Лев Львович Иванов
Замечательные женщины
с древнейших времен до наших дней
Критико-биографические очерки[править]
IV. Век Людовика Великого
Вступление[править]
Вторую половину XVII столетия не напрасно называют «веком Людовика XIV», или «Великого», так как этот выдающийся монарх наложил яркую печать на свое время. Его царствование было эпохой преобладающего значения Франции, а Париж, подорвавший престиж гордого Рима, стал центром, из которого все исходило и к которому все стремилось. Действительно, «король-солнце» имел огромное влияние на всех своих современников, чем отчасти тормозил развитие сильных натур. Его авторитет господствовал не только над государственным правлением, но и над духовной жизнью большей части Европы; его двор, необыкновенно блестящий, возбудил подражания, а французский язык, литература и моды завоевали себе повсюду права гражданства. Власть монарха еще никогда не выражалась так твердо. «Государство — это я!» мог сказать только тот, для кого это была не пустая фраза и кто сумел оправдать ее на деле. Потому-то Людовик XIV и занимает в истории место рядом с Периклом, Августом и Львом X, давшим свои имена эпохам, ознаменованным особенно благотворной деятельностью этих величайших мировых законодателей. Если под конец жизни «король-солнце» и потерял популярность, как и обожание своего народа, это ничуть не умаляет его прежних заслуг, слишком громко говорящих о себе. Ведь и настоящее солнце блещет ярче при восходе и теряет жар своих лучей, склоняясь к закату.
Но блестящий век, несмотря на внешний лоск, таил в себе элементы полнейшего разложения. Несмотря на красноречивые проповеди Боссюэта и Фенелона, на высокие идеалы трагедий Корнеля и Расина, на тонкий юмор Буало, Мольера и Лафонтена, французское общество продолжало погрязать в самом необузданном разврате, неверии, глубочайшем невежестве и невероятных суевериях, открывающих такую ужасную картину человеческих отношений, что не решаешься даже допустить возможности существования подобных фактов в христианской стране, при просвещеннейшем монархе, высоких учителях церкви, великих поэтах и ученых.
Почему-то царствование Людовика XIV принято считать эпохой утонченных светских приличий, элегантных манер и учтивости, о чем так хлопотало общество отеля Рамбулье, на самом же деле, если все это и было, то разве только на словах. Двор «короля-солнца», дававший тон иностранным дворам, недалеко ушел, за исключением внешности, от времен «Беарнца», но, по старинной пословице «славны бубны за горами», казался подражателям, быть может, даже никогда и не видевшим его верхом совершенства. Достаточно сказать, что сам элегантный и изящный Людовик XIV, а вслед за ним и весь двор, за которым, как слепой за собакой, следовала буржуазия, иногда принимал посетителей, сидя на известного фасона «стуле» и даже нередко, в присутствии кавалеров и дам, завтракал в таком положении, напоминавшем избрание «непогрешимого». За церемонными поклонами и тонкими комплиментами скрывалась грубость чувств и понятий, обнаруживавшаяся постоянно. Высморкаться в руку, плюнуть спящему в открытый рот, перебрасываться за столом с дамами хлебными шариками, яблоками, апельсинами, приготовленным салатом, брать кушанья пальцами вовсе не считалось неприличным. Приближенные «короля-солнца», по-видимому, не отличались чистоплотностью, так как в «Сборнике правил общежития» того времени между прочими советами встречаются такие: "Причесываться раньше, чем идти в гости (очевидно дома этого делать не полагалось) и, будучи там, не чесать головы пятерней, чтобы не наградить соседей «известными насекомыми», и «мыть руки ежедневно, не забывая сполоснуть и лица».
