръ попутнымъ дыханьемъ въ путь корабли вызываетъ.
Плачъ и рыданье вездѣ по крутымъ берегамъ раздалися:
Плачутъ и ночью и днемъ, заключая другъ друга въ объятья.
Даже и жоны и тѣ, что со страхомъ бывало взирали
На возмущённыя воды бездоннаго царства Нептуна,
Въ путь отправляться хотятъ, испытать всю опасность похода.
Добрый Эней утѣшаетъ ихъ дружеской рѣчью и съ плачемъ
Всѣхъ поручаетъ заботамъ и дружбѣ родного Ацеста.
Три тельца потомъ велѣлъ заколоть онъ на жертву
Эриксу, Бурѣ овцу, и не медля отчаливать въ море.
Самъ, увѣнчавши чело остриженной вѣтвью оливы,
Сталъ на носу корабля и въ солёныя волны бросаетъ
Нѣдра отъ жертвы и льётъ изъ бокала душистыя вина.
Вѣтеръ надулъ паруса, отъ кормы подувая за ними;
Грянули вёсла по влагѣ и бѣлую пѣну взбиваютъ.
Между тѣмъ богиня любви въ великой заботѣ
Къ богу Нептуну идётъ и жалобы такъ иачинаетъ:
«О, Нептунъ, меня принуждаетъ склониться на просьбы
Страшный гнѣвъ и несытая злоба Юноны, которой
Не укрощаетъ ничто: благочестіе, вѣра, ни время,
Ни уставы судьбы, ни велѣнья великаго Зевса.
Мало того, что она погубила городъ фригіянъ,
Столько и горя и бѣдствій послала несчастнымъ троянцамъ,
Но преслѣдуетъ кости и пепелъ разрушенной Трои.
Знаетъ она лишь причину такого ужаснаго гнѣва.
Самъ ты свидѣтелемъ былъ, какъ, надѣясь на вѣтры Эола,
Мнѣ возбудила такую грозу на либійскихъ пучинахъ,
Что океана глубокія воды слились съ небесами.
Въ царствѣ твоёмъ дерзнула она беззаконье такое.
Вотъ и теперь, побудивъ къ преступленью несчастныхъ троянокъ,
Нагло сожгла корабли, и трояне, лишённые флота,
На берегахъ неизвѣстныхъ, въ странѣ незнакомой остались.
Я умоляю: дозволь безопасно проплыть океаномъ
Этиыъ остаткамъ и дай имъ достигнуть лаврентова Тибра,
Если просьбы мои не противны губительнымъ паркамъ.»
Ей отвѣчаетъ Нептунъ, смиритель глубокаго моря:
«О, Цитерея, ты можешь во всёмъ положиться на царство
Мнѣ подчинённаго моря, твоей колыбели: я стою
Вѣры твоей: какъ часто смирялъ я мятежную ярость
Моря и неба! Повѣрь мнѣ, клянусь Симоэнтомъ и Ксанѳомъ,
Я объ Энеѣ твоёмъ и на сушѣ немало забочусь.
Гналъ Ахиллесъ предъ собою полки устрашённыхъ троянцевъ
На иліонскія стѣны, и многихъ послалъ бы въ пучину
Мрачнаго ада, и рѣки стонали бъ отъ множества труповъ,
Ксанѳъ не нашёлъ бы пути, не вливался бъ въ глубокое море.
Съ сильнымъ Пелидомъ Эней на кровавую битву сошёлся,
Ни покровительствомъ неба, ни силой своею не равный:
Я, окруживши его непрозрачною мглою, исторгнулъ
Изъ пелидовой длани, когда я хотѣлъ ниспровергнуть
До основанія клятвопреступную Трою, которой
Самъ я твердыни построилъ. Не бойся напрасно, богиня,
Я и теперь остаюсь неизмѣнно такимъ, какъ и прежде.
Онъ безопасно достигнетъ авернскаго порта, согласно
Съ волей твоей; одного потеряетъ лишь въ тёмной пучинѣ:
Этотъ жизнью заплатитъ одинъ за спасеніе многихъ.»
