Законная оппозиция беззаконному правительству (Троцкий)

Законная оппозиция беззаконному правительству
автор Лев Давидович Троцкий (1879–1940)

Опубл.: 1 декабря 1902. Источник: Троцкий, Л. Д. Сочинения. — М.; Л., 1926. — Т. 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника. — С. 51—56.

Иностранные газеты сообщают, что фон-Плеве^[1] надоели широкие благопожелания уездных сельскохозяйственных комитетов, и он предложил губернаторам обуздать зарвавшуюся земскую мысль и не позволять губернским комитетам выходить за пределы… сравнительной оценки методов удобрения. В таком «цыц!», брошенном с высот министерского трона, нет ничего неожиданного. Предполагалось, что комитеты оправдают «драгоценное доверие, им с высоты престола оказанное». Комитеты не «оправдали». Им предложено замолчать. Все последовательно.

В сущности, с первых же заседаний уездных комитетов стало ясно, что, вместо «оправдания доверия», произойдет суд земств над политикой бюрократического абсолютизма. Но — такова одна из ненормальностей нашей политической жизни — подсудимый оказался в роли председателя, который вправе закрыть заседание суда в любой момент. Конечно, подсудимый воспользовался своим правом.

Крайне поучительно отношение к комитетам тех газет, которые отражают «взгляды», излучающиеся из министерских канцелярий. «Гражданин»^[2] объявил комитеты «очагами оппозиционной болтовни». «Моск. Вед.», с годами не теряющие остроты взора, нашли среди комитетов лишь немногих праведников, которые не вверглись в «дебри самохвальства и либеральничания». Но комитеты нашли влиятельного покровителя в лице старой гетеры русской журналистики, А. С. Суворина^[3]. Правда, и «Новое Время» признало, что большинство комитетов можно упрекнуть в «некоторой горячности охватить слишком широко каждый вопрос». Но — оппозиция? — недоуменно спрашивает почтенная рептилия, — где? и кому? Просто «местные деятели работают потому, что им это поручено». А оппозицию им делать не поручено, значит, о ней не может быть и речи. Конечно, не обходилось без «болтовни». Были и бестактности, вроде «недовольства порядками, указанными Особым Совещанием». Было и либеральничанье и самохвальство. Но «в громадном большинстве случаев на болтовню таких деятелей никто не обращает внимания». «С какою замечательною деликатностью и с каким политическим тактом, — умиляется газета, — обсуждались, напр., вопросы в предварительном совещании председателей земских управ Моск. губ. Все, что могло подать лишь малейший повод к упреку, что земцы чего-либо домогаются от Особ. Совещ., тотчас было исключено из резолюции». Деликатные, почтительные, милые земцы! Добрая, снисходительная рептилия!

Точка зрения «Нового Времени», берущего под свою опеку земцев, угнетаемых Мещерским^[4] и Грингмутом^[5], может быть формулирована так: Не беда, господа, что либеральный земец поиграет, это он от избытка преданности. Если он при этом слегка созорует, то и это «по поручению». Надо же застоявшемуся земцу дать время от времени политический моцион. Опасаться нечего: ведь все мы прекрасно знаем, что поступков отсюда никаких не произойдет.

Мы не утрируем. В № 9560 черным по белому напечатано: «Чем больше шансов, что так или иначе работа будет оставлена без внимания петербургскими канцеляриями, тем более чести труженикам, которые не страшатся подобной перспективы, а делают свое дело». И ту же мысль с восхитительной наивностью, переходящею в самодовольную наглость, высказывает значительная часть нашей провинциальной либеральной прессы.

Таким образом, предполагается, что сами земцы знают заранее о полной практической безрезультатности их дебатов и резолюций, но, «не страшась подобных перспектив», с достоинством упражняются в самодовлеющей гражданской гимнастике. Так ли это, милостивые государи?

