Борис Федорович Годунов является в истории с 1570 года: тогда он был царским оруженосцем. Возвышаясь постепенно, Годунов сделался боярином и конюшим: титла важные при прежнем дворе российском. Сын Иоанна Грозного, царь Феодор, сочетался браком с его сестрою, Ириною Феодоровною. Тогда Годунов пришел в неограниченную силу: он имел столь великое влияние на управление государством, что иностранные державы признавали его соправителем сего кроткого, слабодушного монарха. По кончине Феодора Иоанновича (1598 г.), духовенство, государственные чины и поверенные народа избрали Годунова царем. Правление его продолжалось около осьми лет. В сие время Годунов старался загладить неприятное впечатление, какое оставили в народе прежние честолюбивые и хитрые его виды; между прочим ему приписывали отдаление от двора родственников царской фамилии (Нагих, кн. Сицких и Романовых) и умерщвление малолетнего царевича Димитрия, брата царя Феодора, в 1591 году погибшего в Угличе. Годунов расточал награды царедворцам, благотворил народу и всеми мерами старался приобрести общественную любовь и доверенность. Между тем явился ложный Димитрий, к нему пристало множество приверженцев, и государству угрожала опасность. В сие время (1605 г.) Годунов умер незапно; полагают, что он отравился. Историки несогласны в суждениях о Годунове: одни ставят его на ряду государей великих, хвалят добрые дела и забывают о честолюбивых его происках; другие — многочисленнейшие — называют его преступным, тираном.
Москва-река дремотною волной Катилась тихо меж брегами;
В нее, гордясь, гляделся Кремль стеной И златоверхими главами.
Умолк по улицам и вдоль брегов Кипящего народа гул шумящий.
Всё в тихом сне: один лишь Годунов На ложе бодрствует стенящий.
Пред образом Спасителя, в углу, 10 Лампада тусклая трепещет,
И бледный луч, блуждая по челу, В очах страдальца страшно блещет.
Тут зрелся скиптр, корона там видна, Здесь золото и серебро сияло!
Увы! лишь добродетели и сна Великому недоставало!..
Он тщетно звал его в ночной тиши: До сна ль, когда шептала совесть
Из глубины встревоженной души 20 Ему цареубийства повесть?
Пред ним прошедшее, как смутный сон, Тревожной оживлялось думой {1} —
И, трепету невольно предан, он Страдал в душе своей угрюмой.
Ему представился тот страшный час, Когда, достичь пылая трона,
Он заглушил священный в сердце глас, Глас совести, и веры, и закона.
«О, заблуждение! — он возопил: — 30 Я мнил, что глас сей сокровенный
Навек сном непробудным усыпил В душе, злодейством омраченной!
Я мнил: взойду на трон — и реки благ Пролью с высот его к народу
Лишь одному злодейству буду враг; Всем дам законную свободу.
Начнут торговлею везде цвести И грады пышные и сёла;
Полезному открою все пути 40 И возвеличу блеск престола.
Я мнил: народ меня благословит, Зря благоденствие отчизны,
И общая любовь мне будет щит От тайной сердца укоризны.
Добро творю, — но ропота души Оно остановить не может:
Глас совести в чертогах и в глуши Везде равно меня тревожит.
Везде, как неотступный страж, за мной, 50 Как злой, неумолимый гений,
Влачится вслед — и шепчет мне порой Невнятно повесть преступлений!..
Ах! удались! дай сердцу отдохнуть От нестерпимого страданья!
Не раздирай страдальческую грудь: Полна уж чаша наказанья!
Взываю я, — но тщетны все мольбы! Не отгоню ужасной думы:
Повсюду зрю грозящий перст судьбы 60 И слышу сердца глас угрюмый.
Терзай же, тайный глас, коль суждено, Терзай! Но я восторжествую
И смою черное с души пятно И кровь царевича святую!
Пусть злобный рок преследует меня — Не утомлюся от страданья,
И буду царствовать до гроба я Для одного благодеянья.
Святою мудростью и правотой 70 Свое правление прославлю
И прах несчастного почтить слезой Потомка позднего заставлю.
О так! хоть станут проклинать во мне Убийцу отрока святого,
Но не забудут же в родной стране И дел полезных Годунова».
Страдая внутренно, так думал он; И вдруг, на глас святой надежды,
К царю слетел давно желанный сон 80 И осенил страдальца вежды.
И с той поры державный Годунов, Перенося гоненье рока,
Творил добро, был подданным покров И враг лишь одного порока.
Скончался он — и тихо приняла Земля несчастного в объятья —
И загремели за его дела Благословенья и — проклятья!..