Giardini publici[2] в виду Святой Елены
Напоминают нам мирских судеб измены.
Когда Наполеон победною рукой
Сей сад завоевал[3] у пропасти морской 5 И мирный по себе потомству след оставил,
Который пережил всё то, чем он прославил
И кровью обагрил торжественный свой путь,
Когда в нём жаждою властолюбивой грудь
Горела и ничто её не утоляло; 10 Счастливец, перед кем всё в мире трепетало,
Людьми и царствами игравший дерзкий мот, —
Предвидеть мог ли он, что на пустыне вод
Его, изгнанника, другая ждёт Елена,
Где он познает скорбь и униженье плена? 15 Когда в его саду его деревьев шум
К мечтам о днях былых склоняет сонный ум
И остров, для него зловещий, мне предстанет —
С ним вместе он и сам, чудесный муж, воспрянет
В величии своём и в немощи своей, 20 Владыка гением и раб своих страстей,
Герой и полубог великой эпопеи,
Пред кем бледнеть должны Ахиллы и Энеи![4]
Мне грустно за него — как мог и он упасть?
Любимцу промысл дал умение и власть 25 На пользу и добро создать порядок новый
И зданью положить надёжные основы,
Стихий общественных уравновесив бой, —
А он развалины оставил за собой.
Что нажил он мечом — мечом он тем же прожил: 30 Народы раздражил, мир бурями встревожил
И вихрем пламенным, который вызвал он,
Сам на пустынную скалу был занесён!
Царь, дважды изгнанный своим народом верным,
Который, спохватясь, с раскаяньем примерным 35 Опальный прах его на дальнем рубеже
В отчизну перенёс под песни Беранже![5]
И, вновь воспламенясь к вождю посмертной страстью,
Тень, имя, звук его облёк державной властью!
Да, песней тех не будь, да, Беранже не пой — 40 И ваш Наполеон, отшедший на покой,
Остался б на скале и после смерти узник;
Не вспомнили б о нём ни маршалы, ни блузник.
Но ловкой выходкой удачного певца
Французские умы, французские сердца, 45 Под обаянием и магнетизмом песни,
Давно умершему сказали: «Ты, воскресни!»
И ожил их мертвец, воскрес Наполеон:
Освистанный в живых, в легенде вырос он, —
Легенду смелую вновь плотью облепили 50 И за́ сорок годов назад перескочили.
Прав старый Депрео,[6] хоть ныне брошен в пыль:
«Француз, шутник в душе, дал миру водевиль».[7]
И впрямь. Вся быль, весь блеск, весь шум его на свете —
Трагический припев в комическом куплете, 55 Или в трагическом — комический конец.
Сей милый трубадур, сей боевой певец,
Поющий в светлый день и в мрачную годину,
Всё в песню преложил, и даже гильотину,[8]
Которую, остря едва ль не чересчур, 60 Родил и расплодил всё тот же балагур.[9]
1863 или 1864
Примечания
Первая публикация: Полное собрание сочинений князя П. А. Вяземского. Спб., 1878—1896. Т. 12. Авториз. копия в РСб-4, без ст. 49—50 и с вар. ст. 59; здесь стихотворение включено в цикл «Фотографии Венеции». Относится к пребыванию поэта в Венеции в 1863 или 1864 г.
↑итал. Santa Elena — Святая Елена — Ред. Один из островов Венеции; топоним совпадает с названием острова, на который был сослан Наполеон.
↑Опальный прах его на дальней рубеже В отчизну перенёс под песни Беранже. Прах Наполеона был торжественно перевезён с острова Св. Елены в Париж в 1840 г.; Беранже Пьер Жан (1780—1859) — французский поэт-демократ, который в своих песнях прославлял антифеодальную сторону деятельности Наполеона Бонапарта.
↑«Француз, шутник в душе, дал миру водевиль» — вольный перевод ст. Буало из «Искусства поэзии»: «Le Français, né malin forma le vaudeville» («Француз, насмешливый по природе, создал водевиль»).
↑Всё в песню преложил, и даже гильотину. Гильотина, вошедшая в употребление в начале 1790-х гг., вызвала появление песенок и даже водевильных куплетов.
↑Родил и расплодил всё тот же балагур. Гильотина была изобретена врачом Ж. Гийотеном и введена как орудие казни во время французской революции 1790-х гг.