Мы хотели бы думать, что это не так. Мы хотели бы верить, что они, эти «милостивые государи» земской оппозиции, не позволят себя убаюкать тем изболтавшимся либеральным публицистам легальной прессы, которые награждают их аттестатами гражданской зрелости в утешение за их бессилие… Мы хотели бы надеяться, что они сумеют потребовать у «петербургских канцелярий» внимания и уважения к своему оппозиционному голосу.

В уездных комитетах они старались сжаться в комок, они наряжали свои нелояльные желания в мундир полицейской легальности, они придавали своим конституционным требованиям абстрактную до бессодержательности форму, и они достигли того, что «Нов. Время» не замечает в их «оппозиционных» резолюциях ничего, кроме похвальной вернопреданности. Что, если фон-Плеве и г. Витте^[6] тоже «не заметят» их замаскированной оппозиции? Найдут ли они в себе — они должны найти! — достаточно решимости, чтобы членораздельной политической речью объявить агентам самодержавия, «какого они духа суть»?

Какой тактики они намерены держаться в губернских комитетах? Будут ли они покорно идти на возжах у г.г. губернаторов? Простятся — не в первый и не в последний раз — с «бессмысленными мечтаниями» и примутся за трезвенную оценку удобрительных материалов? Вновь оправдают «доверие, с высоты престола оказанное», и заодно уж докажут, что заслужили те покровительственные подзатыльники, которыми поощрил их маститый сутенер «внутренней и внешней политики»?

Или они, наконец, почувствуют себя в первый раз гражданами, а не школьниками? Решатся внести на обсуждение губернских комитетов и земских собраний точно формулированную политическую программу? Сумеют открыть заседания после того, как губернаторы их закроют, и под председательством ими избранных, а не им навязанных лиц, не убоятся оправдать доверие, им с высоты истории оказанное?

Можно было бы ответить утвердительно, если бы мужественное политическое поведение уездного воронежского комитета^[7] не оставалось пока беспримерным, и если бы «Освобождение», рабски старательно отражающее господствующий тон земской среды, не ставило бы тактику оппозиции в зависимость от столкновений фон-Плеве с г. Витте, претендующим, по земской характеристике, на амплуа русского Неккера^[8] (см. № 10).

Можно с уверенностью сказать, что если бы русская свобода должна была родиться от оппозиционного земства, она никогда не увидала бы света. Но, к счастью, у нее есть более надежные «предки»: во-первых, это — революционный пролетариат, во-вторых, это — внутренняя, пожирающая себя логика русского абсолютизма.

***

Кто выиграл от «прискорбных явлений нашей жизни»? — спрашивает некий публицист. И мужественно отвечает: «Увы! выиграл один только мнимый друг русского самодержавия, русского народа и русской свободы — централизующий бюрократизм, который рос, под всеми предлогами, пропорционально ослаблению правильной и нормальной общественной жизни, под предлогом противодействия эксцессам либерализма, под предлогом умаления общественной и личной инициативы (хорош „предлог“!), под предлогом экономических кризисов, рос и все шире захватывал в свои сети все свободные функции народной жизни».

Это не из заграничных брошюр г. Шарапова. Это не из последних речей г. Стаховича^[9]. Это и не со слов конституционалистов «Освобождения». Нет и нет! Это редактор «Гражданина», конкурент мага Филиппа, неутомимый князь Точка, бескорыстный (казенные объявления не в счет) страж государственных заветов Семибоярщины, взалкал свободы… Скоро, читатель, настанет день на святой Руси. Ибо что же будет завтра, если уж сегодня сам князь Мещерский, старый петух реакционной полуночи, начинает сбиваться и испускать чуть ли не «конституционалистские» ноты!

А ведь только вчера «Гражданин» грозил охранительным перстом сельскохозяйственным комитетам, этим очагам «оппозиционной болтовни»! Только вчера князю Мещерскому являлся в кошмарно-патриотическом сне призрак «образованного либерального купца», опошляющего вопросы русской государственности. А сегодня…

Что случилось, князь? Публицистический lapsus (описка)? Резиньяция (покорность) перед духом времени? Отошли ли казенные объявления?

