Algernon Charles Swinburne[править]
Нигде ханжество и лицемерие английского Хама не сказывается сильнее, чем в этих вылизанных и вычищенных Selections из великих титанов английской поэзии. Все, что есть пошлого, безличного, посредственного в данном поэте, преподносится читателю в качестве избранных его творений, а самое выразительное, самое выпуклое и рельефное — боязливо укрывается подальше от бесцветных очей Mrs. Grundy [«княгиня Марья Алексеевна» английского общества]. Байрон без Дон Жуана, Шелли без Cenci, Уитмен без Children of Adam — вот ее идеал, которому стараются угождать издатели. В лежащей перед нами книге оболган и обокраден один из величайших поэтов. Это — наиболее популярное издание Суинберна именно потому, что в нем нет ничего Суинбернского. Здесь поэт меньше всего является собою. Истинный Суинберн — это пьяный, бредовый восторг перед жизнью, восторг, доходящий до боли, до слез, это неудержимые, бесконечные песни, где в богатую гирлянду сплелись все цветы, все звезды, все радуги, все благоуханья жизни, — песни неслыханного дерзновения, исступленного порыва. Истинный Суинберн — это Врубель в стихах, но только еще пьянее, еще дерзновеннее. Он весь вылился в первой молодой своей книжке Poems and Ballads, где нечеловеческой красоты образы и видения несутся перед очами в каком-то безумном урагане — без линий, без контуров, в ослепительном сверкании красок. Истинный Суинберн только там, только в этих творениях. И потому-то издатель «избранных» его вещей — не дал ни одной строчки из этого цикла. Потом, в дальнейшем творчестве — как это всегда бывает — поэт осознал себя, осознал свое жизнеощущение, и сделал его логической системой, сделал его философией. И, как это всегда бывает, жизнеощущение его отяжелело, стихи его стали более дидактичны, и сквозь осмотрительно выбранные образы нет-нет да и проглянет схема. И потому-то издатель преподнес публике наибольшее количество этих последних творений. А так как в глубине души публике этой чрезвычайно хотелось бы, чтобы все ее поэты походили на Вордсворта или, по крайней мере, на Теннисона, то в Selections видно стремление сделать Суинберна послаще и поприторнее. Так, большая часть стихов в этом сборнике посвящена детям. Конечно, это не те идиллические дети английской поэзии старых дев, которых хотелось бы видеть Mrs. Grundy, но, во всяком случае, и они способны сделать безумного, пьяного жизнью Суинберна ручным и благонравным. Для Суинберна дети — мистическое отражение небес (он не в небесах здесь дело для Mrs. Grundy), и он настойчиво, даже однообразно повторяет эту идею во многих позднейших своих стихах. Эти стихи принадлежат к числу его слабейших. Вот почему они и нашли себе приют в этой книжке.
Но, конечно, окончательно сделать Суинберна Теннисоном не удалось даже Mrs. Grundy. В книжку проскользнули такие непревзойденные творения как Hertha, Off Shore, Adyomene, By the North Sea. Но о них мы надеемся побеседовать особо — в отдельной статье о Суинберне.
Впервые: «Весы», № 3-4, стр. 85-86 / 1906 год