Несомненно, «век Людовика Великого» был ярким расцветом французского гения: науки, искусства, литература, поэзия, театр, ставший господствующей страстью, — сам «король-солнце» участвовал в спектаклях, — точно волшебством, достигли необычайной высоты, дав целый ряд имен, ставших теперь классическими, и только женщины, за ничтожным исключением, не поддались прогрессу, оставшись такими же, какими были и до сих пор: легкомысленными, ветреными, смотревшими на жизнь сквозь розовую призму тщеславия и честолюбия. Их грандиозные мечты о равноправии утонули в мелкой жажде свободы и независимости, понимаемыми достаточно своеобразно. На языке дам XVII столетия «быть свободной» означало «делать решительно все, что взбредет в голову», то есть не подчиняться никаким законам, ни божеским, ни человеческим. Для них дважды два могло равняться пяти, раз они этого желали; «чего хочет женщина, того хочет Бог» — пословица, сложившаяся в эту эпоху, превосходно определяет их взгляды. Воспитанная для любви, дрессированная для светской жизни, чтобы под очаровательной внешностью скрыть свою внутреннюю пустоту, дама имела в своем распоряжении целый арсенал вспомогательных средств, усиливавших ее обаяние: бесчисленные притирания, помады, воды, крепкие духи, белила и всевозможные сорта румян. Одеваясь в роскошные туалеты олимпийских богинь, устраивая на головах чудовищные прически в виде садов, замков, лугов с пасущимися стадами, даже морей с миниатюрным флотом, дама полдня проводила у зеркала в присутствии друзей и подруг и, разумеется, не имела времени заняться ни собственным развитием, ни семьей, ни хозяйством. Визиты, прогулки, балы, спектакли и маскарады, главной приманкой которых являлось самое_ откровенное волокитство и любовные наслаждения, заставляли забывать все остальное. Разумеется, подобному положению вещей немало способствовало отношение сильного пола, начиная с самого «короля-солнца», к слабому. Для них женщина, к ее стыду, стала игрушкой, прихотью, капризом, тем более ценимым, чем дороже она им обходилась, и тем более желаемым, чем больше были ее требования, хотя бы и в высшей степени нелепые.
Пользуясь всем этим, прекрасный пол «ничтоже сумняшеся» смело ударился в политику — ведь не боги ж горшки обжигают, — однако, не будучи достаточно подготовленным к деятельности подобного рода, очень дурно влиял на дела государства, разорял народ, задыхавшийся под тяжестью налогов, и казну и протежировал за деньги проходимцам. Сделаться фавориткой короля или, по крайней мере, лица, стоящего у кормила правления, казалось для них верхом благополучия. Высший свет только и думал об этом: матери старались внушать дочерям, что «если им уж суждено пасть, то пусть падут, но не иначе как на кровати из розового дерева», то есть продав себя подороже; дочери, со своей стороны, хлопотали выполнить материнские советы до мельчайших подробностей. Вскоре и средние круги заразились тем же, а за ними и низшие. Желание стать «первой дамой государства», все равно какою ценой, казалось тогда вполне естественным. Разве какие-нибудь старики из простонародья поворчат на близких за слишком откровенно высказанные мечты, но этим все и ограничивалось. В одном из стихотворений Беранже дает такую картинку:
Дочь
— Ах, какие лошади! Экипаж какой!
И какая дама в нем, — посмотри, мамаша.
Уж такой красавицы в мире нет другой.
Это, я так думаю, королева наша.
Мать
— Королеве, брошенной мужем-королем,
Стыд встречаться с этою вывескою срама;
Это — ночь позорная, выплывшая днем, —
Короля любовница, — вот кто эта дама.
Дочь, вздохнув, подумала: ах, как хорошо бы
Сделаться любовницей этакой особы!
(«Королевская фаворитка», перев. В. Курочкина)
Ради достижения этой цели дамы, по примеру своих прабабушек, прибегали к колдовству, наговорам, приворотным зельям, вплоть до так называемых «черных месс», принося в жертву дьяволу, главному пособнику в нечистых делах, новорожденных детей. Суеверие невежественного общества дошло до крайних пределов, как и выбор средств. Убийства и отравления настолько участились, что потребовалось вмешательство самого Людовика XIV, чтобы положить им конец. Очень понятно, что особы прекрасного пола, занимающиеся подобными делами, вряд ли были способны на что-либо более серьезное. Правда, они делали вид, что интересуются литературой, поэзией, музыкой, живописью, стараясь подражать «жеманницам», но, в сущности, интересовались литераторами, поэтами, музыкантами и художниками, и окрасив салон голубой краской, увлекались там совсем не тем, чем бы следовало.