Или же и ты, старая крыса, заметила непоправимую течь в корабле русского самодержавия? Если так — торопись, торопись, ибо завтра, пожалуй, будет уже поздно…

Но мало того, что редактор «Гражданина» сам становится на защиту «свободы» против бюрократического централизма, он и Александра III превращает в тайного воздыхателя по свободе. Оказывается, что «великий Гатчинский Отшельник» — да будет ему тяжела земля! — только и мечтал об освобождении России «от гнета бюрократизма и централизации». Вот где иногда скрываются политические единомышленники!

«Благодаря мнимым союзникам Самодержавия, — думал тайный коронованный конституционалист, — бюрократии и централизации, их всезахватывающая волна снизу все возносит кверху, в зародыше туша всякую свободу на месте: не лучше ли тихой волне идти сверху книзу и приносить свободу для каждой плодотворной мысли, для каждого жизненного труда?»

В самом деле, — не лучше ли абсолютизм, сочетавшийся со свободой морганатическим браком? Нагайка, завернутая в пергамент Великой Хартии Вольностей?^[10]

Что значит «свобода» на публицистическом жаргоне князя Мещерского, мы разбирать не станем. Может быть, это паточная славянофильская «свобода» от всяких «бумажных», т.-е. правовых гарантий, роль которых выполняет благожелательная деспотическая воля, «тихою волною» изливающаяся «сверху книзу»? Другими словами, может быть, это просто свобода… от политической свободы? Вопрос темный. Ясно одно: в интересах самодержавия, а значит (у князя — значит!) и народа, централизация и бюрократизм должны уступить место общественной самодеятельности. Эту самую ноту о самодержавии, опирающемся на самодеятельность граждан, вот уж несколько десятилетий усердно тянут наши народнически-либеральные и славянофильски-либеральные публицисты. И усердие их, поистине, самоубийственно! Вместо того, чтобы демонстрировать на каждом общественном факте ту несомненную истину, что самодержавие не по недоразумению, но по своему внутреннему политическому содержанию есть не что иное, как властная всезахватывающая и всепопирающая бюрократия, наши либеральные недоросли систематически развращали общественную мысль, отрицая противоположность интересов абсолютизма и земского самоуправления. Одни делали это по врожденному недомыслию, другие — в надежде «обойти» самодержавие двумя-тремя хитроумными силлогизмами. Но как политическая простота первых, так и политиканская вороватость вторых составляют самые позорные страницы в истории нашей публицистической мысли. Никакие «независящие обстоятельства» не могут тут служить оправданием. Не засорять обывательское сознание фикциями свободолюбивого деспотизма и конституционного кнута, но очищать это сознание от идеологических переживаний патриархальной государственности, — вот задача, единственно достойная политического деятеля.

И надо сказать, что самодержавие, дошедшее до самоотрицания в лице князя Мещерского, до самопожирания в лице Зубатовых^[11] и Плеве, Оболенских и Валей^[12], само облегчает нашу задачу. Нужно только, чтобы мы сами не отдалили часа своей победы, изменяя планы оппозиционных и революционных кампаний в зависимости от настроений правительственных сфер. И мы уверены, что соц.-демократия пребудет верна себе.

В этой политике нервных зигзагов, в этой сутолоке административных «единоборств», оппозиционных колебаний и революционной растерянности, в этом хаосе течений и настроений, которым кратковременность их существования не позволяет превратиться в направления, одна только партия революционного пролетариата имеет великое счастье сознавать прочность своей политической позиции.