Рѣчью такою Нептунъ утѣшивъ богиню въ печали,
Ярыхъ коней къ золотому рыдвану впрягаетъ, и сбрую
Вздѣлъ и узду съ опѣнённымъ удиломъ, и въ мощныя длани
Ремни схнатилъ, и ударилъ бичёмъ, и погналъ быстроногихъ.
Съ легкостью мчится владыка, летитъ въ колесницѣ лазурной,
Топчетъ валы, и валы, упадая подъ звонкою осью,
Стелются гладкой равниной; и съ неба туманъ улетает.
Спутямковъ стая за нимъ: тутъ китъ преогромный несётся,
Старого Главка отрядъ и съ ними Иноидъ Палемонъ,
Быстрыхъ тритоновъ толпа и цѣлое войско Форцида:
А съ другой стороны Панопея, Ѳетида, Мелита,
Незеа, Спіо, Талія и Кимотоя несутся.
Светлая радость влилась въ благородное сердце Энея;
Онъ приказалъ поскорѣе поставить и мачты и реи
И растянуть паруса. Корабли повернули всѣ вмѣстѣ,
Стали лавировать вправо и влѣво и вмѣстѣ ворочать
Роги высокіе реевъ, – и вѣтеръ попутный несётъ ихъ.
Шёлъ впереди кораблей палинуровъ корабль, какъ вожатый:
Прочимъ же велѣно путь направлять по его указанью.
Влажная ночь достигала уже половины теченья.
Долгимъ трудомъ утомившись, гребцы предались ужь покою
И, надъ вёслами склонившись, на твёрдыхъ скамьяхъ задремали;
Какъ, съ надъ эѳирныхъ высотъ низлетая, Сонъ легкокрылый
Тёмный воздухъ сѣчётъ и гонитъ ночные туманы.
О, Палинуръ! онъ несётся къ тебѣ, онъ невинному мужу
Грёзы печальныя шлётъ. Вотъ богъ прилетѣлъ и усѣлся
На высокой кормѣ, и, образъ мужа Форбанта
Взавъ на себя, онъ такія слова обратилъ къ Палинуру:
«Язидовъ сынъ, Палинуръ! намъ дуютъ попутные вѣтры:
Море несётъ корабли; настало время покоя:
Ты преклони утомлённую выю и сномъ подкрѣпися;
Я посижу за тебя и буду править кормиломъ.»
И едва поднимаюшій сномъ отягчённыя очи,
Такъ говоритъ Палинуръ: «Чудовищу ль вѣрить я буду?
Я ли не знаю ещё, что значитъ спокойное море?
Я ли повѣрю Энея коварнымъ, обманчивымъ вѣтрамъ?
Я ли повѣрю, такъ часто обманутый свѣтлой погодой?»
Такъ говоря, онъ держался за руль и не двигался съ мѣста, –
Только очи поднялъ и разсматривалъ звѣздное небо.
Тотчасъ богъ, взявъ вѣтвь, орошённую водами Леты
И усыпительной силою Стикса, помихивать началъ
Вкругъ головы Палинура, – и кормчаго очи сомкнулись.
И едва палинурово тѣло склонилось къ дремотѣ,
Богъ устремился къ нему: и, стремглавъ опрокинутый въ море
Палъ Палинуръ, призывая напрасно собратовъ на помощь,
Вмѣстѣ съ рулёмъ и отторгнутой частью кормы корабельной.
А легкокрылый богъ улетѣлъ въ поднебесье какъ птица.
Между тѣмь корабли по волнамъ подвигались покойно
И безопасно плыли, по волѣ владыки Нептуна.
Вотъ приближались уже къ утесамъ сиренъ сладкозвучныхъ,
Некогда страшнымъ скаламъ, избѣлённымъ костями погибшихъ.
Издали слышно было, какъ валъ раздроблялся о скалы
Съ рёвомъ глухимъ; и Эней, угадавъ направленіе флота,
Тотчасъ примѣтилъ, что кормчаго нѣтъ, и, сѣвъ у кормила
Самъ управлялъ кораблёмъ на тёмныхъ волнахъ океана
И говорилъ, неутѣшно рыдая о смерти собрата:
«О, Палинуръ! для чего ты такъ вѣрилъ коварному морю?
Ты, обнажённый, будешь лежать на пескахъ неизвѣстныхъ!»