Как вообще вели себя эти дамы вне дома, — куда лучше и не заглядывать, — можно прочесть в любопытной книге Арканжа Рицо, настоятеля монастыря капуцинов в Париже, озаглавленной: «Гнусные дерзости ложных богомолок настоящего времени», то есть, середины XVII столетия. "На прогулках, — пишет благочестивый отец, — чтобы показать товар лицом, продать с барышом свое тело или, по крайней мере, возбудить желания, — так как туда являются самые щедрые покупатели и ловкие ловеласы, — дамы не останавливаются ни перед чем, стараясь одна перед другой приобрести как можно больше поклонников и даже любовников. Ради этого они прибегают к всевозможным непристойностям, выставляя напоказ свой разврат… Большинство держат в руках молитвенники, носящие на их языке название «сокровищ», но содержащие не молитвы, а неприличные рисунки и речи… Прически так же играют не последнюю роль у этих дам: короткие локоны на висках именуются «кавалеристами», длинные, спускающиеся до плеч, — «мальчиками», ясно указывающие, кто может рассчитывать на их благосклонность… Главными помощниками при завязывании знакомств с мужчинами служат шелковые бантики, имеющие свои названия и значение, судя по цвету и месту, где они приколоты. Помещенный на сердце называется «крошка», другой, немного повыше, — «любимчик», на голове — «волокита», на веере — «забавник» и т. п., перемещаемые в известном порядке, они без слов объявляют избраннику: «вы мне нравитесь», «я вас люблю», «следуйте за мной», «я ваша» и служат путеводной нитью, ведущей его прямо в… спальню красавицы. «Дамы не пренебрегают и такими средствами обольщения, как „мушки“, чтобы обратить общее внимание на особенно красивые части своего тела. Их налепляют на лицо, шею, спину, грудь и даже на кончики грудей…»
Когда с годами очарование дам исчезало, вспомогательные средства оказывались бессильными, поклонники разбегались, грешницы садились за «умные книжки», становились ханжами, проповедовали нравственность, — втайне сожалея, что больше уже не способны грешить, — сплетничали и злословили. Семья, которой раньше они не хотели признавать, выступала на первый план, но сыновья и дочери, выросшие при прежней обстановке, плохо подчинялись новшествам, находя более для себя приятным идти по стопам своих достойных родителей.
Семья все больше и больше разлагалась, сменяясь гласным фаворитизмом; необходимо было во что бы то ни стало поддержать ее. Но чем и как? И вот идеи феодализма снова воскресли: отцам семейств и мужьям пришли на помощь знаменитые «Lettres de cachet», то есть закрытые, тайные приказы об аресте, ссылке или заключении, подписанные королем, с пропуском для внесения имени того, кто почему-либо ненавистен монарху или бесчестит своими поступками фамилию. Самым надежным местом заключения оказалась Бастилия, где арестованные, между которыми было немало и женщин, иногда совершенно без вины, могли в уединении раздумывать о превратностях судьбы. Едва ли не главную роль в заселении тюрем играли и многочисленные королевские метрессы и фаворитки, поддерживаемые в этом достойном занятии своими коронованными поклонниками. Неугождение королю иногда прощалось, фаворитке — никогда! Малейшая насмешка, направленная по адресу «королевы с левой руки», моментально распахивала перед дерзновенным двери страшной государственной тюрьмы, которые редко отворялись, чтобы выпустить его живым. Прочие тюрьмы также принимали в свои каменные объятия ослушников обоего пола, неожиданно попавшими в немилость лица, имевшего в кармане роковую бумагу. Сначала, быть может, «Lettres de cachet» и оказали свое влияние на непокорных, но злоупотребления, в конце концов, превратившиеся в полнейший произвол, пугали разве младенцев, а семья по-прежнему существовала только для виду. Имея протекцию, можно было заполучить таких «приказов» хоть дюжину, и часто случалось, что два человека, одновременно воспользовавшись ими, оба попадали в заключение. Узник из «Периколлы» — превосходная сатира на порядки, господствовавшие в ту эпоху. Он 13 лет просидел в каземате, не ведая, за что, и снова принужден сидеть, не будучи в состоянии объяснить причину своего заключения. Даже религия и та старалась идти в ногу с веком, смотря сквозь пальцы на разврат, очень немногие проповедники рисковали громко осуждать его. Свобода чувств и действий явилась краеугольным камнем этого блестящего века, внушившего людям идеи другой свободы, повлекшей за собой падение французской монархии, не сумевшей удержаться на должной высоте.
Источник текста: Иванов, Л. Л. Замечательные женщины с древнейших времен до наших дней: Критико-биографические очерки / Л. Л. Иванов. — СПб.: тип. П. Ф. Пантелеева, 1906.