Заигрывания бретеров самодержавия так же мало способны бросить ее в зубатовские объятия, как издевательства самодержавных камаринских мужиков — в азартную игру политического террора. И на предательские заигрывания и на бешеные преследования она отвечает одним и тем же: расширением и углублением своей революционной работы. Сменится много политических курсов, появится и исчезнет много «партий», претендующих на усовершенствование соц.-демократической программы и тактики, но историк будущего скажет: и эти курсы, и эти партии были лишь незначительными, отраженными эпизодами великой борьбы пробужденного пролетариата. Революционный по своей общественной природе, но никак не вследствие преследований, всегда революционизирующий и всегда революционизирующийся, верный своему классовому естеству при всякой политической конъюнктуре, он неизменно шел тяжелыми, но верными шагами по пути к политическому и социальному освобождению.

«Искра» № 29,
1 декабря 1902 г.

---

1. Плеве (род. в 1846—1904 г.г.) — в первые годы своей служебной карьеры работал по ведомству юстиции. Его работа в петербургской палате в 70-х г.г. была тесно связана с борьбой против революционного движения этого периода. Плеве неоднократно приходилось делать личные доклады Александру II по делам о политических преступлениях. В 1881 г., в эпоху расправы с народовольцами, Плеве назначается директором департамента государственной полиции и входит в состав комиссии статс-секретаря Каханова по составлению положения о государственной охране. В 1884 г. Плеве — сенатор и товарищ министра внутренних дел. В 1896 г. он получает звание статс-секретаря, а в 1899 г. назначается министром статс-секретарем Финляндии. После убийства Сипягина (4 апреля 1902 г.) Плеве назначается министром внутренних дел и становится ближайшим к Николаю человеком. Специалист по сыску и провокации, организатор первых в России еврейских погромов, Плеве одно время способствует развитию полицейского «социализма». Под его покровительством пышно расцветает зубатовщина. В борьбе с растущим революционным движением он проявил себя решительным сторонником крайних мер. Борьба с «крамолой», во всех ее видах, составляла главное содержание его деятельности. Он усмиряет крестьянские волнения в Полтавской и Харьковской губ., подвергает административным ревизиям земские учреждения Московской, Вятской, Курской и др. губ., закрывает Воронежский местный уездный комитет о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Во время кишиневских погромов он выступает как явный покровитель громил. Плеве был решительным сторонником и одним из инициаторов русско-японской войны, в которой он видел средство для отвлечения масс от внутренних дел. 5 июля 1904 г. Плеве был убит бомбой, брошенной в его карету эсером Сазоновым. Убийство было организовано боевой организацией социалистов-революционеров при ближайшем участии инженера Азефа, известного провокатора, посланного самим Плеве в эсеровскую организацию от департамента полиции. Деятельность Плеве возбудила против него не только ненависть революционных кругов, но и явную враждебность со стороны либерального «общества».
2. «Гражданин» — газета-журнал, издавалась с 1872 г. еженедельно. С 1887 г. «Гражданин» выходит ежедневно, с 1898 г. опять еженедельно. Ответственным редактором в 1872 г. был Градовский, затем Ф. М. Достоевский и Пуцыкевич и, наконец, кн. Мещерский. С 1893 г. ответственным редактором становится Филипеус. Выступив вначале с относительно умеренной консервативной программой, газета постепенно, год за годом, переходит на все более решительную реакционную позицию, являясь литературным столпом дворянской реакции 80 — 90-х г.г. В 1905 г. и позже газета уделяет на своих страницах широкое место систематической, повседневной травле революционной демократии. Газета открыто объявляла себя представительницей дворянских стремлений и вела беззастенчивую погромно-черносотенную агитацию.
3. Суворин, А. С. — известный реакционный журналист. В начале своей публицистической деятельности Суворин сотрудничал в либеральной прессе, нападал на реакционные газеты и даже подвергался репрессиям со стороны полиции. С 1876 г. начинает издавать газету «Новое Время» (см. примечание 18) и с этого момента из полу-либерала превращается в определенного черносотенца. На страницах «Нового Времени», щедро субсидируемого правительством, Суворин систематически занимался травлей евреев, революционных рабочих и интеллигенции.
4. Мещерский, В. П. (1839—1914) — известный реакционер-черносотенец. В молодости был полицейским стряпчим, позднее уездным судьей в Петербурге. В 60-х г.г., написал несколько романов и сотрудничал в «Московских Ведомостях», «Русском Вестнике» и других реакционных изданиях. В 1872 г. начал издавать газету «Гражданин» — монархического направления. Впоследствии был и редактором этой газеты. Позднее основал газету «Дружеские Речи». В своих газетах он систематически, в течение 40 лет, проповедовал идеи «самодержавия, народности, православия» и бешено нападал на всякое проявление революционного образа мыслей. Имел влияние на Николая и играл роль в политической жизни страны. В своих воспоминаниях Витте дает следующую характеристику Мещерского: «Князь Мещерский, — редактор-издатель „Гражданина“, — десятки лет живущий на правительственные крупные субсидии и считающий своим неотъемлемым правом получать таковые, человек безнравственный, низкопоклонный там, где нужно или можно что-либо схватить, и надменный с лицами, которые ему не нужны. Князь был очень сумрачен и высказал свое „убеждение“, что ныне нет другого исхода, как дать конституцию. Затем после 17 октября, когда гроза революции прошла, он начал громить новые законы, и теперь опять затянул старую песню. Благо ему за это платят». («Воспоминания», стр. 459.)
5. Грингмут (1851—1907) — известный реакционер, бывший редактор «Московских Ведомостей». Грингмут начал сотрудничать в реакционных «Московских Ведомостях» еще с 1880 г. С 1896 г. и до самой смерти Грингмут был несменяемым редактором-издателем этой газеты. Во время революции 1905 г. Грингмут, на страницах «Московских Ведомостей», систематически призывал к еврейским погромам и решительному противодействию революционному движению. Не ограничиваясь одной литературной деятельностью, он лично принимал самое активное участие в создании черносотенных организаций в Москве и по праву считался главою московских погромщиков.
6. Граф Витте, С. Ю. (род. в 1849 году) — государственный деятель конца царствования Александра III и эпохи Николая II. На фоне многочисленных посредственностей, а то и просто невежд, которые задавали тон внутренней политике в оба царствования, Витте, без сомнения, выделяется, как фигура талантливого организатора и политика. С его именем связана хозяйственная политика самодержавия, направленная к развитию и упрочению капитализма в России путем усиленного железнодорожного строительства, урегулирования денежного обращения и системы отечественного протекционизма. Несомненной заслугой Витте в деле развития русского капитализма (в бытность его министром финансов в 1892—1903 г.г.) является проведение им денежной реформы в 1897 году, упрочившей в России до войны 1914 г. устойчивую золотую валюту, взамен прежней бумажной, и создавшей предпосылки для ввоза иностранных капиталов в Россию. Как дипломат, Витте проявил себя при заключении мира, после неудачной и позорной для России русско-японской войны, за что получил звание графа. Незаменимую услугу самодержавию Витте оказал в первую русскую революцию 1905 года, в качестве премьер-министра. Витте вел двойную игру: с одной стороны, издал манифест 17 октября о провозглашением «свобод», заигрывал с либеральными слоями русского общества, с другой — готовил при помощи своего товарища по министерству, Дурново, предпосылки для подавления революционного движения силой. Однако, Витте не был способен к роли слепого орудия царизма в специфическом черносотенно-феодальном смысле. Перед созывом первой Государственной Думы в 1906 г. Витте получил отставку и с тех пор не играл никакой роли в политике царизма.
7. Мужественное политическое поведение Воронежского уездного комитета о нуждах с.-х. промышленности — проявилось на заседании 26 августа 1902 г. В этот день на заседании комитета были сделаны доклады Бунакова и Мартынова. Первый докладчик в своей речи заявил, что «общий застой русской жизни, как понятно само собой, не может не сопровождаться и обеднением народа, и упадком народной нравственности, и многими другими печальными явлениями, а между прочим и упадком с.-х. промышленности. При таких условиях думать и толковать о каких-то частных мероприятиях, вроде учреждения с.-х. инструкторов и кооперации, опытных полей, укрепления оврагов и т. п. — дело бесплодное, скорее вредное, нежели полезное, потому что оно будет только отводить глаза от настоящего дела… Надо думать и толковать не об инструкторах и опытных полях, а о коренном изменении всего строя русской жизни». Бунаков настаивал на необходимости политической свободы, как единственной основы, на которой может развиться сельское хозяйство. В том же заседании была оглашена записка С. В. Мартыновым, который решительно предлагал сельскохозяйственные вопросы тесно связывать с вопросами общегосударственными и политическими. «Необходимо высказаться перед правительством, — говорилось в его записке, — за неотложность передачи вопроса о нуждах с.-х. промышленности и неразрывно связанных с ним общих вопросов правового и экономического благоустройства страны на обсуждение законного всероссийского и всесословного представительного учреждения, с тем, чтобы входящим в состав его выборным людям была гарантирована законом необходимая для обсуждения государственных вопросов свобода слова и личная безопасность». После этих докладов комитет единогласно принял соответствующие резолюции. Последними и ограничилось политическое выступление воронежских либеральных земцев. Тем не менее царское правительство поспешило с репрессиями. На расследование дела в Воронеж прибыл товарищ министра внутренних дел Зиновьев. Все присутствовавшие на заседании комитета — Алисов, Бунаков, Мартынов, Тезяков, Шингарев, Колюбякин, Перелишин и др. — были преданы суду и сосланы или переселены в другие города под надзор полиции. Главные виновники дела, Мартынов и Бунаков, были высланы на 3 года: первый — в Архангельскую губ., второй — в Новгородскую.
8. Неккер (1732—1804) — французский государственный деятель. Будучи банкиром, он приобрел известность в высших финансовых сферах и в 1776 году был назначен директором финансов. На этом посту он пытался улучшить французские финансы путем заключения многочисленных займов. Однако, видя безрезультатность этих мер, он в 1781 году открыто опубликовывает бюджет с целью показать, что главным источником дефицита является безграничная расточительность королевского двора. Опубликование бюджета навлекло на Неккера негодование привилегированных сословий, дворянства и духовенства, и в мае 1781 года он должен был выйти в отставку. Однако в 1783 г. финансовые затруднения снова заставили правительство пригласить Неккера на пост управляющего финансами. Неккер согласился только под тем условием, чтобы в следующем году были созваны Генеральные Штаты с предоставлением третьему сословию преобладающего количества мест. Вскоре после открытия Генеральных Штатов королевский двор, раскаявшись в своих уступках, решительно повертывает вправо и составляет министерство из непримиримых реакционеров. 11 июля Неккер получил отставку с приказанием немедленно покинуть Париж. Но восстание 12 — 14 июля, закончившееся взятием Бастилии, снова заставило короля призвать его в министерство. Постоянно колеблясь между интересами министерства и требованиями революционного третьего сословия, Неккер вскоре потерял популярность и в 1790 г. подал в отставку.
9. Стахович, М. А. (род. в 1861 г.) — либерал, скатившийся к крайним правым в 1905 году. С 1892 г. по 1895 г. елецкий предводитель дворянства, с 1895 г. орловский губернский предводитель. В тот наиболее реакционный период самодержавного строя Стахович являлся в глазах Сипягина, Плеве и т. п. — революционером. Его речь на миссионерском съезде в 1900 году чуть не повлекла за собой разжалование его из предводителей дворянства. За участие в земском съезде в 1902 г. он получил «высочайший» выговор. В 1904 г. напечатал в № 2 «Права» резкую статью по поводу избиения в Орле полицией и жандармами ни в чем неповинного мусульманина-сарта. № 2 «Права» из-за этой статьи был конфискован, и статья появилась в № 44 заграничного «Освобождения». Нараставшая волна общественного движения заставила Стаховича открыть свое настоящее лицо, прежний либерал оказался по своим воззрениям архи-консервативным дворянином. На губернских земских собраниях Стахович был в числе тех, которые отстаивали за Государственной Думой только совещательные права. На губернских собраниях он высказывался против уравнения женщин с мужчинами в политических правах. Стахович был одним из организаторов «Союза 17 октября». Выбранный в первую Государственную Думу от Орловской губ., он занял видное место в немногочисленном правом крыле первой Думы. 14 июня 1906 г. Стахович с Гейденом и Львовым основал думскую фракцию «мирного обновления», одновременно оставаясь в «Союзе 17 октября». С ними же 10 июля того же года выпустил воззвание от партии «мирного обновления», в котором заявлялось о полном подчинении воле царя, в противовес выборгскому воззванию. В начале 1907 г. Стахович был избран от Орловской губ. во вторую Государственную Думу. После февральской революции 1917 года был финляндским генерал-губернатором; Октябрьская Революция нашла в нем, конечно, непримиримого врага.
10. Великая хартия вольностей — закон, подписанный английским королем Иоанном Безземельным в 1215 г. под давлением возмутившихся против него земельных и церковных аристократов. Хартия провозглашала ограничение королевской власти, учреждение парламента, свободу личности, неприкосновенность частной собственности и т. д.
11. Зубатов — начальник московской охранки. Начал свою «карьеру» с роли заурядного провокатора и шпика. Первый пытался ввести в России полицейский социализм, отсюда термин — «зубатовщина». Зубатовщина возникла вместе с появлением массового рабочего движения. Еще в конце 90-х г.г. прошлого века самодержавные властители начали подумывать о том, как бы отвлечь внимание рабочих от агитации революционеров и перевести рабочее движение с социал-демократического пути на рельсы полицейского социализма. В феврале 1902 г. Зубатов организует в Москве «Общество взаимного вспомоществования рабочих механического производства». На протяжении 1902—1903 г.г. зубатовские организации возникают во многих городах. Организуя рабочих в эти мирно-«просвещенские» общества, ставленники полиции неизбежно наталкивались на необходимость принимать участие в забастовках. Так, зубатовская организация в целом принимает участие в одесской забастовке 1903 г. Вскоре, однако, деятельность зубатовцев стала внушать серьезные опасения в смысле развязывания массового движения, и правительство поспешило прекратить ее, распустив зубатовские организации и разогнав их руководителей. Сам Зубатов был сослан в Сибирь.
12. Валь, В. В. — в молодости служил офицером в Польше, где участвовал в усмирении польских восстаний 1863—1864 г.г., а затем перешел на службу в министерство внутренних дел и последовательно занимал должности: вице-губернатора, потом губернатора Ярославской губернии, губернатора Харьковской, Витебской, Подольской, Волынской и Курской губерний. С 1892 по 1895 г. Валь был петербургским градоначальником, «прославившись» на этом посту своей борьбой с петербургскими революционными рабочими и студентами. В 1901 г. он назначается губернатором Виленской губ., которой управляет со свирепостью сатрапа, подвергая, между прочим, порке политических заключенных. Последняя мера вызвала особенное ожесточение, и на Валя было произведено покушение бундовцем сапожником Леккертом. В 1902 г. Валь был товарищем министра внутренних дел и заведовал отдельным корпусом жандармов, широко практикуя систему провокаций. Князь Оболенский — был симбирским предводителем дворянства, а впоследствии херсонским и, позже, харьковским губернатором. Весной 1902 г. усмирял крестьянские волнения в Харьковской и Полтавской губерниях, подвергая беспощадным экзекуциям целые селения. По постановлению боевой организации ПСР на его жизнь было сделано покушение с.-р. Качурой. После убийства финляндского генерал-губернатора Бобрикова Оболенский в 1904 г. занял его место и продолжал усмирять край методами своего предшественника. Революция 1905 г. освободила Финляндию от его «деятельности».